Все время следи за мной. Следи за моими ушами — если я услышу что-нибудь, они дернутся — я серьезно говорю. Если я остановлюсь, ты останавливайся тоже. Следи за моими руками. Если я делаю что-то, ты повторяешь это в точности, повторяешь быстро, но вдумчиво и не торопясь. Если что-то случится, не приближайся ко мне, даже если, по-твоему, ты сможешь сделать это бесшумно. Что бы ни случилось, молчи, не говори мне ни слова. Если в нас начнут стрелять, в ответ стреляй только тогда, когда будешь точно уверен в том, что тебя заметили. Выжидай — может быть, они пройдут мимо. Если они пойдут ко мне, но все еще не будут видеть тебя, не стреляй: разобраться с ними — это мое дело. Даже не пытайся ввязываться.
Глаза Ньюфстеда угрожающе блеснули, и Майкл понял, что возражать или спорить сейчас нечего даже и думать.
— Ладно, — наконец бросил Ньюфстед. — Ну что, все запомнил?
— Думаю, да.
Ньюфстед провел языком под верхней губой.
— Ладно, пошли…
Он забрал у Майкла свое ружье и первым двинулся между деревьями вглубь леса, лавируя между стволами с женственной грацией, огибая ветви и купы кустарников почти впритирку, но не прикасаясь к ним, совершая почти балетные па и не ставя на землю ступню полностью. Изо всех сил стараясь выполнять полученные указания, Майкл шел за Ньюфстедом следом. Поначалу все его усилия были бесполезны — по сравнению с землянином он был страшно неловок и неуклюж. Настойчивые волны озноба сотрясали теперь его тело с регулярностью морского прибоя и весьма охлаждали его оптимизм, но, несмотря на лихорадку, происходящее доходило до его сознания достаточно отчетливо, чтобы нанести изрядный урон его самолюбию. Он не сомневался в том, что со своими неловкими потугами копировать Ньюфстеда он смешон для стороннего наблюдателя. Циркового медведя, вперевалку шествующего вокруг арены за дрессировщицей, — вот кого он, скорее всего, напоминал. Однако он был настойчив, и через несколько десятков минут чувство неловкости покинуло его. Он был уверен, что в нем хватит упорства и он добьется своего, и пускай не скоро, но займет надлежащее место в армии Освобождения Земли. Нужно попробовать себя под огнем, пронеслось у него в голове.
Через два часа они добрались до радующего глаз аккуратного бора, где земля между соснами была плотно присыпана одеялом из скользких игл. Здесь почти перестали попадаться кусты, и единственным укрытием для них стали сосновые стволы, редкие и совершенно голые — ветви начинались в нескольких ярдах над головой. Майкл, не отрывающий глаз от спины Ньюфстеда, шагающего в двадцати футах впереди, заметил, что тот начал ступать особенно осторожно и делать словно бы паузы между шагами. Землянин определенно нервничал, поводил старым исцарапанным ружьем пришельцев из стороны в сторону и странно, по-змеиному изгибался верхней половиной тела, посматривая на сумрачные стволы вокруг прищуренными глазами.
Он слушает тишину, вдруг сообразил Майкл. Откуда-то издалека, из-за приземистого лесистого холмика впереди донеслось приглушенное раттатата! — и Майкл понял, что там идет бой. Однако вокруг них, и справа, и слева, и спереди, и сзади, царила абсолютная, полная тишина.
Взметнувшаяся вверх рука Ньюфстеда, обращенная ладонью назад, вне всякого сомнения, была сигналом к остановке. Постояв немного, землянин снова двинулся вперед, велев Майклу пока оставаться на месте.
Звук выстрела нельзя было спутать ни с чем — стреляли из автомата с дистанции не более пятидесяти футов. Это был глухой и тупой гром, выплеск почти первобытной враждебности и насилия. Удар пули заставил левую руку Ньюфстеда резко дернуться вверх и назад, развернул его тело и швырнул на землю. Пробив руку землянина навылет, пуля впилась в сосновый ствол позади него с характерным чавкающим звуком, сбив немного кору. Несколько мгновений Ньюфстед извивался на земле и отчаянно мотал головой, потом одним могучим конвульсивным рывком достиг укрытия за ближайшей сосной, заставив Майкла задохнуться от удивления. Сев за деревом на корточки и положив ружье на изгиб правой руки, Ньюфстед с ее помощью зажал раздробленное предплечье левой между телом и сосновым стволом и, опершись так и закрепившись, снова вскинул оружие на уровень прицела. Все прошлые суждения Майкла о нем как о бойце мгновенно сменились новыми, еще более высокими — настоящий бульдог, а не человек, такое упрямство! И как истинный боец, Ньюфстед не мог не видеть, что пойман в ловушку и не в силах сменить позицию. Майкл понимал это тоже.
Под сенью сосен снова повисла тишина. Вайерман стоял совершенно неподвижно. Он словно врос в землю, чуть пригнувшись и выставив перед собой свое центаврианское ружье, готовое к бою, но не видя ни одной цели. Он не замечал впереди ничего, кроме небольших зарослей кустарника и дальше, перед самым подъемом холма, купы сосен, растущих чуть гуще. Прямо перед этими соснами сидел за своим деревом Ньюфстед.
