Марго и в самом деле давно уже шла по такой улице. И шла верным путем: старые предместья, старый мост, больница. Но вот неподалеку от моста на ту же улицу свернула еще одна фигура. Инга. Она лениво брела впереди, не замечая сестру. И все в ней было ненавистно Марго — и красота, и ленивая поступь, и то, что она была здесь и что она вообще существует, и, главное, букетик фиалок за поясом. И все это с каждым мгновением становилось невыносимее. Если бы в сумочке у Марго было оружие!.. Тут Инга обернулась, они подходили к мосту.
Слишком грациозное колыхание бедер прекратилось, Инга замерла, она была поймана и не знала как быть.
— Так вот где вы встречаетесь, — сказала Марго и не получила ответа. Сестры стояли у моста совсем одни. Жители фабричного городка сидели по домам и обедали. Но по реке плыло много лодок с загорелыми юношами и девушками, пестрели свитеры, яркие шелковые флажки, а небо окрасило реку в густо-синий до черноты цвет. Домны среди нагромождения угля стояли, будто отвернув головы, не удостаивая взглядом ни людей, ни ландшафт.
— Как бы тебе не пришлось искать его в реке, — произнесла Марго, сама не зная, что она хочет этим сказать. Злоба душила ее, и слова ее только это и выражали: в них звучала злоба. Инга пожала плечами.
— Сумасшедшая, — сказала она и сразу почувствовала облегчение.
— Ах, сумасшедшая! А почему же ты отказалась поехать с Брюстунгом? А почему ты слоняешься здесь, где никто не может вас встретить? Толков уже сколько угодно. Ты ставишь себя в смешное положение.
И все-таки Марго, как ни душил ее гнев, продолжала размышлять. Она хорошо знала, что Инга не ставила в смешное положение ни себя, ни сестру, комической фигурой был, вероятно, мужчина, которого теребили со всех сторон. Но как раз с этим Марго ни за что не согласилась бы. Она снова пробормотала первое, что пришло на ум, лишь бы дать выход гневу. А к гневу прибавилась еще досада на себя. Поэтому она кричала все громче, все злее.
— Ты хотела добиться, чтобы он сбежал с тобой. Скажешь, это моя выдумка, — крикнула она, отвечая на безмолвный вопрос Инги. — Да он же сам сказал мне об этом.
Марго заплакала, в ее сорвавшемся голосе слышались слезы бессилия. Все, что она говорила, было сплошной ложью, даже на мужа она взвела поклеп. Как это случилось? Быть во всем правой и все же почему-то непрерывно врать и клеветать. Как ей теперь попрекнуть Ингу фиалками, уж конечно это подарок Эмануэля. Все, что произошло здесь, у моста, было ей теперь непонятно; хотелось одного — уйти; тело ее уже напряглось для поворота, как вдруг в последнее мгновение у нее вырвалось единственное бесспорно верное слово:
— Проститутка! Вот ты кто — проститутка!
Но это слово, как только Марго произнесла его, сковало ее по рукам и ногам. О том, чтобы уйти, теперь нечего было и думать; перед ней стояла Инга, ее сестра, превращенная этим словом в какое-то новое, необычайно интересное существо. Марго с любопытством ждала. И не было уже в ней ни гнева, ни досады.
Инга, будто она ничего и не слышала, сказала:
— Я шла к отцу.
Усталость и печаль — вот все, что почувствовала Марго в этом ответе. Да ничего другого и не было. Обидное слово не коснулось Инги.
— Я хотела поговорить с отцом… Если бы ты была другая!..
Марго опустила глаза. Она думала: «Я? Я опускаю глаза? Мне быть другой? Какой же это мне быть, чтобы она говорила не с отцом, а со мной? Непонятно». Она подняла веки и увидела, что Инга так же растерялась, как она сама.
— Я тоже собиралась к отцу, — сказала нерешительно Марго. Что же им, рядышком теперь идти? — Иди лучше ты.
— Но ты не другая, — сказала Инга решительно и в то же время бережно.
От этого Марго содрогнулась. Они с Ингой уже вышли из того возраста, когда, поссорившись, попросту вырывали друг у друга куклы из рук. И ей вдруг это стало до ужаса ясно. Теперь у них возникали сложные и противоречивые мысли, слова, лишь на мгновение казавшиеся полной правдой, чувство благодарности за детство, которое они прожили вместе, и глубокий упрек за него же. Но что толку, если все это сложное сплетение мыслей и чувств привело их к тому, что они все-таки рвут друг у друга куклу, пока у нее не отскочит голова или не вывалятся внутренности.
Когда Марго повернулась и ушла, ее охватили новые, еще худшие страхи: Эмануэль может погибнуть не только для нее, но и вообще. «Я должна его удержать», — храбро твердила она всю дорогу, возвращаясь домой по большому пустынному предместью. — Если на время Инга и получит его, это ведь еще не конец. «После этого он будет по-настоящему принадлежать мне».
Марго не говорила: я борюсь и страдаю, хотя эти или подобные этим слова смотрели на нее с афиш кино, мимо которого она проходила. Ей не казалось, будто она играет какую-то интересную, роль. Она вовсе не собиралась подолгу заниматься своими ранами, упражняться в стенаниях; надо было действовать, и действовать разумно. А теперь пора позаботиться об обеде. Если Эмануэль и встретился с Ингой, то ведь в конце концов вернутся же они домой.
