внодушен был режим к дореволюционному писателю, как держали его в вечном страхе за завтрашний день. Никто не хотел печатать. Рассказ долго лежал у меня в архиве».
Скитания. Впервые — газ. «Речь», 1913, 17 сентября — «Дьявол», «Наваждение», «Украинцы» (под заглавием «Про белого бычка»): 22 сентября — «Золотая полоска»; 1 октября — «Раб»; «Ночлег» — Собр. соч., т. V, «Книгоиздательство писателей в Москве», 1913.
В основу произведения легли впечатления писателя от путешествия по Кавказу на мотоцикле. 24 июля А. С. Серафимович выехал из Новороссийска в сторону Геленджика и, сделав по побережью Черного моря более тысячи километров (Геленджик, Туапсе, Сочи, Гагра, Гудауты, Красная Поляна, Абхазия), 18 августа вернулся в Новороссийск.
Странная ночь. Первая публикация не установлена. Вошло в Собр. соч., т. V, «Книгоиздательство писателей в Москве», 1913.
Мышиное царство. Впервые, под заглавием «В мышином царстве» — журн. «Русское богатство», 1913, кн. 4, апрель.
«Типы — сборные. Кое-что написано по рассказам, кое-что сам наблюдал, — говорил писатель об этом произведении. — До Октября в городах жило много людей с неопределенной профессией, вроде моего „фабриканта мышей“. Большею частью — это были бедняки, боровшиеся всю жизнь с нуждой. Жили они в подвалах, в темных и сырых углах. У них был узкий мещанский кругозор: перед богатыми и сильными они готовы были ползать на коленях. Жили они в тусклом, как их подвал, мире мелких дрязг и сплетен, полные суеверий, измученные заботами о хлебе насущном. Это была мышиная возня, подлинное мышиное царство… После революции такие элементы постепенно исчезли. Лучшие из них, не испорченные окончательно старым режимом, перестроились и взялись за честную и нужную работу. Часть же пришлось принудительно приучить к труду и полезной деятельности» (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. VI, М., ГИХЛ, 1948, стр. 432–434).
На заводе*
Никита. Впервые, под заглавием «На заводе», — газ. «Донская речь», 1898, 14, 16, 18 и 20 июня. Под заглавием «Никита» был опубликован (уже в новой редакции) в журн. «Новое слово», 1906, No№ 5, 6 и 8. В этой редакции рассказ публиковался во всех последующих изданиях.
Семишкура. Первая публикация не установлена. В Собрании сочинений 1940–1948 гг. автор напечатал его с пометкой «до 1897 года». По своей теме рассказ примыкает к циклу произведений о жизни и труде шахтеров, напечатанных в 1895 году («Под землей», «Маленький шахтер»).
Инвалид. Впервые, с подзаголовком «Отрывов из повести», — журн. «Трудовой путь», 1907, № 3.
Ночная поездка. Впервые, под заглавием «Встреча», — газ. «Донская речь», 1900, 6 и 10 сентября.
В снегу. Впервые — газ. «Курьер», 1902, 25 декабря.
Качающийся фонарь. Впервые — журн. «Северное сияние», 1909, № 7. Рассказ неоднократно переделывался автором.
Заяц. Впервые — сб. товарищества «Знание» за 1904 год, кн. 5 (СПб., 1905).
«Золотой якорь». Впервые — сб. «Ключ», М., 1915.
«В рассказе моем — неподкрашенная правда тогдашней действительности», — дает комментарий к этому рассказу сам писатель (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. VI, М., ГИХЛ, 1948, стр. 444).
История одной забастовки. Впервые — журн. «Безбожник у станка», 1924, № 7–8.
«Я изобразил в нем рассказанный мне когда-то случай из рабочей жизни в Иваново-Вознесенске. Художник Д. Моор дал к рассказу яркие иллюстрации», — писал Серафимович (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. X, М., ГИХЛ, 1948, стр. 445).
Великая Отечественная война*
Клятва. Впервые — «Литературная газета», 1941, 13 июля.
Ребенок. Впервые — газ. «Правда», 1942, 17 сентября. Очерк точно воспроизводит подлинный эпизод из жизни писателя.
Веселый день. Впервые — газ. «Красная звезда», 1943, 14 января.
Творчество. Впервые — газ. «Известия», 1943, 3 марта
Юная армия. Впервые, под заглавием «Ребята», — журн. «Красноармеец», 1943, № 11.
На хуторе. Впервые — газ. «Красная звезда», 1943, 14 августа.
Очерки. Статьи. Фельетоны. Выступления*
Сумерки. Впервые — газ. «Донская речь», 1899, 31 мая, в серии очерков о Ростове-на-Дону.
Как создается газета. Впервые — газ. «Донская речь», 1900, 25 и 30 июля, в серии «Беседы с читателем»,
Опять посетители. Впервые — газ. «Донская речь», 1901, 9 декабря, в серии «Беседы с читателем».
