Во-вторых, мы видим, что длина и акцентная структура различных частей речи действительно неодинаковы. Это делается особенно наглядно, если сопоставить (1) среднюю длину слова в слогах, (2) средний порядковый номер ударного слога и (3) частное от деления (2) на (1) — показатель сдвига ударения к концу слова. В таблице 3 представлены эти показатели для частей речи, выделенных выше, и дополнительно — для существительных в именительном падеже, для безличных форм глагола (инфинитив, деепричастие), для кратких форм прилагательных.
Таблица 1
Таблица 1 (окончание)
Из таблицы видно, насколько местоимения и служебные слова короче, а глаголы и особенно прилагательные длиннее среднего объема слова; и видно, насколько y прилагательных ударение сдвинуто к началу слова, образуя длинный безударный «хвост», a в местоимениях (и, добавим, в значительной части служебных слов) сдвинуто к концу слова. Последняя особенность, кажется, еще не отмечалась как акцентологический признак соответствующих частей речи.
Таблица 2
Таблица 3
Из показанного ясно, что для каждого акцентного типа слова характерен свой более или менее особый набор частей речи: в односложных и двухсложных (особенно 2–2) словах будет повышенный процент служебных частей речи, в словах с длинным безударным окончанием (3–1, 4–2, 5–3…) — повышенный процент прилагательных и т. п. Эти специфические пропорции выявятся в нашей работе далее.
Конечно, разделение словесного материала только на пять частей речи — это самое грубое приближение к очень тонкой проблематике. Уже различение существительных в именительном и в косвенных падежах показывает, что первые (лишенные флексий) имеют ударение ближе к концу — a стало быть, подлежащие во фразе, стоя в именительном падеже, имеют иной ритмический профиль, чем дополнения и обстоятельства. Безличные формы глагола тоже имеют ударение ближе к концу, a если мы в них не будем смешивать инфинитивов и деепричастий, то, вероятно, сдвиг ударений к концу в инфинитивах будет еще отчетливей. A так как инфинитивы во фразе служат обычно глагольными дополнениями, то и этот член предложения получает свой особенный ритмический профиль. Такой же сдвиг ударения к концу мы видим в кратких формах прилагательных.
Кроме чисто лингвистического интереса сделанные наблюдения представляют особый интерес для стиховедения. В самом деле, всякий стихотворный размер допускает лишь ограниченное число словосочетаний, в которых позиция каждого акцентного типа слова точно определена. Зная частоту каждого словосочетания, укладывающегося в стихотворный размер (каждой ритмической и словораздельной вариации), мы можем для каждого акцентного типа слов сопоставить вероятное (как в прозе) и реальное заполнение различными частями речи каждой позиции в стихе. Это позволит сказать, насколько такие-то позиции «притягивают» к себе существительные или прилагательные в силу естественных языковых тенденций данного акцентного типа слов, a насколько — в силу специфически стиховых ритмико-синтаксических тенденций.
Для начала при таком сопоставлении удобнее взять простой, небогатый ритмическими и словораздельными вариациями стихотворный размер. Мы выбрали для этого 3-стопный хорей и намеренно ограничили материал стихотворениями середины и второй половины XIX века, близкими по тематике и стилю[594].
Обследованы были следующие стихотворения[595]:
Огарев: «Небо в час дозора» («Изба»), «Ночь была прозрачна» («Разлука»).
Плещеев: «Скучная картина», «Хорошо вам, детки» («Зимний вечер»), «Теплый день весенний», «Домик над рекою» («На берегу»), «Травка зеленеет» («Сельская песня»), «Капля дождевая», «Тени гор высоких».
Таблица 4
Никитин: «Тихо ночь ложится», «В глубине бездонной» («Тишина ночи»), «Весело сияет» («Зимняя ночь в деревне»), «Жгуч мороз трескучий» («Жена ямщика»), «Ярко звезд мерцанье».
Суриков: «Полночь. Злая стужа» («Часовой»), «Ярко светит зорька» («Утро»), «Вот моя деревня» («Детство»), «Солнышко уж встало» («Дети»), «Эх, не троньте! С горя» («С горя»), «От деревьев тени» («Несчастный»), «У пруда, где верба» («У пруда»), «Легкий сумрак ночи» («Летняя ночь»).
Дрожжин: «Вечер. Потемнели», «Детство золотое», «Осень. Ходят тучи», «Полночь. Ветер злится», «Вьюга завывает», «По задворью злится», «Весело на воле», «За кустами тени», «Избы застилает», «Ох, сгори, кручина», «Рано в небе летом», «Солнышко садится», «По полю гуляет», «Миновало лето», «Чуть в избе холодной», «В тишине глубокой», «С теплою весною», «Эх! куда зимою», «От тоски-кручины», «В поле непогода», «Холодно зимою».
Брались только четверостишия с чередованием женских и мужских окончаний. Всего из 1560 строк учтено 1557.
