ветер — на свете. Другая — интервокальная, на ней происходит обычно замещение звука: ветер — вечер. В народной рифмовке, а потом, например, в неточных рифмах Державина, Никитина или Брюсова предпочиталось расшатывание интервокального созвучия: «ложкой кормит, а стеблем глаза колет». Наоборот, в рифмовке ХХ века у Блока, Ахматовой, Маяковского и далее в 1920–1930‐х годах предпочиталось расшатывание финального созвучия, усеченные рифмы: ветер — на свете, учтивость — полулениво, колени — Ленин. Но в последние десятилетия этот тип рифм решительно пошел на убыль и усеченные рифмы стали вытесняться замещенными: именно таковы возмущавшие Исаковского лава — лапа, сила — сито и проч. В количественных показателях это выглядит так: в старой манере, у Маяковского, в неточных женских рифмах финальное несовпадение (преимущественно усечение) составляет 77 %, интервокальное (преимущественно замещение) — 26 %; в новой манере, у Р. Рождественского, наоборот, финальное несовпадение составляет 15 %, интервокальное — 96 %. Место неточности в рифме как бы сдвигается с оконечности стиха вглубь его. Перелом от старой манеры к новой происходит у поэтов военного поколения: у Луконина соотношение финальной и интервокальной неточности еще 66 к 46, у Наровчатова уже 46 к 71.
И вот если посмотреть с этой точки зрения на строение неточной рифмы Твардовского, то мы увидим: в «Теркине» — типично старая манера, преобладание финальной неточности над интервокальной, 80 к 28; в «За далью — даль» — типично новая манера, финальная неточность отступает перед интервокальной, 45 к 66. Для «Теркина» характерны усеченные рифмы: махорки — Теркин, гимнастерки — Теркин, понтоны — тоном, посудите — водитель; для «За далью — даль» — замещенные рифмы: строки — дороге, полки — Волге, силе — России, зона — чернозема. Мы говорили, что количественно неточных рифм в «За далью — даль» меньше, чем в «Теркине», и что это — отражение общего спада рифмических экспериментов в 1940‐е годы; теперь мы добавляем: но качественно эти менее обильные неточные рифмы — нового типа, с углубленной неточностью, и это — предвосхищение нового подъема рифмических экспериментов в конце 1950–1960‐х годах. «За далью — даль» писалось в 1950‐х, чуткость Твардовского к новому в поэтической технике — исключительна, и это несмотря на кажущийся консерватизм его художественного стиля. Именно это мы имели в виду, говоря, что «Василий Теркин» и «За далью — даль» оказываются зарифмованы по двум противоположным системам рифмовки.
В заключение — еще две характеристики рифм Исаковского и Твардовского. Во-первых, законен вопрос: когда в неточной рифме происходит замещение согласных, то какие согласные предпочитают замещать друг друга? Присмотревшись, мы видим: преимущественно это однородные твердый с мягким (корку — Тёркин), глухой со звонким (строки — дороге) и, наконец, йот и различные сонорные между собой (силе — России, зона — чернозёма). По-видимому, слухом эти звуки воспринимаются как близкие друг другу. У Исаковского и Твардовского на долю таких замещений приходится около 75 % случаев, а на долю более резких случаев (дубрава — замирало, спасибо — Христине) остается только 25 %. Для сравнения укажем, что у Евтушенко и Вознесенского резких созвучий гораздо больше: соотношение около 55 % и 45 %. Это также одна из причин, по которым рифмовка Исаковского и Твардовского представляется нам более сдержанной и традиционной, чем она есть.
Во-вторых, законен вопрос: в какой мере все описанные неточности в послеударной части рифмы компенсируются точностью опорных созвучий в предударной части рифмы (похода — пехота, застал — на постах)? В XIX веке опорные созвучия мало привлекали внимание поэтов: на 100 рифм приходилось около 15–20 совпадающих предударных звуков. В ХХ веке (особенно после Маяковского) они стали бурно разрабатываться: около 50 созвучий на 100 рифм в 1920–1935 годах, около 38 в 1935–1960‐м. Как раз на этом уровне держится в своих опорных созвучиях Рыленков (42 в стихах 1933–1936 годов, 38 в стихах 1946–1953-го), несколько ниже его — Исаковский (31 и в «Проводах в соломе», и в стихах 1935–1941 годов), еще ниже — Твардовский (с любопытным нарастанием: 18 в «Пути к социализму», 25 в «Теркине», 28 в «За далью — даль»). Таким образом, перед нами знакомая картина: показатели трех смоленских поэтов лежат на полпути между показателями классиков XIX века и средними показателями современности, и это опять-таки создает иллюзию «традиционности» их манеры. Любопытно, что Твардовский, у которого больше всего неточных рифм, меньше всего пользуется опорными созвучиями, а Рыленков — наоборот: очевидно, соотношение между предударной и послеударной частью рифмы сложнее, чем простая компенсация точности и неточности.
Таковы некоторые черты «незаметной» рифмы Исаковского, Твардовского и Рыленкова — те черты новаторства, общего их новаторской эпохе, которые иногда теряются в обманчивом представлении о «традиционности» их стиха.
