ся туда, но не в силах был прекратить волнения и возвратился, еще сильнее уронив себя в общественном мнении. Наконец в столице вспыхнуло восстание, и дон-Педро принужден был отречься от престола (7 апреля 1831 г.); через несколько дней он уехал в Европу, с тем чтобы никогда уже не возвращаться в Бразилию[125].
Дон-Педро оставил престол своему сыну, дон-Педро II, которому в то время было только шесть лет. Установленному парламентом регентству пришлось выдержать продолжительную борьбу с опекуном малолетнего принца, Хозе-Бони-фасио д'Андрада, от которого оно отделалось с величайшим трудом (1833). В северных провинциях возобновилось федералистское движение, и пришлось употребить военную силу против Пары, Бахии и Мараньяно (1835–1839). Новому императору, объявленному совершеннолетним в 1840 году, пришлось иметь дело с восстанием в соседних со столицей провинциях Сан-Паоло и Минас-Геранэс, которые были усмирены лишь с большим трудом (1842). Провинция Рио-Гранде до Суль, провозгласившая свою независимость в 1835 году и защищаемая итальянцем Гарибальди до 1843 года, положила оружие лишь в 1845 году. И только с этого момента в Бразилии началась мирная разработка ее поразительных естественных богатств, а иммигранты могли рассчитывать на некоторую безопасность.
Французская Америка. Республика Гаити при Буайе. В период 1825–1848 годов остров Гаити представлял собой самое печальное зрелище. Президент Буайе, родом мулат, для того чтобы держать в покорности негров (составлявших на острове большинство населения), не нашел ничего лучшего, как поощрять их лень и беззаботность. При ограниченности своих потребностей негры работали лишь ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Скоро города были совершенно запущены и превратились в настоящие клоаки. Земледелие находилось в полном упадке, так что бывшая французская колония, в прежнее время вывозившая ежегодно около 400 миллионов фунтов сахара, теперь не производила даже достаточного количества для собственного потребления. Так как иностранные рабочие обложены были новым налогом (обязательством брать «патент» в 600 франков), приток иммигрантов почти совсем прекратился. Государство тратило свыше 3 миллионов на содержание армии, состоявшей из недисциплинированных оборванцев, которые не знали даже ружейных приемов, а на народное образование расходовалось не больше 30 000 франков в год. Флота не существовало, старые дороги были запущены, а новых не проводили; внешняя торговля сократилась до самых ничтожных размеров; кредит исчез. Правительство находилось в такой нужде, что принуждено было произвести несколько выпусков бумажных денег, которые, не будучи ровно ничем обеспечены, быстро падали в цене. Государство не в состоянии было платить процентов по внешним займам. Вознаграждение в размере 150 миллионов, обещанное по договору 1825 года французским колонистам, не было уплачено еще и в 1838 году, а ввиду несостоятельности Гаити Июльское французское правительство должно было согласиться на уменьшение этой суммы до 60 миллионов (без процентов).
Если негры охотно мирились с таким положением вещей, то более предприимчивые и более образованные мулаты громко роптали. В 1833 году они составили в палате под руководством Эрара-Дюмеля и Сен-Прё оппозиционную партию, которую президент тщетно пытался распустить. Исключенные по его распоряжению из состава собрания, вожди этой партии вернулись туда в 1837 году. Но Буайе дважды еще (1839–1842) подвергал палату новой чистке. В последний раз оппозиция потеряла терпение. Восстание, поднятое в феврале 1843 года Эраром-Дюмелем в Кайесе, быстро увлекло за собой всё население южных провинций; армия не замедлила перейти на сторону инсургентов, и президент, низвергнутый 10 марта 1843 года, должен был наконец отказаться от власти. Но и заменившее его правительство принесло не больше пользы республике.
ГЛАВА X. АЛЖИР И ФРАНЦУЗСКИЕ КОЛОНИИ. 1815–1847
Состояние Алжира. В начале XIX века Алжир, замкнутый между гасанийским шерифатом Марокко и турецким регентством Тунисом, представлял в этнографическом и социальном отношениях ту же самую картину, как и в момент турецкого завоевания в XVI веке. Коренное население состояло преимущественно из берберов, исконных обитателей страны, и арабов, завоевавших ее в VII и XI веках[126]. Берберы, как и ныне, составляли огромное большинство населения, хотя многие из их племен под религиозным влиянием арабов вместе с их верою усвоили и их язык. Однако ислам, исповедуемый всеми алжирцами, не объединил страну даже в религиозном отношении: не говоря уже о еретиках ибадитах, нашедших убежище в пяти городах Мзаба, правоверные мусульмане группировались в общества, или братства, хуанов (братьев), часто враждебные друг другу, и между религиозными вождями (марабу, мадхи, шерифы, начальники орденов) беспрестанно разгоралось страстное соперничество из-за влияния или приношений (циара), которыми обогащала их набожность верующих.
