Но что теперь? Куда он пойдет дальше, и, если он уйдет, что станет с миссис Леммон?
Он осторожно продел руки в рукава солдатской рубашки. Теперь ему нужно все обдумать — разработать некий приемлемый план, который мог бы учитывать и его, и хозяйку чайного магазинчика. Так что же у него имеется в активе?
И куда он может податься? Что у него еще осталось?
То, что миссис Леммон вернулась, он заметил только тогда, когда она дотронулась до его рукава.
— Все в порядке, — чуть слышно выдохнула она. — Там нет никакой крови.
— Спасибо вам, — проговорил Майкл. — А чем заняты пришельцы?
— Я не видела ни одного, — ответила она. — Но с улицы слышны свистки, и там бегают какие-то люди. Пару раз проехали машины с сиренами.
Майкл чуть насторожился.
— Да, я тоже слышу, — подтвердил он и с удивлением заметил, как огорчилась миссис Леммон, словно он только что выговорил ее за то, что она тратит время на что-то не слишком важное, и без того понятное. По правде говоря, в звуках, доносящихся с улицы, разобраться было совсем нелегко. Здесь, в глубине магазинчика, все эти звуки слабели, и человек, погруженный в свои мысли, мог просто не обратить на них внимания.
Но вечно тратить время на объяснения и утешения он не мог. Времени и так уже осталось слишком мало. Кроме того, не было заметно, чтобы старушка пыталась как-то выказывать обиду или досаду. На ее лице было написано только покорное приятие своих недостатков, действительных или вымышленных. До чего же мы с ней похожи! — неторопливо приводя свои мысли в порядок, подумал Майкл. В мире нет ни особых, ни выдающихся людей, есть просто люди думающие и те, кто не привык думать. Он много думал и теперь понимает миссис Леммон гораздо лучше, и если впредь станет относиться к ней так же, как и к себе, и ожидать от нее того же, что и от себя, то вполне вероятно, что они поладят очень даже хорошо.
— Я в толк не могу взять, к чему там весь этот шум, — вопросительно подала голос старушка.
— Думаю, что пришельцы устраивают на улицах кордоны для проверки документов, — ответил он рассудительно, перебрав в голове различные возможные ответы и придав голосу спокойный и вдумчивый тон. — Так всегда делается — сначала устанавливается контроль за передвижением по улицам. Потом, после того как все кварталы оцепляются и изолируются друг от друга и беглец уже не может ускользнуть незамеченным, начинается планомерная облава и обыски.
Таковы были его теории. Он мог говорить об этом вполне безразлично. В этом был особый эффект — спокойная задумчивость, абстрактные теоретизирования на темы принципов работы военной полиции, более чем туманные для хозяйки чайного магазинчика, — и снова это оказался безошибочный ход. Майкл Вайерман делал то, что тысячи героев романов миссис Леммон делали до него. Имея представление о существовании кордонов не большее, чем его пожилая слушательница, он говорил с полной уверенностью в собственной правоте не хуже опытного актера, читающего текст с листа сценария.
Он был настоящим и живым — живым и находящимся прямо тут, рядом, и миссис Леммон участвовала в представлении со всем жаром откровенных, лично выстраданных переживаний.
Майкл быстро скользнул взглядом по лицу старушки и увидел ее широко раскрытые глаза, загипнотизированные своим героем и полностью забывшие о его сомнительном виде и странной задумчивости.
Это было лишь очередное откровение в цепи прочих, и, сообразив это, Майкл решил, что если он будет продолжать удивляться и впредь каждому из них, то проведет за этим занятием весь день. Он был доволен — даже весел — оттого, что явился объектом такого безоговорочного преклонения. Но обдумывать детали и копаться в причинах он уже устал. От усталости он валился с ног, все его тело болело, он попросту был испуган. И теперь к прочим его опасениям прибавились также связанные с обязанностью не разочаровывать ожидания его нежданной спутницы.
Сейчас самым важным было унести отсюда ноги, пока закинутый пришельцами трал не стянул его горло слишком туго. И если он не заберет миссис Леммон с собой, то ей наверняка не поздоровиться.
Все снова стало предельно ясно и очевидно. Он должен покинуть Филадельфию как можно скорее, и для этого ему нужно составить план, в котором фигурировала бы миссис Леммон. Он мог даже не спрашивать ее, хочет ли она идти с ним или нет. Она должна была идти, у нее не было другого выхода — Майклу в голову не пришло спросить ее саму об этом и недосуг было вдаваться в детали о том, почему она такая, какая есть, и как можно убедить ее в необходимости бросить магазинчик, дом и добро — все эти ловушки и оковы, которые удерживали ее на наезженной жизненной колее.
