актилическом же и гипердактилическом («Разочарованный лорнет», «И романтические розы»), наоборот, прилагательных втрое (!) больше, чем глаголов. Причина понятна: там, где словораздельный ритм дает простор словам с длинным безударным зачином, в стихе воцаряются глаголы, а там, где словам с длинным безударным окончанием, — воцаряются прилагательные (и причастия). Так ритм влияет на морфологию — на частеречевое заполнение стиха.
Переходим к трехсловным колонам в стихе. Они, как правило, срастаются из двух двухсловных словосочетаний благодаря тому, что одно слово в них является общим. Это общее слово может быть названо «синтаксическим узлом» трехсловного колона-синтагмы. Оно может занимать в трехсловии как начальную, так и серединную и конечную позиции. Пример трехсловия с начальным синтаксическим узлом (Н-конструкции): «Расправил волоса рукой» (словосочетания «расправил волоса», «расправил рукой»). Пример с серединным синтаксическим узлом (С-конструкции): «Онегин едет на бульвар» (словосочетания «Онегин едет», «едет на бульвар»). Пример трехсловия с конечным синтаксическим узлом (К-конструкции): «Журчанье тихого ручья» (словосочетания «журчанье ручья», «тихого ручья»). Пропорции Н-, С- и К-конструкций в трехсловиях пушкинского стиха и прозы совершенно одинаковы: в «Пиковой даме» и в «Онегине» — около 10: 45: 45. Очевидно, это общеязыковая закономерность, диктуемая в конечном счете тенденциями порядка слов в русском языке. Но в отборе слов и словосочетаний в этих конструкциях в стихах и прозе уже обнаруживаются интересные различия.
Начнем с того, о чем мы только что говорили применительно к двусловиям, — с соотношения прилагательных и глаголов. В среднем оно, мы помним, по «Пиковой даме» — 1: 2,7, по «Онегину» — 1: 1,2 и 1: 1,6, в зависимости от динамичности повествования. В трехсловных колонах в целом оно почти такое же, но в частности между С-конструкциями и К-конструкциями обнаруживается разница. В трехсловиях «Пиковой дамы» среднее соотношение прилагательных и глаголов 1: 2,4, но в том числе в С-конструкциях — 1: 3, а в К-конструкциях — 1: 1,5. В «Онегине» в среднем 1: 1,5, но в том числе в С‐конструкциях 1: 2,3, а в К-конструкциях — 1: 1. (Н-конструкции так немногочисленны, что подсчеты по ним непоказательны.) Иными словами, глаголы в трехсловных синтагмах предпочитают конструкции с синтаксическим узлом в середине, а прилагательные — с синтаксическим узлом в конце. В прозе 65 % всех прилагательных сбиваются в трехсловия типа К, в стихе — 52 % (заметим на всякий случай, что эта общая тенденция в стихе проявляется мягче). И, наоборот, глаголы (46–48 % как в прозе, так и в стихе) сбиваются в трехсловия типа С. Отчего это так?
(Сделаем оговорку ко всем последующим подсчетам. До сих пор, пока в центре внимания у нас была морфология, мы называли существительными только существительные и прилагательными только прилагательные. Теперь, когда в центре внимания у нас синтаксис, мы будем причислять к существительным также и местоимения-существительные, а к прилагательным — местоимения-прилагательные и причастия. Синтаксические функции у них одни и те же, и синтаксическое строение колонов-синтагм от этого выступит отчетливее. В среднем местоимениями заменяется около 20 % существительных и прилагательных — в стихе чуть меньше, чем в прозе.)
Причина различного поведения прилагательных и глаголов в С- и К-трехсловиях в том, что в С-трехсловиях обе синтаксические связи — контактные («Онегин едет», «едет на бульвар»), а в К-трехсловиях одна из связей — дистанционная («журчанье… ручья», «тихого ручья»). Дистанционные же связи возникают в русских словосочетаниях чаще всего тогда, когда второе слово в словосочетании — существительное и когда перед ним вклинивается прилагательное-определение. Именно таково типичное строение К-трехсловия как в прозе, так и в стихе: на последней, узловой позиции в нем чаще всего стоит существительное (67 % в прозе, 63 % в стихах), а на предыдущей, средней — прилагательное, определение к нему (61 % в прозе, 54 % в стихах). А на начальной позиции? Здесь поведение прозы и стихов начинает разниться: сказывается то, что в прозе больше глаголов, а в стихе (по крайней мере в стихе «Онегина») — меньше. На начальной позиции К-трехсловия в прозе преимущественно стоит глагол (43 %), а в стихе существительное (54 %!). Для прозы характернее всего конструкции: «и увидела молодого инженера» (24 %), «просиживал за карточными столами» (11 %), в меньшей мере — «в спальне у старой графини» (тоже 11 %), где конечная связь — согласованное определение, начальная — дополнение, обстоятельство, несогласованное определение. Для стиха, наоборот, характернее всего конструкция «Журчанье тихого ручья» (20 %), лишь потом «Увидеть чуждые страны» (11 %) и не в последнюю очередь «Его расчетливый сосед» (8 %); конечная связь и здесь — согласованное определение, самая тесная из всех синтаксических связей.