С социальной точки зрения туземное население Алжира заключало в себе следующие элементы: оседлые жители, особенно в Кабилии, Оресе, большинстве горных массивов и во всем Телле, т. е. на побережье; полу оседлые, кочевавшие на недалеких расстояниях, особенно в области плоскогорий; и, наконец, кочевники, кочевавшие по далеким пространствам в Сахаре. Сама Сахара имела оседлое население; это были жители туров, т. е. укрепленных деревень, находившихся в редких оазисах, и жители мзабского Пентаполя. Многие племена, среди них — почти все горные, имели свое общинное устройство в демократическо-республиканском духе и составляли федерации (кбила, откуда название кабилы), другие повиновались выдающимся военным предводителям или могущественным религиозным вождям. Алжир по существу представлял собой обширную «анархию», так как здесь почти непрерывно шла война между кочевниками и оседлым населением, между крупными вождями, между племенами, а в берберской Кабилии — даже между отдельными деревнями.
На эту туземную анархию турецкий режим как бы наложил другую анархию, порожденную его собственным упадком. С тех пор как место паши, или бейлербея, присылаемого Портою, занял оджак, т. е. ополчение йолдашей, или янычар, с его выборными деями, в самом Алжире часто происходили революции. Дею приходилось ладить со своими собственными солдатами, с честолюбивыми и алчными офицерами, с таифой, т. е. с корпорацией рейсов, или капитанов судов, с мятежными кабильскими и арабскими племенами. Притом прямая власть дея простиралась лишь на северную часть Алжира. Управление остальной страной он принужден был доверять трем беям (бегам): бею Титтери, имевшему резиденцией Медею, бею Орана и бею Константины.
Организуя после завоевания управление северной Африки, турки во многих отношениях как бы вновь изобрели административные приемы римской эпохи, к которым в свою очередь обратились и французы, по крайней мере в первый период своего владычества. Дей и трое беев держали в главных городах гарнизоны из янычар (нуба); кроме того, у них были особые отряды (махалла) для сбора дани с племен, редко обходившегося без кровопролитий. Турки умели искусно использовать туземцев как орудие своей власти, жалуя красные плащи выдающимся берберским и арабским вождям, которые принимали титулы халифов (наместников), баш-ага, ага, каидов. Турки содержали туземную конницу, так называемую сипахи, делившуюся на смалы. Они делили племена на племена райя, платившие дань, и племена махзен, свободные от дани, но обязанные помогать при сборе дани с первых. В случае войны с неверными все племена поставляли как конные (гумы), так и пехотные (сага) контингента. Горные берберы обеих Кабилий путем побед, одержанных ими над турецкими махалла» добились того, что их не причисляли ни к райя, ни к махзен. Как и в течение почти всей римской эпохи, они сохранили свою суровую независимость.
Христианским странам алжирское регентство давало себя чувствовать преимущественно разбойническими подвигами своих корсаров. Единственное средство, при помощи которого большинство приморских государств Европы сумело гарантировать от грабежей свои торговые суда и даже самые берега, состояло в уплате регентству настоящей дани (лезма). Франция всегда отказывалась платить эту дань: капитуляции, заключенные ею с сюзереном всех трех «варварийских» (или «берберийских») регентств — Портою, казалось, достаточно ограждали ее флаг. Наконец в 1815 году Венский конгресс взволновался и заявил, что Европа более не намерена терпеть разбоя варварийских пиратов. В 1816 году Англия, которой поручено было исполнить это решение, послала сюда внушительную эскадру под начальством лорда Эксмаута. Тунисский и триполийский беи подчинились его требованиям, выдали пленных христиан и обещали более не разрешать экспедиций корсаров. Дей Омар ответил отказом, и часть экипажей английских судов, высадившихся в Калле, была перебита. 26 августа лорд Эксмаут подверг город Алжир бомбардировке. Дей принужден был заключить договор (30 августа), в силу которого воспрещались экспедиции корсаров, уничтожалось рабство христиан и подлежали освобождению все пленные (числом до 3000).
Разрыв между Францией и алжирским деем. Хусейн, ставший в 1818 году деем, был турком из Смирны, служил офицером в войсках султана и бросил службу, чтобы искать счастья в Алжире. Он был грамотен и потому скоро стал ходжей (писарь), а потом и ходжей-кавалло («секретарь» кавалерии). Он сумел приобрести популярность как среди мавров-горожан, так и среди турецких янычар, несмотря на то, что они в это время яростно враждовали друг с другом. Приход к власти Хусейна был результатом их временного примирения. Его предшественник Али-ходжа путем небольшого государственного переворота перенес свою резиденцию из Дженины, дворца в нижней части города, которым в случае мятежа легко овладевали солдаты, в Касбу, представлявшую собой настоящую крепость; отсюда дей держал в подчинении и терроризировал Алжир своими пушками и своей дикой негритянской армией.