Все разоденемся в атлас,
К тому идет, уж это видно!»
Дед Еремей ведет солидно
Свою излюбленную речь,
Что надо денежки беречь,
Беречь умеючи, надежно, –
Растратить деньги быстро можно
По мелочам, по пустякам:
Иной в картишки их пробросит,
Иной распустит по рукам;
Тот одолжит, да тот попросит…
Дед так заводит разговор:
«Здорово, друг ты мой Егор!
Что? Не купил еще коровки?
Ее не купишь без сноровки.
Да, перед тем как что купить,
Деньжаток надо прикопить.
Как прикопить? Простое дело.
Ты огород ведешь умело,
Намедни продал огурцы,
Капусту продал не задаром,
Сведешь, пожалуй, все концы,
Еще останешься с наваром.
Навар свой денежный теперь
Сберкассе ты, дружок, доверь,
Потом еще подсыплешь малость,
Затем еще разок-другой.
Ты в кассу, друг мой дорогой,
Зря не придешь ведь за деньгой,
Чтоб взять и выбросить на шалость?
Ты не похож ведь на хлыща.
Придешь, обсудим сообща,
Купить лошадку не пора ли?
Чай, денег вдосталь уж собрали!»
Егор от речи от такой
Не отмахнется тож рукой,
Не лясы это да балясы,
И вот уж вкладчик есть у кассы,
Не для себя же дед радел.
Дед в курсе всех колхозных дел.
Памфила встретивши, с Памфилом
Ведет он речь на лад иной:
«Подумал я о друге милом,
А милый друг уж предо мной.
Рад за тебя, мужик ты дельный,
Был прежде – помнишь? – безземельный.
Вздохнул, когда в колхоз вступил, –
Работал, правда, без устатка,
Зато – коровка, двор и хатка,
Да, чай, и денег прикопил,
Есть у меня о том догадка.
А только слушай, милый друг:
Не без воров мы! Могут вдруг
Спереть все деньги без остатка;
Бумажки – долго ль до беды! –
Огня боятся и воды, –
Мозги – добавлю для порядка –
Так задурманит перепрятка,
Погибнуть могут все труды!»
Памфил сначала не сдается,
Потом он деду признается:
Полтыщи, правда, он припас,
Но что купить, еще гадает.
Тут дед и пуще наседает,
Рисуя выгодность сберкасс:
«Тебе, мил-друг, я не указ,
Но верь мне, деду Еремею:
Я не какой-то враль седой.
Я ль интерес какой имею –
Давать совет тебе худой?
Неси, сдавай, не медля часу,
Свои полтысячи в сберкассу,
В сберкассе – страхов не таи,
Верь, я не злой тебе советчик!
Не я за денежки твои,
А государство все – ответчик:
То, что дает ему народ
Из всей, не пущенной в расход
Своей наличности свободной,
Оно пускает в оборот
Для пользы нашей же, народной,
Колхозной больше, чем иной.
Что ж получается, родной:
Что ты, имея лист вкладной,
Свалив с себя тревоги бремя,
Не пряча денежек в избе,
Помог в одно и то же время
И государству и себе.
А зануждаешься ты лично
В своих запасах, все практично:
Идешь в сберкассу в день любой
Ко мне, к примеру, – я, с тобой
Сведя расчет весь аккуратно,
Твой вклад верну тебе обратно,
К тому же вклад верну я твой
Еще с процентного лихвой!»
Памфил – так было все на деле –
Не в тот же час, не в тот же день,
На той, однакоже, неделе,
С трудом осилив дребедень
Трусливых всех соображений,
А больше – бабьих возражений, –
Мол, не бросают «под плетень»
Своих последних сбережений, –
Явился в кассу. То да се.
(А челюсть все-таки стучала!)
«Вот, Еремей… принес… не всё:
Четыре сотни для начала».
Дед принял деньги, записал.
Памфил глядел на деда дико.
Ушел. А вечерком – гляди-ко!
Обратно к деду причесал.
«Верни мне деньги!»
Дед с усмешкой
Сказал: «Чудак ты друг, чудак.
Бери, бери скорей, не мешкай,
Ведь заболеть ты можешь так.
Не веришь. Ясно: с непривычки.
Все ж дома деньги стереги.
А то пронюхают враги –
В сундук залезут без отмычки!»
Прошла всего лишь ночь одна,
И в кассе вновь Памфил у деда:
«Всё, понимаешь ли, жена…
Да и моя в том есть вина…
Сам не уверился покеда,
Что тут сохраннее. Вот, на:
Вношу полтыщи – всё сполна!»
Ушел Памфил довольный крайне,
Узнав от деда – «честный он!» –
Что в кассе вклад – таков закон –
Храниться должен в полной тайне.
Зря деньги неча доставать:
Никто не станет приставать.
Вклад никого не станет зарить.
Полтыщи долго ль разбазарить!
Дед Еремей пример другим.