Действующие лица фельетона «Опять посетители» — это «герои» фельетонной серии Серафимовича «Беседы с читателем». «Пакостник», гонитель печати, «председатель ученого общества» — это «просвещеннейший из просвещенных» мужей ученого Общества, который побоялся допустить на заседание общества представителя печати; «юбиляр» — начальник управления Владикавказской железной дороги, приказавший по случаю собственного юбилея собрать со служащих дороги деньги ему на подарок; «человек, построивший вавилонскую башню», — действующее лицо сказки «Светочи» (см. т. 2, стр. 197).
[Сарказм — могучее оружие]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 19 марта.
[Странные, подчас трудно объяснимые вещи…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 11 апреля.
[Из всех зол и несчастий…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 13 апреля.
Братья-газетчики. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 19 мая.
Для того времени любопытен сам факт столь большой и ревностной заботы литератора о единстве, сплоченности «братьев» своего «цеха».
[Умер доктор философии Филиппов…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 22 июня.
Первые страницы. Впервые, под заглавием «Два момента», — газ. «Русские ведомости», 1911, 6 ноября.
Серафимович никогда не виделся с Л. Н. Толстым, но о заочных «встречах» с ним он говорит на протяжении чуть ли не всей своей творческой жизни, считая великого реалиста своим учителем, и эти его «впечатления» носят такую силу, какой не найти в воспоминаниях иных литераторов, не раз встречавшихся с великим писателем. Л. Н. Толстой и своим образом жизни, и своим творчеством оказал большое влияние на А. С. Серафимовича. Многие мысли об этом, намеченные в «Первых страницах», писатель в дальнейшем развил и пояснил. «В этом очерке я рассказываю о своей „первой встрече“ в детстве с Толстым. Раз речь зашла о Толстом, то позвольте уж мне поделиться с читателем своими дальнейшими „встречами“ с Толстым, которые сыграли большую роль в моей писательской судьбе. Я долго был современником Толстого, но никогда его не видел и с ним не беседовал… Толстой оказывал громадное влияние на современных ему писателей. Чем? Своим мастерством, лепкой своих произведений, образцами своей работы. Нельзя было не остановиться в изумлении перед тем, как он умел замечательно кроить характер, вычерчивать своеобразные внутренние черты отдельных людей, пронизывать до дна их психологию и сцеплять отдельные звенья в стройную цепь отношений и коллизий, из которой ничего не выбросишь. При этом не могли не действовать его чрезвычайная простота и искренность. Самые слова Толстого — не книжные, а взятые из живого разговорного языка. Толстой обогащал внутренний литературный язык, поскольку живой язык гибче, богаче цветами и формами, чем литературный язык…
Не знаю, как другие, но я должен сказать, что из всех писателей, русских и иностранных, наибольшее влияние оказывал на меня он. Не то, чтобы я сознательно подражал, садился и начинал писать под Толстого, но его методы, помимо моей воли, впитывались в меня. Да и сознательно, если вдуматься, я учился всегда у Толстого…
Я старался, по Толстому, подбирать наиболее близкие для определения понятия слова, наиболее полные, наиболее плотно прилегающие к образу и наиболее многосторонние, объясняющие данную черту человека, данное его настроение… Я присматривался, с каким пониманием Толстой подбирал наиболее емкие, наиболее красочно определяющие слова…
Гениальность Толстого как литературного творца в том и заключается, что за образами его не чувствуешь языка, не чувствуешь словесного покрова. Забываешь, что книгу читаешь. Книга исчезает, а видишь собственными глазами, как ходят люди, как колышутся листочки на деревьях, как пасутся лошади на пригорке. Буквы, бумага уходят куда-то в тень, а впереди — брызжущий жизнью человек…
Очерк „Первые страницы“ я считаю весьма показательным в смысле влияния на меня Толстого с самого детства. От Толстого легко не отмахнешься. До конца дней своих его ощущаешь возле себя, над собою» (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. V, М., ГИХЛ, 1948, стр. 343–346).
Писатель и читатель. Впервые — журн. «Путь», 1913, № 1.
Для Серафимовича вопрос о взаимоотношении писателя и читателя всегда был очень важным и мучительным. «До Октябрьской революции писатель был злонамеренно разобщен с читателем. Между писателем и читателем самодержавие воздвигло глухую стену. Для меня лично это была, можно сказать, трагедия. Я замучил себя вечным вопросом, на который не мог по тем временам получить ответ: „Кто же он, наконец, мой читатель?..“ „Мой“ читатель был для меня недостижим: я знал, что он забит непосильным скотским трудом, горем и нуждой, что ему подчас не до книги, что он малограмотен.
Читателей при царизме вообще было мало, — несравненно меньше, нежели в наши дни. Читатель тогда считался категорией вредной, „подозрительным элементом“» (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. VI, М., ГИХЛ, 1948, стр. 432).
В одной из статей 1913–1914 годов Серафимович писал: «Из десятков, из сотен, [из] тысяч… оставшихся от забвенья вещей только одна идет в века и светит всему человечеству. Трудно представить себе ту безмерно-колоссальную груду произведений человеческого творчества, которая навсегда умерла, истлела в памяти людской.