Но как бы там ни было, то, что не удалось сделать живым, смогли сделать мертвые — четвертая рота взяла высоту З-Х-З. И все то время, пока продолжался бой на склоне занятого траггами холма, небо над нами освещали зеленые сполохи марсианского сияния.
Должно быть, вскоре и траггам стало ясно, что против них сражается не обычный противник. Встречный огонь начал слабеть. А к тому времени, когда передовая линия мертвецов достигла вершины холма, на которой находились укрепленные позиции траггов, стрельба и вовсе прекратилась.
Поднявшись на холм вслед за ребятами, я не увидел ни одного трагга — ни живого, ни мертвого. Наверное, они отступили, когда поняли, что удержать высоту не удастся.
Добравшись до вершины, мертвецы остановились. Они стояли, как столбы, опустив стволы винтовок к земле, и, запрокинув головы, глядели на изумрудные сполохи марсианского сияния, полыхавшего в багровом предрассветном небе.
Капрал Монтекка, рядом с которым я остановился, стянул с головы каску и, посмотрев на меня, оскалил в улыбке неровные, желтые от курева зубы. Лицо его вполне могло бы сойти за лицо живого, если бы не странно вытаращенные глаза с застывшим, остекленевшим взглядом.
— Мы сделали это, Ник, — чуть хрипловатым, деревянным, абсолютно не своим голосом произнес Монтекка.
Я облизнул языком пересохшие губы, не зная, что ответить. Что я мог сказать солдату, который даже мертвый до конца выполнил свой долг?
В тот самый момент, когда мне почти удалось найти нужные слова, из-за горизонта выскользнул первый луч восходящего солнца. Зеленые сполохи на небе стали тускнеть и гаснуть.
Мертвые один за другим падали на землю, словно подрубленные деревья. Монтекка упал у моих ног, зарывшись лицом в песок.
Я сел на том месте, где стоял, обхватил колени руками и заплакал.
Вот, собственно, и все, что я могу вам рассказать.
Об остальном куда лучше расскажут ребята из второй роты, занявшие высоту З-Х-З после того, как мы выбили с нее траггов.
Я понимаю, что моя история на первый взгляд представляется полнейшим бредом. Но запросите данные с контрольного табло командного пункта. Там вам подтвердят, что по показаниям биодатчиков все бойцы четвертой роты, за исключением меня одного, были мертвы спустя десять минут после начала боя. Что же получается? Я один выбил траггов с хорошо укрепленных позиций? А потом собрал всех мертвых ребят и перетащил их на вершину холма?
Если вас и эти доводы не убеждают, то поговорите с медиками, проводившими вскрытие тел. У каждого из мертвых бойцов четвертой роты не одно, а несколько ранений, несовместимых с жизнью. Как такое могло случиться?
Впрочем, как хотите.
Со мной разговаривали уже три комиссии, и ни одну из них мне не удалось убедить в своей правоте. Все дело в том, что вы просто не хотите мне поверить. Боитесь, что ли.
Скорее всего, меня признают тихо помешанным, демобилизуют и со всеми почестями, полагающимися кавалеру Ордену славы, отправят на Землю. Так, наверное, будет даже лучше. Мне опостылела война, которой не видно конца. Вы все здесь в высоких чинах. Ну так ответьте же мне, из-за чего все это началось? Почему мы не можем договориться с траггами мирным путем? Чего не можем поделить? Марс? Так он же был нам не нужен до тех пор, пока не появились трагги!..
Все, я закончил. Не смотрите на меня так, господин полковник. Мое преимущество в том, что как сумасшедший я могу говорить все, что вздумается.
Что вы еще хотите узнать?..
Что я хотел сказать Монтекке?
Извините, господин полковник, но этого я не скажу. Живые не должны знать, о чем разговаривают мертвые.
Фантастический боевикМагистральное направление?(заключение)
© В. Гончаров, Г. Елисеев, Д. Володихин, 2003
Так уж издавна повелось, что приключенческая литература всегда шла рука об руку с фантастикой.
Ничего удивительного в этом нет, ведь вплоть до начала XX в. для большинства читателей художественной литературы мир делился на две части — обыденно-реальный и сказочно-экзотический. В обыденном мире не происходило ничего выходящего за рамки привычного жизненного уклада — и это являлось главным его достоинством. А все «страшные опасности и ужасные приключения» имели место лишь в далеких временах и странах либо в воображении сказочников.
Даже для того, чтобы встретиться с привидением, герою (а вместе с ним и читателю) требовалось выйти из дома, сесть в кабриолет или ландо и отправиться в полузаброшенный замок — где-нибудь в английской глуши, почти на самой грани обитаемого мира, на пустынном морском берегу, среди вересковых пустошей либо у края таинственных торфяных болот. Туда, где по ночам в шуме прибоя слышен странный шепот, в полутьме старинных коридоров раздается мерный лязг кандальных цепей, а издали доносится леденящий вой Баскервильской собаки.
