Посмотрим, как подрасчленяются сложные предложения в господствующем типе «4». В стихотворениях с отбивкой (47 строф) здесь господствующие типы «4» (без подрасчленений) и 2 + 2 составляют соответственно 36 % + 36 % = 72 %; в стихотворениях без отбивки (30 строф) — 47 % + 40 % = 87 %. И там и здесь типов «4» и 2 + 2 поровну, зато общая их доля в стихотворениях без отбивки заметно больше: графическая невыделенность четверостиший компенсируется повышенным единообразием их строения. Посмотрим, наконец, как соотносятся строфы «восходящего» строения (1 + 3 и 1 + 1 + 2) и «нисходящего» строения (3 + 1 и 2 + 1 + 1): в стихотворениях с отбивкой первых больше в три раза, в стихотворениях без отбивки — только в полтора; графическая выделенность строф способствует реализации господствующей тенденции.
Для сравнения возьмем четверостишия Фета (193 строфы с графической отбивкой из 61 стихотворения объемом в 2–5 строф). У Пушкина доля господствующих типов «4» и 2 + 2 была 58 % + 14 % = 72 %; у Фета — 67 % + 21 % = 88 %. Общее преобладание господствующих типов у Фета заметно больше: синтаксис строфы как бы канонизируется. При этом достигается это больше за счет нарастания типа 2 + 2, чем типа «4»: доля первого выросла на треть, доля второго лишь на седьмую часть. Как известно, общее господство четверостиший у Фета гораздо ярче выражено, чем у Пушкина (например, Фет почти не объединяет четверостишия в восьмистишия); вероятно, поэтому ему не так важно подчеркивать 4-стишность 4-строчными фразами.
Далее, дробление сложных предложений в господствующем типе «4» у Фета ничем не отличается от пушкинского: преобладают подтипы «4» и 2 + 2, составляя 32 % + 36 % = 68 %. Наконец, строфы «восходящего» синтаксического строения употребляются чаще, чем строфы «нисходящего» строения, не в три раза, как у Пушкина, а в восемь раз: преобладание господствующей тенденции выражено гораздо резче. В целом можно сказать, что синтаксис строфы от Пушкина к Фету становится гораздо более однообразным и окостенелым. Как известно, ритмика строки (4-стопного ямба) от Пушкина к Фету тоже становится гораздо более однообразной и окостенелой: перед нами любопытная параллельность эволюции ритма и синтаксиса.
До сих пор мы ничего не говорили о предложениях, длина которых меньше одной строки. Все они, за единственным исключением (у Фета), занимают начала строк, являясь как бы «сверхсхемным предложением» в начале четырех-, двух- и однострочных (а у Фета и трехстрочных) предложений. Объем их — от одной стопы («Увянет! Жизнью молодою…») до трех стоп («Театр во мгле затих. Агата…»). Пример «сверхсхемного предложения» в начале четырехстрочного предложения: «Ты счастлив: ты свой домик малый, Обычай мудрости храня, От злых забот и лени вялой Застраховал, как от огня». В начале двухстрочного: «Но свет… Жестоких осуждений Не изменяет он своих…». В начале однострочного: «И жив ли тот? и та жива ли?..». Во всех этих примерах короткая фраза приходится на начало строфы; но она может находиться и в середине строфы, например во втором и третьем членах строфы 1 + 2 + 1: «Но в полдень нет уж той отваги; Порастрясло нас; | нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: полегче, дуралей!» Таких случаев, когда «сверхсхемное предложение» занимало бы конец двух- или четырехстрочного члена, у Пушкина нет, а у Фета — только один пример: «Театр во мгле затих. Агата В объятьях нежного стрелка. Еще напевами объята, Душа светла — и жизнь легка». Кроме того, у Фета трижды встречаются случаи, когда вставная фраза отсекает от предложения его начало: «Те грезы — жизнь их осудила, — То прах давнишних алтарей…»; мы их также считали «сверхсхемными предложениями».
Всего у Пушкина на 81 графически выделенную строфу приходится 18 коротких предложений в начале строк (22 %), из них 12 — в начале строф (две трети). На 61 графически не выделенную строфу приходится 7 коротких предложений в начале строк (11 %), из них 4 — в начале строф (чуть больше половины). Видно, что графически не выделенные четверостишия избегают «сверхсхемных предложений», чтобы расшатанность синтаксиса не ослабила и без того стушеванную четкость строфики. У Фета на 193 графически выделенные строфы приходится 44 коротких предложения (23 %), из них 36 — в начале строф (4/5). Общая насыщенность текста «сверхсхемными предложениями» — такая же, как у Пушкина, но их сосредоточенность в начале строф — выше («Какая грусть! Конец аллеи…», «О первый ландыш! Из-под снега…», «Тускнеют угли. В полумраке…», «Я уезжаю. Замирает…», «Прости! во мгле воспоминанья…»). Можно сказать, что и здесь происходит некоторое окостенение строфического синтаксиса.
Мы намеренно назвали предложения длиной меньше одной строки «сверхсхемными предложениями» в синтаксисе — по аналогии со «сверхсхемными ударениями» в ритме. Как строка ямба стремится сосредоточивать короткие сверхсхемноударные слова в начале, а длинные, пиррихиеобразующие — в конце, так и четверостишие стремится сосредоточивать короткие «сверхсхемные предложения» в начале строф (или хотя бы полустрофий), а более длинные отодвигать в конец строф. Ритм строки и синтаксис строфы оказываются организованы изоморфически.