«Фин-активист» он высшей марки.
И с ним, подвижником таким,
Кулак делить не станет чарки:
Попытки эти здесь пусты.
Глаз показать ему не смея,
Кулак, завидя Еремея,
Или шарахнется в кусты,
Иль дунет крюку три версты.
1935
До новой встречи*
К закрытию 2-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников.
В момент торжественно-серьезный
Гремела песней зала вся.
…Ушли на подвиг на колхозный,
С собою образ грандиозный
Вождя и друга унося
И унося с собою гордость
Не только им, но и собой,
Своею радостной судьбой,
Пред миром всем явившей твердость
Того, что добыто борьбой,
Что – если день настанет грозный –
Покажет всем, что строй колхозный
Вмиг из ограды трудсвэй
Оградой станет боевой.
Друзья мои, до новой встречи!
Мужик природный, «столбовой»,
С какою радостью живой
Я жадно слушал ваши речи!
Как много дали мне они!
Мне показались эти дни
Сплошною сказкою волшебной
По силе творчески-целебной
И ваших слов и ваших дел.
На вас глаза я проглядел.
В быту взращенный стародавнем,
Я вспоминал свой «отчий дом»,
Избу, стоявшую с трудом,
Окно слепое с ветхим ставнем,
Пустой сарай, амбар пустой,
Среди двора бурьян густой,
Соседей рваных и соседок,
Детей, ходивших нагишом,
Все, что терпел я малышом
И от чего – пример не редок –
Сбежал я в город напоследок.
Я расскажу когда-нибудь,
Какой прошел я тяжкий путь.
О нем лишь к слову говорю я.
Его, не плачась, не горюя,
Будь этот путь трудней стократ,
Преодолеть я был бы рад,
Чтоб, несмотря на все подвохи,
Что жизнь чинила мне порой,
Дожить до радостной эпохи,
Несущей миру новый строй,
Дожить до этой встречи с вами,
Упиться вашими словами
О том, что прошлому – капут,
Что не страшны его угрозы,
Что в деревнях и там и тут
В достатке крепнущем растут
Культурно-крепкие колхозы.
Как много хочется сказать!
Но трудно мне слова низать.
Я пел, когда я был моложе,
Как птица вешним днем в лесу, –
Теперь пишу я реже, строже,
Любое слово на весу.
К чему восторженные охи
И пестрых красок карусель?
Мы все – работники эпохи,
Какой не видел мир досель.
Мы строим, учимся, мы пашем
И – кулаками зря не машем.
Мы сами чувствуем свой рост,
Язык речей на съезде вашем
Был деловит и крайне прост.
А сколько было в нем кристалин,
Достойных речи мудреца!
И как ловил их жадно Сталин,
Не пропускавший ни словца!
Венчало сталинское «браво!»
Удачный мысли оборот.
Нет, как же выросли мы, право!
Неузнаваемый народ!
На этом свой привет кончаю,
Кончаю просто, без прикрас.
До съезда третьего, я чаю,
Поговорим еще не раз.
Привет растущей силе*
Про «бабу» злые прибаутки
У нас уж больше не в ходу.
Про «бабу» старые погудки
С культурой новой не в ладу.
Цена такому балагурью –
Антисоветская цена.
Мы распростились с этой дурью
Бесповоротно и сполна.
Поставив крест на мире старом,
Верша великие труды,
Колхозной женщиной недаром
Мы так восторженно горды.
Ее житейская дорога
Уж не «от печки до порога»,
Пред нею новый, светлый путь
Туда, где легче дышит грудь,
Где неоглядные просторы,
Где жизни радостной узоры
И краски творческой весны
Уже отчетливо ясны.
Колхозный съезд второй недавно
Нам показал ее так явно,
Так полноценно: вот она,
Возбуждена, увлечена
Докладом, яркими речами,
Чувств неиспытанных полна,
Завороженными очами,
Не отрывая их, глядит
Туда, где Сталин сам сидит.
И вот – она уж на трибуне,
И ей – да, ей! Петровой Дуне! –
Все рукоплещут. Сталин тож.
Он рукоплещет всех сильнее.
Он – стало ей теперь виднее, –
Как на портреты ни похож, –
Вблизи он проще и роднее.
Все надо в памяти сберечь,
Чтоб вспомнить над колхозной пашней,
Как Сталин жадно слушал речь
Ее, телятницы вчерашней.
Она – еще не грамотей –
Телят любила, как детей,
Потом – ударничала в поле,
Не только в поле, но и в школе,
Чтоб, поработавши, «как черт»,
Стать полеводом первый сорт.
Сдала здоровьем даже малость,
Но всю болезнь – верней, усталость –
Сняла награда: Крым, курорт…
Теперь придут весна и лето,
И вновь здорова и сильна…
Конечно, Сталин знает это!
Он знает, знает, кто она!
Но также знает он заочно
– С ним вместе знает вся страна! –
И уважает имена