Возможно, в глазах этих людей под покров неприкосновенности Поттера попадает и он, Майкл Вайерман. Но, может быть, он ошибается. Для того чтобы узнать это, достаточно снова попытаться пойти против этих очень нервных людей.
Само собой, он сделает все возможное, чтобы быстрее войти в их круг. В противном случае он будет продолжать совершать ошибки, не понимая этого. И он, и эти земляне. Он должен сделать все от него зависящее, чтобы оказаться принятым ими.
— Ладно, — наконец проговорил Хамиль таким тоном, что понять, то ли он признает статус Поттера, то ли просто меняет тему, было невозможно. — Утром, Поттер, я хотел бы, чтобы ты показал моим людям, как стрелять из этих винтовок.
— Я помогу ему, — подал голос Майкл. — Меня очень хорошо подготовили.
— В самом деле? — переспросил Хамиль.
— Да, в самом деле, — ответил Майкл чуть более резко, чем следовало. — Я сдал все армейские комплексы ОЦС.
Да, он очень гордился тем, что прошел подготовку блестяще. Как ему сказали, он просто родился быть солдатом, это было у него в крови. Несмотря на затворническую и большей частью сидячую прежнюю жизнь, оказалось, что он обладает отличным врожденным умением адаптироваться. И поскольку он узнал об этом совсем недавно, то его самолюбие реагировало болезненно на любые сомнения по этому поводу.
Хамиль повернулся к Ньюфстеду и поднял бровь.
— Утром возьмешь его с собой, Джо. Посмотришь, на что он годен.
Ньюфстед кивнул и холодно улыбнулся Майклу. И не сказал ничего.
Было холодно и над головой нельзя было разглядеть ничего, кроме вяло плывущего густого тумана. Ньюфстед указал Майклу его место для сна, в ямке под кустами на правой стороне оврага. Просто отвел его туда, оставил, а сам ушел. Оказавшись снаружи, Майкл немедленно почувствовал, как сырой холод начинает торопливо просачиваться под его комбинезон, добираясь до тела и обсыпая его ледяными каплями. Он уселся под кустом, подтянул колени к груди и, скрестив руки, спрятал ладони под мышки для тепла. Холод пробирал его насквозь. В личном вещмешке у него имелось одеяло — достаточно толстое, чтобы отвечать армейским стандартам ОЦС, и при этом без серийного номера, он достал его и закутался, но даже одеяло не могло остановить его озноб. Через несколько десятков минут одеяло превратилось в насквозь мокрый и холодный, как лед, панцирь, тяжело придавивший его к земле. Сидеть под таким было неуютно, но без него холод становился совсем уж невыносимым. Высокие сосны, которые еще недавно шелестели и шептали под ветром, теперь стояли неподвижно, объятые влагой.
Услышав рядом чьи-то шаги, он повернулся и обнаружил, что до рассвета осталось гораздо меньше времени, чем он думал. Человек, направляющийся к нему, был небольшого роста. Это мог быть либо Поттер, либо Ньюфстед.
— Майкл?
Это был Поттер.
— Что?
— Решил разыскать тебя, дружище.
Центаврианин, тоже с наброшенным на плечи одеялом, присел рядом.
— Раз уж мне не суждено в эту ночь сомкнуть глаз, то лучше уж посидеть с кем-то, кого знаешь. Эти парни не очень-то дружелюбны, тебе не кажется?
— Согласен.
— Естественно, что они такие нервные и напряженные, их тоже можно понять. На твоем месте я не стал бы принимать все, что они говорят, близко к сердцу.
— Тебе не стоит их оправдывать — кем бы они ни были, они должны думать, о чем говорят, — резко отозвался Майкл. Эти люди — его народ, а не Поттера.
— Да, конечно, Майкл, извини. Я просто хотел поблагодарить тебя — там, в пещере, я разболтался, а ты пришел мне на помощь.
— Они во многом были неправы. Но… — Майкл почувствовал, как на его губах появляется слабая улыбка. — Нервное и напряженное состояние для них естественно.
Рядом с ним в темноте Поттер издал странный глухой булькающий звук. Только через несколько секунд Майкл понял, что этот звук означал у коротышки-толстяка смех.
— Ну что ж, — быстро проговорил Вайерман, не желая развивать тему, вызывавшую веселье, и решив сменить разговор, — завтра начинаем.
— Да, — откликнулся Поттер, — завтра начинаем. Надеюсь, вспыльчивые парни Хамиля не перестреляют друг друга во время инструктажа.
— Да уж лучше бы так, — согласился Майкл.
В безмолвной тьме он откинулся на спину, пытаясь разобраться, каким ветром занесло его сюда. Когда Томас Хармон предложил ему лететь на Землю, Майкл решил, что ему крупно повезло. Во время разговора с отцом у него сложилось смутное впечатление, что тому не понравилась эта затея, однако Вайерман-старший был вынужден уступить доводам Хармона — тогда отец глубоко вздохнул и согласился, но появившееся при этом несчастное выражение так и не сходило больше с его лица до самого отлета Майкла. Он нередко замечал это выражение, посматривая на отца тайком. Но в ту пору он жил как в тумане — каждое утро просыпался с новой теплой волной осознания того, что очень скоро летит на родину, где будет сражаться, где вскоре действительно сделает что-то важное, где его жизнь по-настоящему начнется, — у него не было времени, чтобы остановиться и подумать.