Если бы Майкл завел с ней такой разговор, то вскоре узнал бы, что она уже давно вдовствует и живет на доход от страховки покойного мужа и от магазинчика и что в связи с ее преклонным возрастом было решено, что классификацию ей проходить бессмысленно, и что вот уже несколько лет ее преследует кошмар о том, что она не успеет умереть прежде, чем перестройка Филадельфии докатится до ее дома и магазинчика, которым она владела вот уже тридцать лет. В своих кошмарах она видела себя в незнакомом месте — она силилась наладить там привычный быт, но ничего не могла узнать вокруг, называла свое жилище домом, но ничего похожего на дом в привычном понимании нигде не видела, пыталась устроить себе на причитающиеся деньги обычные развлечения семидесятилетних: бинго, картишки, поездки во Флориду — в общем, тщетно старалась наладить привычную рутину. Она хотела начать все заново, сделать все как было когда-то, начать не с начала, а как в начале — чтобы жить самой, а не ожидать жизненных перемен со стороны, чтобы делать что-то самой, не позволяя манипулировать собой другим — конечно, в пределах возможного.
Миссис Леммон сказала Майклу:
— Именно из-за таких людей, как вы, я и начала читать эти книги. Книги про таких людей, как вы. — Но в тот момент он был слишком занят своими мыслями, чтобы суметь увидеть смысл этого робкого признания.
Вежливо выслушивать комплименты у него сейчас не было возможности — поджимало время. Позволить себе роскошь ждать, когда другие принесут ему свободу или смерть или когда слова миссис Леммон заронят в его душу сомнения, он не мог.
— Как вы собираетесь бежать? — несмело поинтересовалась у него миссис Леммон.
— Я не…
«Я не знаю», — хотел сказать он, но эти слова могли поколебать ее веру в него, и ни он, ни она не могли себе этого позволить.
«Это ли моя единственная причина? — подумал он раздраженно. — А если ответ будет отрицательным, то не означает ли это, что я никудышный лидер?»
«Франц Хамиль, — с улыбкой сказал он себе, — вот когда пригодился опыт общения с тобой».
Пора было серьезно обо всем подумать — что-то можно было оставить на потом, но забывать ни о чем не следовало — подумать необходимо обо всем и все тщательно взвесить, если нужно, сделать надолго это «все» частью себя — все то, что в начале было массой сомнений, но соотносительно с чем любое произнесенное слово и действие будут мерой смысла и полезности.
— Я не думаю, что это так уж сложно, — вот что сказал он ей.
Но как именно он собирался вывести их из города и каким образом мог он сформулировать план так, чтобы внешне не было видно его усилий, словно бы тот мгновенно вспыхнул в его голове сам собой — как потом это представляли ей и другим дюжины и дюжины его биографов, — вот в чем была загвоздка.
И тогда он применил новый и, как ему казалось, оригинальный ход.
— Давайте проанализируем ситуацию, — заговорил он тоном вежливого педанта, словно решив специально потратить время на то, чтобы все хорошенько растолковать своей собеседнице. Он с удовольствием увидел, как старушка с готовностью кивнула.
— Во-первых, предполагая, что пришельцы весьма опытны в вопросах поимки беглецов, будем считать, что слово «бегство», по сути, означает перемещение за пределы данного района или же всего города. И для того чтобы сделать это, — одно в его голове логически и легко цеплялось за другое, — нам необходим транспорт.
— Мой грузовичок! — восторженно отозвалась миссис Леммон. — У меня есть несколько постоянных покупателей в пригородах. Рассыльный объезжает их несколько раз в неделю и к ланчу обычно возвращается. Сейчас грузовичок должен стоять у дверей магазинчика.
Майкл кивнул.
— Очень хорошо. Теперь подумаем, что мешает нам просто сесть в грузовичок и уехать? Ответ — кордоны на дорогах.
Пока все правильно.
— Кого ищут солдаты на этих кордонах? Тяжело раненого человека, скорее всего, все еще одетого в украденную военную форму пришельцев.
Если он переоденется в другую одежду, это еще не будет означать, что их не задержат, но оставаться в этой форме нельзя — это все равно что подписать себе смертный приговор.
Майкл оглянулся по сторонам. Что может чайный магазинчик предложить ему в смысле одежды?
— Кто еще у вас здесь работает? — спросил он.
— Две девушки-официантки.
— А рассыльный?
— Он уже ушел.
— А повара есть?
— Есть один, пирожник…
— У него есть какая-нибудь униформа, халат? Вы выдаете ему рабочую одежду?
— Да.
— Тогда я переоденусь в его униформу.
— Ах нет, он толще вас в два раза.
Так, еще одна проблема — как быть с формой непомерного размера, можно ли это как-то скрыть? Подшивать штаны бесполезно, все равно это будет видно, а если униформа будет совершенно новенькой и гладкой, без единого пятнышка, никто не поверит в то, что он повар.
Брать в сообщники повара-пирожника, чтобы выпросить у него форму, тоже не стоило. Это могло быть одним из запасных вариантов — но слишком большое число участников заговора могло поставить его исполнение под угрозу. Лишние повара, как известно, только портят суп.
Но переодеться ему все же было необходимо, и, кроме новой униформы пирожника, ничего другого не оставалось. Но что он будет делать потом, после того как сбросит солдатскую робу? Ладно, там будет видно.