Летом 1922 года Бирк истратил отцовское наследство. Он всегда отделял его от собственных средств; без этого наследства ему было бы трудно закончить образование и выполнить первые работы. Когда Бирк потерял все, что приобрел самостоятельно, у него остались, как в молодые годы, только шестьдесят тысяч марок — его доля в наследстве отца. Ценность этих денег упала так низко, что их хватило только на шестинедельную поездку с семьей в горы. И в один прекрасный день инженер Бирк выбыл из рядов капиталистов и проснулся пролетарием.
Переход в другой класс общества в пятьдесят лет от роду дался ему нелегко. Его предки, поколение за поколением, принадлежали к богатым людям. Каждый его предшественник начинал свою деятельность со свежими силами, был постоянно огражден от нужды и в известной мере застрахован от неудач. Отныне Рейнгольд Бирк и его наследники лишились этой защиты. Кончились деньги, кончилось и независимое положение. Миновала пора, когда он, словно какой-нибудь тенор, ездил за границу на гастроли, которые прекрасно оплачивались. Бирку пришлось с помощью своего друга Шаттиха устроиться на службу и еще благодарить за это рейхсканцлера.
Все эти потери повлекли за собой еще одну: потерю имени. К этому времени знаменитости растворились в безыменной армии трудящихся. Не то чтобы их замалчивали, отнюдь нет: их называли и показывали, но вместе с тысячами других. Даже печатный орган концерна, в котором устроился Бирк, помещал два раза в месяц около семидесяти фотографий заслуженных техников всевозможных рангов, демонстрируя их им же самим и всем их современникам.
Но как ни тяжелы были условия новой жизни, они против ожидания принесли с собой стареющему человеку обновление всех сил: он стал подвижнее, беззаботнее и завязал связи с молодежью, не знавшей иной жизни, кроме нынешней. Жизнь с самого начала научила молодое поколение не бояться необеспеченной будущности и ежеминутно грозящей безработицы. Конечно, страх этот не был преодолен до конца, они все еще боялись; но, глядя на своего зятя Эмануэля Раппа, Бирк убеждался, что молодой человек преодолевает свой страх перед жизнью, опьяняясь вечными переменами. Он уже перепробовал с дюжину самых разнообразных профессий, не считая случайных работ и военной службы. А это немало, если принять во внимание, что он ничему не учился и даже в служащие концерна попал случайно, без специальной подготовки. Ему это удалось благодаря женитьбе на Марго Бирк — дочери главного инженера. Почему он женился на Марго? Возможно, что ее сестра Инга оказалась бы ему больше под стать. Она была непосредственнее и, по-видимому, куда больше отвечала духу времени, чем мечтательница Марго. Но то, что Марго предавалась мечтам, беспокоило только отца, мать этого не замечала. Госпожа Элла Бирк всю жизнь думала, что вся разница между детьми в более крепком или более хрупком здоровье, в больших или меньших видах на счастье, которые каждый из них носил в себе. Почему все должны быть бойки и деловиты? Ей казалось, что у Марго самый нормальный характер и что она во всяком случае имеет право на большее, чем быть женой вот такого Эмануэля. Но тщетно протестовала она против этого брака. Что поделаешь, Бирк совсем влюбился в молодого человека. Мать упрекала его в том, что он предпочитает Эмануэля собственным детям. И этому не трудно было поверить.
Но чего добивалась госпожа Бирк, попрекая дочь мужем? Конечно, он ничему не учился, был человеком мятущимся, без выдержки, без определенного направления в жизни. Эмануэль Рапп ничего не прибавил семейству Бирк, но и семья фон Боттин, из которой происходила госпожа Бирк, в свою очередь ровно ничего из себя не представляла. Это были захудалые помещики, не сумевшие подняться даже при тех сдвигах, которые произошли в жизни общества в новейшие времена. Госпожа Бирк всегда была только пассивной спутницей своего мужа, она не могла быть ему полезной. Нора Шаттих, та по крайней мере прежде чем утратила превосходство над мужем, содействовала его продвижению; она была как дома в сферах, куда он только еще стремился проникнуть. У Эллы Бирк за всю ее жизнь был лишь один козырь в отношении мужа: ее дворянское происхождение. К счастью, это не имело для него никакого значения, ведь они любили друг друга.
Она хорошо знала, что именно ей нравилось в этом человеке — отце ее семерых детей, — который часто не замечал ее, мало разговаривал, весь уходя в свои проекты, в напряженные поиски решений. И все-таки он жил в кругу семьи, и чувства, передававшиеся от одного члена семьи другому, вселяли жизнь и в него и в нее. Он любил маленьких детей, поэтому она считала его добрым; но в одном отношении он казался ей совсем недобрым: заставил ее наплодить кучу ребят. Она ни за что на свете не хотела бы лишиться хоть одного из них, но ведь бессовестный Бирк, вероятно, желал связать ее материнством, так сказать целиком завладеть ею. И это ему удалось. Она и думать не могла ни о чем, кроме служения семье, в особенности после того, как было потеряно состояние. В часы усталости и раздражения она обрушивалась на мужа с упреками, винила его даже в смерти ребенка. Он испортил ей всю жизнь. И она подолгу сидела молча, с видом аристократки, пока малыши не заставляли ее откликнуться на их зов.