3-стопный хорей с женскими и мужскими окончаниями дает следующие 4 ритмические и 11 словораздельных вариаций (см. таблицу 4).
Из примеров видно: слова акцентного типа 1–1 могут занимать четыре позиции в начале и середине женских стихов, четыре — в начале и середине мужских и четыре — в конце мужских; слова типа 2–1, наоборот, четыре позиции в середине мужских, четыре — в середине женских и четыре — в конце женских; слова типа 2–2 — одну позицию в середине женских, одну — в середине мужских, четыре — в конце мужских; слова типа 3–1 — одну позицию в середине женских и одну — в середине мужских; слова типа 3–2 — одну в середине женских, одну — в середине мужских и четыре — в конце женских; слова типа 3–3 — одну в середине женских, одну — в середине мужских и одну в конце мужских; слова типа 4–1 — по одной в середине женских и мужских; слова типа 3–3 — по одной в середине женских и мужских и одну в конце женских; типа 3–4 — одну в конце мужских; типа 5–4 — одну в конце женских; типа 5–5 — одну в мужских; типа 6–5 — одну в женских.
Таблица 5
Процентный состав речи в этих акцентных типах по сравнению с прозой показан в таблице 5.
Из таблицы 5 видно, что главное отличие словаря стихов от словаря прозы — это сокращение доли местоимений и служебных слов. Видимо, это следствие стиля: фразы в стихах более короткие, a связь их более отрывистая. Выше уже было сказано, что для стиха по сравнению с прозой в целом, как кажется, характерны не подчинительные, a сочинительные конструкции, — a они легче обходятся без служебных слов. В более длинных размерах, как кажется, доля местоимений и служебных слов возрастает: по предварительным подсчетам, пропорция С: Г: П: H: М: Пр в 4-стопном хорее «Сказки о царе Салтане» дает 42: 27: 10: 5: 13: 3, a в 4-стопном ямбе «Евгения Онегина» (гл. 8) — 35: 19: 20: 7: 15: 4 (еще раз заметим характерное для разницы динамического и описательного стиля соотношение Г: П).
Середина стиха меньше отличается от прозы, конец стиха — больше. Это, несомненно, потому, что конец стиха обычно совпадает с концом предложения или колона, a служебные слова (и в меньшей степени местоимения) тяготеют не к концу, a к началу предложения и колона. В этом отношении выразителен словарь словораздельной вариации 1 г с женским окончанием (55 строк): она состоит из трех однотипных слов 2–1, но соотношение частей речи С: Г: П: Н: М: Пр в них очень разное: на I позиции 12: 8: 5: 16: 4: 10, на II позиции 22: 11: 7: 6: 6: 3, на III позиции 33: 13: 3: 5: 1: 0; типичная строка была бы — «Горько плачет мальчик…». Сходную картину дают в словораздельной вариации 1а с мужским окончанием (65 строк) слова типа 2–2 на II и на III позиции: на II позиции соотношение частей речи 21: 11: 7: 6: 20: 0, на III позиции 23: 24: 10: 2: 5: 1, типичная строка была бы — «Дед его заснул». Сходным образом и односложные слова 1–1 на I позиции состоят на целых 54 % из местоимений и служебных слов, на II позиции — на 38 %, на III позиции — на 31 %.
За счет убыли местоимений и служебных слов в словаре стиха прибавляются преимущественно существительные; в остальном же отклонения от пропорций прозы неожиданно незначительны. Если принять сумму знаменательных частей речи С + Г + П + Н за 100 % и сравнивать пропорции этих частей речи в стихах и в прозе, то сколько-нибудь значимые отклонения будут редки: именно, в типах 1–1, 3–2, 3–3 (и 4–3) стих даст заметное повышение доли существительных и понижение глаголов, в типе 2–2 наблюдается повышение доли прилагательных и понижение наречий, a в типе 3–1 наоборот; кроме того, доля наречий заметно понижена в типах 3–3 и 4–3. Можно осторожно предположить, что в стихе происходит сглаживание тех примет ритмического профиля частей речи, которые были заметны в прозе: ритмическая организация стиховой речи в целом ослабляет ритмическую организацию отдельных слов.
Расположение частей речи по стихотворной строке интересно и важно не столько само по себе, сколько потому, что оно определяет расположение членов предложения по стихотворной строке, a тем самым — синтаксическую конструкцию стихотворной строки: в зависимости от расположения членов предложения — конструкцию более свободную или более клишированную.
Пушкин и проблемы поэтической формы: язык и стих[596]
Понятие «пушкинистика» охватывает очень широкий круг проблем, от текстологических и биографических до философских и культурно-исторических. Проблемы «язык» и «стих» парадоксальным образом лежат на дальней периферии этого круга. О языке и стихе Пушкина писано немало, но, как правило, — не профессиональными пушкинистами. Из когорты великих пушкинистов 1920–1940‐х годов, которые дали нам того Пушкина, которого мы имеем, только двое, Б. Томашевский и С. Бонди, писали о