Последнее, о чем следует сказать по поводу синтаксиса четверостишия, — это редкие случаи строфического анжамбмана, когда последнее предложение не кончается с концом строфы. Пример: «Но ни один волшебник милый, Владетель умственных даров, Не вымышлял с такою силой, Так хитро сказок и стихов, // Как прозорливый и крылатый Поэт той чудной стороны, Где мужи грозны и косматы, А жены гуриям равны». Иногда давление строфики оказывается так сильно, что поэт ставит в конце строфы точку, даже если она рассекает предложение — так, у Фета: «Горя над суетной землею, Ты милосердно разреши Мне упиваться чистотою И красотой твоей души. // Глядеть, каким прозрачным светом Окружена ты на земле, Как Божий мир при свете этом В голубоватой тонет мгле!» (ср. у Пушкина точка с запятой в стихотворении «Друзьям», 1822, после третьей строфы перед но).
У Пушкина таких незаконченных предложений — три на 81 графически выделенную строфу (4 %) и четыре на 61 графически не выделенную строфу (7 %). Видно, что графическая слитность побуждает поэта хоть немного чаще осмеливаться на строфический анжамбман. Однако даже среди графически не выделенных строф замкнутость четверостиший настолько господствует, что мы позволили себе исключить из материала пять «слишком анжамбманных» стихотворений, которые Б. Томашевский считал «графически не выделенными четверостишиями AbAb». Это 8-стишия «Иной имел мою Аглаю…» (6 + 2), «Зима мне рыхлою стеною…» (2 + 3 + 3; текст ненадежен), «Виноград» (2 + 6), 12-стишное посвящение к «Руслану и Людмиле» (6 + 1 + 5) и, с некоторым колебанием, 20-стишие «Увы! зачем она блистает…». У Фета строфических анжамбманов — четыре на 193 графически выделенные строфы (2 %): замкнутость четверостишия становится почти непреложным законом, синтаксис окостеневает.
Ритмико-синтаксические клише в четырехстопном ямбе[617]
Сравнительно недавно был издан не совсем традиционного вида словарь: Lateinisches Hexameter-Lexicon: Dichterisches Formelgut von Ennius bis zum Archipoeta / Zusammengestellt von O. Schumann. Bd. I–V. (Monumenta Germaniae Historica, Hilfsmittel, 4). München, 1979–1982. Это словарь формул и реминисценций, т. е. словосочетаний, тяготеющих к постоянному месту в гексаметрическом стихе и переходящих от поэта к поэту — иногда сознательно, а чаще бессознательно. В изданиях латинских авторов, особенно позднеантичных и средневековых, уже более ста лет как стало правилом отмечать реминисценции такого рода в научном аппарате внизу каждой страницы: это было важно и для текстологии, и для выяснения историко-литературных влияний и преемственностей. Опознавались такие совпадения обычно только опытной памятью да с помощью индексов и конкорданций. Отто Шуман, заслуженный филолог-медиевист (один из редакторов последнего издания «Carmina Burana»), для подкрепления памяти стал составлять рабочую картотеку, выписывая туда все, что, по интуитивному ощущению, «где-то уже встречалось», a потом дополняя новыми и новыми подтверждениями. Эта картотека без всякой доработки и притязаний на полноту и была посмертно издана в пяти томах. Материал ее — по большей части двухсловные словосочетания, удобно ложащиеся в начало и особенно в (метрически более устойчивый) конец гексаметрического стиха. Вот взятая почти наудачу цепочка примеров (т. I, с. 39):
Aeternumque horis divina poemata pangi (Flodoard, Triumph. 2, 10, 10)
Aeternumque decus memori celebrabitur aevo (Sil. It. 4,3 98)
Aeternumque dies et magni nomen honoris (Paul. Nol. 16, 16)
Aeternumque vale. Nec plura effatus, ad altum (Verg. Aen. 11, 98)
Proiecere animas. Quam vellent aethere in alto (Verg. Aen. 6,436)
Angelus extemplo conscendit ad aethera caeli (Carm. de Bened. 440)
Nunc variae volucres permulcent aethera cantu (Sed. Sc. 3, 3, 2, 21)
Nullum cum victis certamen et aethere cassis (Verg. Aen. 11, 104)
Quod facere exopto, rex Christus ab aethere celso (Carm. de Cass. 26)
Quo fremitus vocat et sublatus ad aethera clamor (Verg. Aen. 2, 338)
Haud mora prosiluere suis; ferit aethera clamor (Verg. Aen. 5, 140)
Densa cadunt mediis. it tristis ad aethera clamor (Verg. Aen. 12, 409)
Cunctorum sequitur sublatus ad aethera clamor (Heiric. 4, 155)
Gaudentum, quorum volitabat ad aethera clamor (Pass. Maurit. 163)
Inque modum tonitrus tantus ferit aethera clamor (Embrich. 985)
Ast aliae tremulis ululatibus aethera complent (Verg. Aen. 7, 395)
Stant vituli et teneris mugitibus