Что касается С-трехсловий, то в них разница между прозой и стихом начинается с самого начала: на срединной, узловой позиции в прозе преимущественно стоит глагол (56 %), а в стихе существительное (52 %). На начальной и конечной позиции и в стихе, и в прозе преобладают существительные: на начальной позиции — в стихе и прозе в равной мере (48–49 %), на последней — в прозе сильнее, чем в стихе (75 % и 61 %). Таким образом, в прозе господствуют последовательности «существительное — глагол — существительное» (около 30 % всех С-конструкций). Понятно, что при обычном русском порядке слов они выстраиваются в ряд «подлежащее — сказуемое — дополнение / обстоятельство»: «барышня взяла книгу»; «графиня страдала бессонницею»; «Германн взбегал по лестнице». В целом между 1‐м и 2‐м словом прозаического С-трехсловия 39 % связей — предикативные, между 1‐м и 2‐м словом 49 % связей — дополнительные или обстоятельственные, т. е. более тесные. В стихе, где на всех трех позициях преобладают существительные, картина гораздо более пестрая. Строк, действительно состоящих из трех существительных, весьма немного (10 %): «Язык Петрарки и любви»; «Фарфор и бронза на столе»; «И брань, и саблю, и свинец» — именно тут проявляется любовь стиха к однородным членам. Бóльшая же часть стихотворных С-трехсловий состоит из двух существительных и прилагательного (15 %) или, чаще, из двух существительных и глагола (27 %). Прилагательное обычно предпочитает начальное место: «С ученым видом знатока»; «Почетный гражданин кулис»; «Господний раб и бригадир»; глагол, как и в прозе, — среднее: «Онегин едет на бульвар»; «Татьяне прочить жениха»; «Девицу повезли к венцу», но также: «Разбить сосуд клеветника»; «И возбуждать улыбку дам». В целом как между 1‐м и 2‐м словом, так и между 2‐м и 3‐м словом стихотворного С-трехсловия соотношение синтаксических связей почти одинаково: около 28 % — определительные, около 45 % — дополнительные и обстоятельственные, около 11 % — предикативные.
Наконец, Н-трехсловия слишком немногочисленны, чтобы на них стоило останавливаться подробно. В прозе из 49 колонов 40 начинаются глаголом, а два остальные слова служат дополнениями или обстоятельствами к нему: «он вынул из кармана пистолет»; «и бросила письмо на улицу». В стихе из 53 колонов так построены только 23 («Расправил волоса рукой»; «Идет меж кресел по ногам»); в остальных на первое место выдвигается существительное, и по большей части благодаря инверсии: «Стишков чувствительных тетрадь»; «Столбом восходит голубым». Здесь эта способность русского стиха к инверсии, отличающая его от прозы, бросается в глаза больше, чем где-либо.
Таковы самые общие черты синтаксиса трехсловных колонов-синтагм в прозе и стихе — распределение в них частей речи и соединяющих их грамматических связей. Бóльшую часть этих связей мы можем условно разделить на слабые (между группой подлежащего и группой сказуемого: предикативные), средние (внутри группы сказуемого: дополнительные и обстоятельственные) и сильные (внутри группы подлежащего: определительные). В таком случае пропорции тесных, средних и слабых связей между 1‐м, 2‐м и 3‐м словами трехсловия в стихе и прозе будут приблизительно таковы:
Мы видим: 1) теснота связей в колоне усиливается от начала к концу; 2) в К‐колонах это проявляется сильнее — за счет учащения тесных (определительных) связей, в С-колонах слабее — за счет учащения средних (дополнительных и обстоятельственных) связей; 3) в стихе эта тенденция выражена слабее, чем в прозе, вплоть до того, что в С-конструкциях стиха разница между начальными и конечными связями почти вовсе сглаживается.
Эта последняя особенность для нас особенно интересна. Что синтаксические связи теснее в конце стихотворной строки, чем в начале, было открыто в свое время именно на стихотворном материале[586]. Мы не знали, стремится ли здесь стих заострить или, наоборот, ослабить общеязыковые тенденции, и склонны были скорее предполагать первое. Подсчеты показывают, что это, по-видимому, не так: общие синтагмообразующие тенденции в стихе ослабляются. Видимо, можно сказать: повышенное ритмическое единообразие стиха компенсируется смягчением синтаксического единообразия стиха, строгость в одном отношении — гибкостью в другом отношении. Стих более скован, чем проза, в отборе и расположении слов (различных ритмических структур), зато он свободнее в синтаксическом сочетании слов. Синтаксических клише в стихе заведомо не меньше, чем в прозе (а из‐за ритмических и лексических ограничений они даже больше бросаются в глаза), но построены они иначе. Когда поэты по многу раз варьируют конструкцию «И взоры девы молодой», «Как персты девы молодой», «Иль письма девы молодой» и проч.[587], это, несомненно, клише, но клише, невозможное в прозе, потому что построенное на инверсии определения — определяемого, не принятой в прозе.
Собственно, это не новость: о том, что в стихе свободнее порядок слов, допустимее инверсии, писалось в учебниках стихосложения на всех языках, а Кантемир, например, считал, что свободный порядок слов — даже более важный признак стиха, чем ритм. О том, как инверсия определения и определяемого деформирует структуру Н-трехсловий в стихе по сравнению с прозой, мы только что говорили. Однако настоящее, с помощью подсчетов, изучение порядка слов в стихе (и прозе) только начинается.