Время для размышлений у него появилось сейчас. Восторг и возбуждение ушли, разбившись о скалы холода Хамиля и обидчивой вспыльчивости Ньюфстеда. Сейчас он мог трезво оценить и взвесить выпавшее на его долю.
С одной стороны, он был доволен тем, что оказался здесь. Возможно, он не сможет принести ощутимую пользу, но, по крайней мере, будет следить за Хамилем. Такой свидетель необходим — если Хамиль решит хоть в чем-то отойти от оговоренного плана, Майкл попытается дать об этом знать на Центавр.
Поймав себя на такой мысли, он удивился. Никто на Чиероне никогда даже подумать не мог о том, что генерал Хамиль способен предать дело освобождения Земли. Лично Майклу такое даже в голову не приходило. Догадывался ли об этом Томас Хармон? Что должен был знать о Хамиле Хармон, чтобы генерал возбудил в нем такого рода подозрения?
Маловероятно, чтобы кто-то имел веские основания сомневаться в Хамиле. Скорее всего, умудренный опытом Томас Хармон почуял малонадежность борцов за свободу даже с расстояния четырех световых лет. Такое умение разбираться в людях показалось Майклу поразительным.
Его познания в международной дипломатии были крайне незначительны. Можно было сказать, что его опыт в этой области равнялся нулю. На Чиероне он, разумеется, закончил среднюю школу. Но вместе с тем в течение всего времени посещения школы он твердо держал в памяти, что центаврианское образование для человека, чья жизнь должна достигнуть своего расцвета на Земле, не представляет практически никакой ценности.
Кстати, о Земле ему тоже было известно крайне мало. Мать много рассказывала ему об истории родной планеты, об особенностях социального устройства тамошней жизни как о предмете, близком ей через мужа. Он с удовольствием слушал ее рассказы, час за часом просиживая у матери на коленях или у ее ног на ковре, — старинные истории о великих землянах: Карле Великом и Цезаре, Наполеоне и Теодоре Рузвельте, Вашингтоне и Уинстоне Черчилле — жадно впитывая знаменательное прошлое своего мира. Естественно, рассказы матери не были академичными — он понятия не имел, в каком веке, например, жил и сражался Карл Великий. Зато твердо знал, что это был человек несгибаемой воли и преданный делу, влюбленный в свою страну и приверженец принципов справедливости — впрочем, этим отличались все великие земляне.
Майкл Вайерман, конечно же, не надеялся стать новым Карлом Великим. Хотя бы уже потому, что боялся смерти и не чувствовал в себе стойкости и уверенности духа, необходимых для того, чтобы перенести физическую боль. Все эти изначально необходимые любому лидеру качества не были заложены в нем с рождения. В юном возрасте он, само собой, мечтал о великом, как и все мальчишки. Но с годами сумел различить ту существенную разницу, которая отличает его от замечательных людей из рассказов матери. Он никогда не представлял себе четко, чего хочет в жизни, — он готов был принять все, что жизнь могла преподнести ему, хотя и не ожидал никаких сверхвыдающихся даров, полагающихся в этом мире людям несгибаемым. В свое время он был необыкновенно рад уже тому, что может, как ему сказали, взять в руки оружие во имя освобождения Земли.
Испытывая сожаление по поводу того, что отец так и не нашел времени научить его особенностям взгляда на окружающее, присущего вершителям судеб народов, одновременно с этим он понимал, что и его собственная вина здесь не меньшая, поскольку, будучи ребенком, он не проявлял тех же качеств, которые видел у отца да и у других взрослых. Но теперь, как хотелось ему надеяться, прожив изрядный кусок жизни, он приобрел кое-что из подобного опыта самостоятельно. Потом, когда освободительная война завершится, возможно, он и его отец сумеют сблизиться хотя бы немного.
— Холодно, черт возьми, — пробормотал Иссак, стуча зубами.
С самого начала Майкла интересовало, кто такой Поттер. В итоге у него сложился ответ — возможно, не самый лучший. Истинное лицо Поттера стало ему понятно с самой первой их встречи, он долго крепился, но вот теперь настоятельное желание продемонстрировать собственную проницательность наконец взяло верх.
— А я думал, что в секретной службе держат ребят покрепче, — проговорил он.
— А? Ты о чем это? — просипел Поттер.
— Ни о чем, мой нервный друг. Не обращай внимания.
Майкл многозначительно усмехнулся себе под нос, но озноб превратил его смешок в судорожный кашель.
— Поднимайся!
Это был голос Ньюфстеда, и безжалостно тыкающий Майкла в поясницу носок ботинка тоже принадлежал Ньюфстеду, но сам Ньюфстед был невидим. Промерзший и мокрый насквозь, больной и еле ворочающий руками и ногами, еще не выбравшийся окончательно из беспокойного, мучительного сна, Майкл поднялся, сел, продрал глаза и обнаружил, что похоронен заживо в белом мареве. Густой и непроглядный серо-белый туман, липнущий к лицу, подобно мокрой паутине, клубился вокруг. Помотав головой из стороны в сторону, он попытался очистить ее от мерзкодавящего груза невыспанности,