Когда Марго опять задела плечом стену церкви св. Стефана, у нее вдруг мелькнула мысль, которую она тут же привела в исполнение: поднялась по ступенькам, не оживляемым теперь ничьими шагами. Непринужденно окинув ясным взором мистические своды, она села и стала молиться. Молилась она с глубокой и страстной сосредоточенностью. Если бог обитает в этих стенах, он услышит ее. Но Марго прекрасно знала, что ее молитва, даже никем, кроме нее, не услышанная, вдохнет в нее новые силы.
VII
Расставаясь с ужасным Шаттихом, Эмануэль решил во что бы то ни стало одержать над ним верх. Прежде всего он отправился к своему приятелю Эману. Это был типичный «человек со связями». Он-то сумеет добраться до председателя «И. Г. Хемикалиен»! Эмануэль задумал использовать в интересах своей скромной особы алчность обоих концернов-гигантов. Никогда ни один из них не уступит другому взрывчатое вещество наивысшей бризантности, которого ждет весь мир. Надо только получше в этом разобраться… Но Эмана он уже не застал.
Из квартиры приятеля Эмануэль позвонил его возлюбленной. Это была девушка из хорошей семьи, иначе тщеславный Эман держал бы свою связь в тайне. На вопросы Эмануэля молодая женщина отвечала весьма невразумительно, так как пребывала в лоне своей семьи. Пришлось отправиться к ней лично.
Господин Бауш, владелец фирмы «Электролюкс», проводил воскресенье на террасе своей виллы, выходящей в сад. При виде этой комфортабельной обстановки Эмануэль почувствовал свежий прилив энергии.
— Теперь все движется быстрее, — сказал он в ответ на какое-то замечание Бауша, с которым вступил в беседу. — Скажем, какое-нибудь изобретение… Если взяться за него умело, так в один час можно заработать больше, чем фирма «Электролюкс» дает в десять лет. Темпы нашей эпохи!
Сорокалетний здоровяк Бауш ничего не имел против пашей эпохи, но был предубежден против Эмана. Он не мог решиться открыто признать его другом дочери. Однако строгое вмешательство противоречило бы духу времени. Морально Бауш не чувствовал почвы под ногами. Он был любезен с молодой четой, но вредил Эману где только мог.
— Не очень-то полагайтесь на нашего друга! — ухмыляясь, сказал он Эмануэлю. — Это молодой человек новейшей формации. Кажется, он весь к твоим услугам, а он уже трем другим служит. Я это очень ценю в нем, — прибавил он скороговоркой, чтобы не испортить настроение дочери. — Кэтэ, наш друг может прийти с минуты на минуту. Поставь на стол перед его прибором розы, ты ведь знаешь, он очень это любит… На последней клумбе распустились как раз три новые розы. Не срежешь ли ты их, дорогая?
Дочь ушла, пожимая плечами; Бауш тотчас же зашептал:
— Положение нашего друга в концерне до сих пор для меня не ясно. Вы не обратили внимания? Он человек влиятельный и несколько раз, как бы это выразиться, даже оказывал мне поддержку. Но собственного капитала у него нет. Кстати, что он продает? Когда начинаешь наводить о нем справки, его как будто никто не знает.
Бауш многозначительно помолчал. Эмануэль сказал:
— В концерне он делает то же, что и я!
— Будем надеяться, что это именно так. Но при встрече с вами, например, я не испытываю такого впечатления, будто за моей спиной стоит сам дьявол.
Молодой гость решил, что Бауш — человек устарелых взглядов, вот почему его пугает такое современное явление, как Эман. Но госпожа Бауш, державшаяся где-то на заднем плане, вышла и заявила своему супругу, что будущий зять просто-напросто не питает к нему доверия.
— Мне он все объяснил: какие дела ему поручает концерн и все прочее. Я как женщина не во всем разбираюсь, но это ведь не имеет особого значения. Во всяком случае, ему нужно дождаться большого дела.
Эмануэль перебил ее:
— Какого? — Это слово он носил в себе со вчерашнего дня. И когда его произнесли вслух, невольно вздрогнул.
— Большого дела, — повторила госпожа Бауш, не вкладывая в свои слова особого смысла. — Тогда он получит повышение по службе и сможет посвататься к девушке из хорошего дома. — Последнее было сказано как будто мимоходом, но весьма многозначительно.
Фрейлейн Бауш уже вернулась, мужчины встретили ее почтительно. Она сказала:
— Этот красавец опять не придет. Ты хочешь знать, что он продает? Да я и сама этого не знаю. Я знаю только, что в баре «Централь» есть продавщица, выкрашенная под блондинку, по фамилии Зонненшейн…
— Ну, ну, дитя мое… — спокойно сказала мать.
— Ты права на все сто процентов, — поддержал ее отец.
Гость раскланялся:
— В эти часы в баре «Централь» еще никого нет. За это я ручаюсь.
Тем не менее Эмануэль тотчас же туда отправился. Расходы на все эти поездки начинали его беспокоить. Для того ли он обзавелся собственной машиной, чтобы Брюстунг с малышами развлекались на ней в свободное время, да еще в такой бесконечно утомительный для него, Эмануэля, день? А боксеру куда полезней помассироваться да соснуть. Ведь этим вечером решается его судьба.