«Ой-ой-рифмы» от Ломоносова до Твардовского
Стих отличается от прозы тем, что на отбор слов и словосочетаний в нем налагаются дополнительные ограничения — ритмические и рифмические, которых нет в прозе. В стих попадают только те слова, которые вмещаются в избранный ритм и (при необходимости) годятся в рифму. Как влияет на словарь стиха ритм, уже исследовалось[371]: в стихе слова короче, в ямбе повышается доля слов с односложным безударным зачином, в анапесте — с двухсложным безударным зачином и т. д. Но как влияет на словарь стиха рифма? Насколько меняется в словарном составе стиха доля слов, более удобных и менее удобных для рифмы? Таких исследований ни для русского, ни для иноязычного стиха еще не проводилось.
В свое время мы подсчитали самые частые рифмические созвучия у 8 русских поэтов, по 1000 женских и 1000 мужских пар от каждого[372]. Первые четыре места обычно бесспорны, пятое иногда делят несколько равноупотребительных гнезд. Знаками Ъ, Ь обозначены созвучия безударных а/о, е/и и проч., знаком Й факультативный йот в рифмах типа смелый — пределы, знаком (С) факультативный конечный согласный в рифмах типа пламя — память. Проценты означают долю, которую занимают стихи на эти первые пять рифм от всех стихов (показатель «концентрации рифм»). Вот эти самые употребительные рифмические гнезда:
Женские рифмы:
Симеон Полоцкий: — ити, — аше, — ати, — ает, — ися — 44,5%
Кантемир-: — ает, — ится, — ают, — ою, — одит — 14,5%
Ломоносов: — ает, — ами, — ою, — ают, — ею — 20%
Пушкин: — енье, — ою, — ами, — енья, — али — 11%
Некрасов: — ая, — ает, — или, — али, — оже — 7,5%
Фет: — ою, — ами, — ает, — енья (-озы, — уки, — ится) — 11%
Брюсов:-енЪй, — енЬ(й), — оды, — али, (-ежнЪй, — елЬ(й), — етЬ(й), — ета, — адЪм, — атья) — 5%
Маяковский: — елЬ, — аца(С), — анЬ(С), — удЬ(С), (-ея, — ету) — 3,5 %.
Мужские рифмы:
Ломоносов: — ет, — ит, — ой, — ать, — от — 20,5%
Пушкин: — ой, — ей, — ал, — ом, — от — 20,5%
Некрасов: — ал, — ом, — ать, — ов, — ой — 22,5%
Фет: — ой, — ей, — ом, — на, — ать — 21,5%
Брюсов: — ой, — ей, — ом, — он, — ты — 21,5%
Блок: — ой, — на, — от, — ты, — ла — 22,3%
Маяковский: — ой, — от, — ом, — ей,(-он, — ет) — 11 %.
Из перечня следует, что наиболее продуктивны гнезда, в которых пересекаются ряды словоизменений различных частей речи. У первых поэтов господствуют характерные окончания глаголов; характерные окончания существительных появляются позднее.
Мужская рифма на — ой — единственная входящая в первую пятерку мужских рифм у всех поэтов. В ней самым явным образом сочетаются словоформы нескольких частей речи: существительные мужского рода типа герой, существительные женского рода в творительном падеже типа волной, прилагательные мужского рода типа брат родной, прилагательные женского рода в косвенных падежах типа земли родной, земле родной, землей родной, глаголы в императиве типа постой, наречия типа домой, местоимения типа мой, мной. Все это позволяет удобнее всего начать обследование влияния рифмы на лексику, морфологию и синтаксис стихотворной строки именно с мужских рифм на — ой.
В качестве материала мы взяли 4-стопный ямб 25 русских поэтов XVIII — ХХ веков, выбрав из него все строки с мужскими рифмами на — ой. Вот количество этих ой-строк и доля их от общего числа мужских строк у каждого поэта (см. ниже).
Для выборки просматривались только произведения, от начала до конца написанные 4-стопным ямбом с чередованием мужских и женских или со сплошными мужскими окончаниями; т. е. 4-стопные мужские строки из разностопного ямба (как «Певец во стане русских воинов»), из вольного ямба (как в баснях Крылова) и из ямба с чередованием дактилических и мужских окончаний (как «Незнакомка») не учитывались. Для Ломоносова были рассмотрены все торжественные оды и ода из Руссо «На счастье». Для Сумарокова — все торжественные оды (по «Полному собранию всех сочинений…») и переложения псалмов. Для В. Майкова — оды 1762–1778 годов по большой «Библиотеке поэта» (БП). Для Вас. Петрова — оды 1766–1782 годов по собранию сочинений 1811 года. Для Пушкина не рассматривалась лицейская лирика, «Путешествие Онегина» и мелкие наброски, для Лермонтова — стихи и поэмы до 1830 года. Из Полежаева были взяты «Эрпели», «Чир-Юрт», «Ночь на Кубани», «Кладбище Герменчугское» и «Видение Брута»; из Огарева — «Зимний путь», «Ночь», «Сны», «Матвей Радаев», «Тюрьма» и «Рассказ этапного офицера»; из Григорьева — «Олимпий Радин», «Встреча», «Вверх по Волге». Для Некрасова выделены поэмы «Несчастные», «На Волге» и «Суд»; из Ап. Майкова взята лирика 1838–1860 годов и драмы «Три смерти», «Смерть Люция» и «Два