Обстоятельства требовали от этой уже немолодой женщины самостоятельности, а ведь Элла Бирк сама нуждалась в руководстве. Муж не направлял ее, как, бывало, отец, когда они жили в своем имении Клейн-Боттин. Безденежье сравняло всех, в том числе и супругов Бирк. Элла пыталась поставить в пример мужу своего старшего брата. Но какой это имело смысл, раз этот брат не мог выплатить даже ее маленькую долю из доходов семейного поместья? Приходилось заботиться обо всем самой. Эта талантливая хозяйка, чтобы поддерживать светский стиль жизни, вынуждена была прибегать чуть ли не к приемам точной механики. При этом ей даже удавалось сохранить изящество.
В минуты злобы она говорила Бирку: «Что будет со всеми нами, если с тобой что-нибудь случится?» В глубине души он признавал, что ему нечего возразить, поэтому он предоставлял ей свои доходы в надежде, что она сумеет отложить кое-что на черный день и поместить в дело, а какое именно, он не допытывался. После ее смерти выяснилось, что у нее был пай в кинотеатре, и она даже задолжала этому предприятию.
До чего могли докатиться в те времена супруги, молодость которых уже кончалась… Такая женщина, как Элла Бирк, взбунтовавшись из страха перед завтрашним днем, дошла до того, что пригрозила изменой своему Рейнгольду; в ответ он порекомендовал ей молодого негра из кафе «Централь», на которого был большой спрос. Но не успев выговорить эти слова, он понял, как они бестактны и жестоки. «Для чего тебе нужна была такая куча детей?» — спросила она как-то. Он ответил: «Для того, чтобы у меня был предлог так ужасающе много работать». Он хотел сказать, что во всем виноват его эгоистический мозг со своими вечными запросами. Но Элла не поняла мысли мужа.
Однако, несмотря на раздражительность, недоразумения и вспышки вражды, они жили дружно. Их связывали воспоминания о беззаботной молодости, и никакие взаимные упреки не могли их разъединить. Бывая вместе, они пререкались, а расставшись, искали друг друга на каждом углу. Вероятно, они любили друг друга в детях, но еще больше сближало их прошлое. Знакомая только тебе одному вибрация голоса, напоминающая о былом, глубокий взгляд, устремленный на твое стареющее лицо, — и все воскресает снова. Один прислушивается к речи другого, улавливая никому здесь не известные провинциальные обороты. Но в 1928 году все это кончилось.
Бирк любил маленьких детей; ему казалось, что веселый смех ребенка вобрал в себя все мыслимое на земле счастье. Впрочем, он сам замечал, что стал очень скромен в своих притязаниях на счастье. А Элла негодовала, когда до нее доходили слухи, что он оказывал помощь чужим детям или их родителям, в то время как его собственные дети не обеспечены. Пусть бы себе кормил из окна птиц — неужели нельзя этим довольствоваться? Но по существу она боялась раздумий, которые чувствовались в таких поступках. Прежде он был крепче, трезвей, понятнее для окружающих.
Так думал и он сам. Но теперь, задним числом, ему представлялось, что в его жизни преуспевающего инженера все было как-то слишком точно рассчитано, вымеряно. Не потеряй он в столь необычных обстоятельствах все благоприобретенное, он был бы, наверное, очень богат: в те времена инженеры забирались на большие высоты, но там, думал Бирк, они уж вряд ли оставались инженерами. И привилегия, которую давал им высший пост, состояла лишь в том, что они мешали другим получать за свой труд должное вознаграждение. Бирк всегда утверждал, что в жизни приходится выбирать между трудом, связями и преступлением, или, правильнее говоря, выбор не так уж свободен: можно лишь отстранить от себя две из этих возможностей и держаться в определенных рамках. Сам он в меру своих сил посвятил себя только труду. Он и теперь придерживался того же мнения, хотя видел, что труд ни к чему не ведет. Да это и каждому ясно.
Каждый понимает, что люди вынуждены работать, не надеясь на особенно большое вознаграждение. Из этого только не желают делать выводов, думал главный инженер Бирк. Было бы так просто стремиться к самой работе и удовлетворению насущнейших потребностей, которые у всех нас почти одинаковы. Но попробуй заикнуться об этом молодежи! Она не хочет довольствоваться жизнью, с самого начала взятой на откуп крупными компаниями; до могилы оставаться только частицей некоей силы, никогда не быть настоящей силой — такая перспектива либо вызывает в них протест, либо парализует их. В глубине души Бирк был рад, что его зять Рапп принадлежал к протестующим.
Он полюбил юношу и раньше ни за что не поверил бы, что можно так полюбить чужого человека, так прочно включить его в круг своих близких. При вновь сложившихся обстоятельствах его собственная судьба стала очень близка к судьбе молодежи. Порою он сам видел себя в роли возмущенного юноши, уставшего от несправедливости и отрицающего направленный против него закон. Но, разумеется, человек, которому уже минуло пятьдесят семь, охотно уступил бы подобную роль тридцатилетнему. И вот Бирк даже замыслил нечто такое, чем надеялся окончательно толкнуть зятя на бунт. Все уже было обдумано, и Бирк, чтобы осуществить свой замысел, ждал случая. Он преследовал главным образом воспитательные цели, сознавая, что предпринимает рискованный опыт. Он принадлежал к людям, которые под конец жизни становятся смелее. А для того, чтобы привести в исполнение задум