Майкл выстроил линию полета пули — проследил глазами от точки, где свинец впился в дерево, дальше, туда, где он пробил руку землянина, и вверх к рядам сосен. Стрелок мог скрываться только там, нигде более подходящего места для засады видно не было. Но линия выстрела, воссозданная им, вела от него вправо, из чего следовало, что любой находящийся там не видел его ни до выстрела, ни после. И вполне вероятно, что если он сумеет сейчас передвинуться незаметно правее и сделать круг, то подберется к неприятелю с фланга на расстояние, позволяющее открыть прицельный огонь.
Если бы не могильная тишина, висящая над рощицей, он наверняка так и остался бы стоять на месте. Но выстрелов больше не было, не было слышно также и скрипа игл под чьими-либо ногами. По всему выходило, что силы атаковавших были малы настолько, что даже возможность сопротивления одного раненого человека заставляла их действовать с осмотрительностью.
Майкл понял все это и сделал выводы. Многочисленный противник уже давно бы взял их в клещи и уничтожил перекрестным огнем. Большой отряд наступал бы открыто, чтобы вызвать огонь Ньюфстеда и затеять с ним нечто вроде смертельного теннисного поединка, где мяч гоняется из угла в угол.
Рататата! — снова донеслось откуда-то издали. Под левой ногой Ньюфстеда начала собираться небольшая лужица крови, расползающимся пятном пропитывающая иглы вокруг. Майкл осмотрелся и приметил справа от себя приглашающий проход между двумя жидкими кустами. Открыв рот, он глубоко и бесшумно вздохнул и сделал по направлению к кустам первый шаг.
Стоило лишь начать, а дальше все пошло легко. Не забывая о том, что он новичок, Майкл крался с преувеличенной осторожностью, двигаясь почти вдвое медленнее, чем следовало. Проложив с исходной точки маршрут, он от души надеялся, что двигается не отступая от него ни на шаг. Примерно через каждые пять или шесть шагов он бросал опасливые взгляды налево, все время ожидая оттуда появления противника. Он отчетливо понимал, что если ошибся в своих догадках, что если среди сосен скрывается целый отряд, то его шансы остаться в живых практически равны нулю. Но если он остановится сейчас и повернет назад или останется на новом месте, в любом случае ожидая развития дальнейших событий и врастая корнями в землю, он будет выглядеть более чем глупо. Годы пребывания в качестве ревностного патриота Земли в равнодушной ко всему центаврианской школе развили в нем, всегда боявшемся оказаться смешным, почти нечеловеческую чувствительность к малейшим отклонениям от золотой середины, и потому он шел вперед, продолжал красться, дрожа от предчувствия неизбежной развязки, сходя с ума от волнения и задыхаясь. Не будь на этот счет специального запрета Ньюфстеда, он с удовольствием остановился бы сейчас и как следует отдышался.
Стремление двигаться как можно медленней, осторожность, напряжение и предчувствие схватки — все это разрывало его на части, тянуло каждое в свою сторону. То, что должно случиться вскоре, будет шквалом автоматного огня и молниеносных, неудержимых бросков из стороны в сторону. Его воображение уже стремилось вперед, увлекая за собой его почти лишившееся сил тело. Усилием воли он подавил в себе нарастающее отчаяние, вызванное необходимостью не спешить, красться, ступать на цыпочках, тщательно глядя под ноги.
Он увидел их внезапно. За стволами двух соседних сосен сидели на корточках двое мужчин и, не сводя глаз, следили за неподвижным рюкзаком Ньюфстеда, краем высовывающимся из-за укрытия. В тот же миг один из мужчин услышал Майкла. Вайерман отчетливо увидел, как на шее у него дрогнули и поднялись дыбом волоски. Человек издал предупредительный крик и откатился в сторону, даже не оглянувшись на то место, откуда доносился услышанный им звук.
Если бы после этого незнакомец не вскинул ружье, то, возможно, остался бы жив. Левая рука Майкла конвульсивно стиснула цевье центаврианского автоматического ружья, а указательный палец правой раз за разом принялся надавливать на курок Он полил свинцом обоих мужчин, сосны, за которыми они прятались, и усыпанную сосновыми иглами землю между ними — от ударов пуль иглы взрывались и взлетали в воздух; ткань на куртках расстреливаемых им людей вминалась пулями в их тела.
Ньюфстед нашел его через несколько минут — он стоял и смотрел на убитых. Это были грязные бородатые люди в истрепанной, засаленной одежде. Землянин взглянул на Майкла и фыркнул носом.
— А с кем, ты думал, мы здесь воюем? — спросил он. — С пришлыми, что ль?
— Да, — отозвался Майкл. — Да, я так думал.
В сумерках Майкл сидел на корточках возле неширокого веселого ручейка, змеящегося в поросшей кустарником долине-распадке. Его спина болела невыносимо, он едва мог выпрямиться. Сбросив на землю тюк с ружьями и забыв о нем, он поспешно завернулся в одеяло и теперь безуспешно пытался согреться и унять дрожь. Где-то в глубине черепа раздавался тихий, но настойчивый и изводящий звон. Каждый раз, когда он сглатывал, в ушах болезненно стреляло. Суставы ныли и горели огнем, и, несмотря на страшный озноб, горячая липкая испарина покрывала все его тело и лицо.