Другой род чудес издавна представляли удивительные путешествия, уводившие читателя в далекие заморские страны и таинственные земли, где жили совершенно иные люди, приключения творились буквально на каждом шагу, а неизведанное крылось за каждым поворотом.
Эпоха великих географических открытий не только не развенчала этот чудесный мир, но лишь приблизила его к читателю, сделав теоретически доступным. Именно поэтому XIX век стал временем расцвета «географического романа». Его официальной целью считалось «развлекать, поучая» подрастающее поколение, на деле же книгами Жюля Верна, Буссенара или Жаколио зачитывались все поколения, от мала до велика. Стоит ли говорить, что фантастика была неотъемлемым элементом множества подобных романов? Она могла не проявляться в тексте открыто, но неизбежно стояла «за кадром», оставаясь важной составляющей описываемого мира, который не принадлежал реальному — хотя временами и стоял совсем близко к нему.
Во второй половине XIX в. модной темой приключенческой литературы стали национально-патриотические мотивы. Правда следует заметить, что персонажи французских авторов, как правило, предпочитали бороться против британского владычества, английские писатели язвительно бичевали германский колониализм, а немецкие литераторы боролись против английскою и французского империализма.
А жанр авантюрной фантастики требовал в первую очередь «приключений тела», лучше бы на экзотическом антураже. И здесь решающую роль в формировании канона сыграл классик английской литературы рубежа XIX и XX вв. Редьярд Киплинг. Певец британского колониализма и «бремени белого человека», чья поэзия завораживала даже самых отчаянных антиимпериалистов.
Конечно, такое мироощущение легко подошло вплотную к фантастике. И Киплинг в своем творчестве ничуть не чурался фантастического, его перу принадлежит антиутопия «Ночная почта: рассказ о 2000 годе» и несколько мистических новелл, а знаменитая «Книга Джунглей» лежит аккурат на той самой тончайшей грани, что отделяет фантастику от реализма. Но самой главной заслугой (или виной) Киплинга стало создание образа сильной личности, человека — либо сверхчеловека, — продвигающего цивилизацию вперед и поэтому имеющего право выйти за рамки общепринятой морали, творя свою собственную мораль.
Что роднит героев приключенческих произведений, помимо переживаемых ими удивительных и опасных приключений? Как ни странно, в первую очередь это одиночество — типичное для романтического героя, от которого сам жанр требует выделяться из толпы остальных людей. Но выйти из общества просто, гораздо сложнее будет вернуться к нему обратно. Признаемся честно, даже современная приключенческая фантастика в немалой степени ведет свое происхождение от романтиков XIX в.
Тем временем в начале XX в. авантюрная фантастика, воспринимавшаяся как вид развлекательной или, на худой конец, научно-популярной литературы, была потеснена новым жанром — фантастикой реалистической. Начиналась эпоха великих общественных потрясений, и новая серьезная госпожа сочла должным не отвлекать читателя от окружающей действительности, а ткнуть его носом в изнанку обыденной жизни. Рождался жанр социальной фантастики, которая вскоре отобрала у фантастики «жюльверновского» направления почетный титул «научной».
Да и читатель у нее был уже не совсем прежний — зачастую он обитал именно в тех местах, где скитались герои авантюрных произведений, но не ощущал вокруг себя ровным счетом никакой романтики, а ко всяческим чудесам относился со вполне оправданной опаской. Тем более что для встречи с жутковатыми чудесами больше не было необходимости пускаться в дальнее путешествие. В романе «Мистер Блэтсуорси на острове Рэмполь» (Mr. Blettsworthy on Rampole Island, 1928) уэллсовский герой, переживший рискованные приключения на далеком острове, вдруг с удивлением обнаружил, что на самом деле обретается в джунглях современного города, а дикарский антураж происходящего — лишь снизошедший на него некий умственный морок.
Герберт Джордж Уэллс, начавший свою литературную деятельность со вполне авантюрных произведений, вроде «Человека-невидимки» или «Острова доктора Моро», став классиком «высокого» жанра, получил право писать скучно. Авантюрная фантастика такого права не имела, ибо главным ее достоинством оставался «экшн» (англ, action), то есть действие, внешняя напряженность сюжета.
Вот в этих условиях в начале XX в. на свет и появился фантастический боевик.
Границы боевика как разновидности научно-фантастической литературы определить довольно трудно. Он находится где-то по соседству с фантастикой авантюрной, научно-фантастическим детективом и фантастикой антивоенной. Но можно обнаружить в нем элементы политической фантастики, историй о контакте с инопланетянами, повествований о космических приключениях… Немного упрощая, можно сказать, что к фантастическому боевику можно отнести произведение, написанное в жанре приключенческой фантастики, но в котором действие развивается на фоне продолжающейся ме