анное Бирком, смелость была нужна.
Он рассчитывал, что конец задуманного им дела будет счастливый и жизнь станет радостней. Он надеялся доказать молодежи, что от навязанных нам жизнью внешних обстоятельств зависит все что угодно, но только не свобода нашего духа. Бирк требовал от себя и от своих близких трех вещей: «Научись нести ответственность! Научись быть стойким! Научись радоваться!»
II
Мост огромной дугой охватил пространство между старым городом и промышленными зданиями, образовавшими новый город. Он вздымался над рекой, каналом и сетью железнодорожных путей на высоту сорока двух метров. Перед тем, кто в рабочие часы взбирался на это еще не законченное сооружение, открывался обширный вид; главный инженер Бирк подолгу простаивал на своем мосту в ненастные дни; там же застаем мы его и в погожее воскресное утро 1929 года. Это был первый ясный день запоздалой весны. Взгляд Бирка манили воздушные просторы; контуры всех зданий, старых и новых, как бы расплывались в пространстве, становились легче. От этого и на душе было легко.
Главный инженер Бирк слишком долго всматривался в весеннюю даль. Он не видел, как рабочие, бывшие поблизости, ринулись в сторону, спасаясь от сорвавшегося бруса, который поднимали вверх. Это была невероятная тяжесть; такой брус, даже слегка задев человека, надолго выводил его из строя. Бирка он задел. Инженер потерял сознание, криков ужаса он уже не слышал.
Люди, поднявшие его, видя его бледность и закрытые глаза, подумали, что он скончался. Но когда Бирка с трудом перенесли вниз, он открыл глаза и потребовал, чтоб его отвезли не домой, а к сыну, в больницу. Больница находилась на левом берегу реки, в промышленном городке. Да впрочем, это было и ближе; рабочие понесли его на руках, не дожидаясь скорой помощи. Ни для кого другого они этого не стали бы делать.
Молодой врач, когда они остались одни, исследовал отца. Он так волновался, что даже старшую сестру отослал. Он нашел у отца только ушибы.
— Да, собственно говоря, ничего и не случилось, — сказал Бирк. На вопросительный взгляд сына он ответил: — Я потерял сознание просто от испуга и даже не за себя, нет, когда на меня полетел брус, я подумал о твоей матери: ее уже нет; но как бы она испугалась, если бы была жива! Помнишь, в тот раз, когда меня неожиданно пришлось оперировать, она крикнула: «Все рушится!» Об этом-то я и вспомнил, когда на меня летел брус. И сразу потерял сознание — ее сознание, если можно так выразиться.
— Не пройдет и недели, как ты поправишься, — уверял его сын. — А пока полежи у меня.
— Очень мило с твоей стороны, Рольф. Мне это даже на руку — немного отдохнуть.
— Понятно, — сказал Рольф. Он и сам уже забыл, что такое отдых.
Бирк добавил:
— Этот несчастный случай по крайней мере даст мне возможность собраться с мыслями. А то кое-какие планы повиснут в воздухе. Ведь в жизни существуют не только те планы, которые расчерчиваешь и рассчитываешь.
Он помолчал, затем попросил сына позвонить по телефону — конечно, в управление концерна, а потом детям. Марго и Ингу можно застать в конторах концерна, старшую дочь Эллу — дома, а двух младших — вероятно, на курсах. Рольф уже собирался идти звонить, как вдруг отец изъявил странное желание:
— Не уверяй их, что все это пустяки. Понимаешь…
Молодой врач, разумеется, ничего не понял.
— Неудобно как-то, знаешь… — По-видимому, Бирк только что об этом подумал. — Тридцать лет, так сказать, все ожидали катастрофы, и вдруг это дурацкое положение — всего-навсего ушибы. Намекни по крайней мере, что возможны непредвиденные осложнения!
У сына мелькнула мысль, не ждет ли Бирк от такого преувеличения материальных выгод; он еще мало знал отца с этой стороны, но вообще-то он был достаточно умудрен опытом: так ли еще меняются люди в наше время!
Была суббота, дети могли прийти с минуты на минуту. Ожидая их, Бирк погрузился в размышления. Он задумался об Элле, старшей дочери, носившей имя матери. Элла была недовольна отцом. Она и ее муж считали, что отец не выполнил своего родительского долга. Он допустил, чтобы обещанное дочери приданое пошло прахом: когда они поженились, свирепствовала инфляция. Муж не простил ему этого, а значит, не простила и Элла. Бирк надеялся, что дочь сожалеет об их размолвке; сам он думал о ней с болью, если только находилось время для таких мыслей.
И сейчас, несмотря на другие заботы, он все спрашивал себя, придет ли Элла? В том, что придут Инга и Марго, его средние дочери, он не сомневался. А раньше всех, конечно, явится Эмануэль, молодой муж Марго. У Бирка было много детей, и они любили его, но при данных обстоятельствах его особенно беспокоила Элла, гораздо больше, чем она того заслуживала. И он понял, как тяжело было бы внезапно расстаться с ними навсегда.
В его жизни уже была однажды такая внезапная разлука: с «малюткой». Девочка долгое время оставалась младшей в семье, и ее привыкли звать «малютка». Была такая минута, когда нищета казалась неизбежной, и родители отдали ребенка в учение в цветочный магазин. «Малютка» разносила венки. В тот день, когда ей суждено было умереть, ноша оказалась ей не по силам: она недостаточно проворно перешла улицу, и на нее наехал грузовик. Венок пострадал, и чтобы не тратиться на новый, его возложили на гроб.
Бирк явно бредил. Прошлое принимало слишком отчетливые очертания; умерший ребенок очутился в кругу шести живых, из которых впоследствии умер для него еще один. С особенным упорством Бирк сосредоточился на своем плане — на том, что он придумал для блага оставшихся. Он был уверен, что его дети больше всего нуждаются в наглядном уроке: пусть раз навсегда научатся правильно смотреть на жизнь. Урок, который он собрался им преподать, мог иметь и плохие последствия, поэтому он все мешкал, пока был вполне здоров, но в теперешнем его состоянии дело вовсе не казалось ему таким опасным.
Первой, как и следовало ожидать, пришла Инга. Она была самая легкая на подъем, самая стремительная. Еще в дверях она крикнула:
— Папочка, ну что это ты натворил!
Именно об этом он и мечтал.
— Инга, деточка, — сказал он тихо: как видно, обессилел или не сразу очнулся от дум. — Давно бы уже пора. Скучно становилось, не правда ли…
— Так пусть уж лучше со мной! — с готовностью воскликнула она.
— Инга, ты и так уже перенесла немало… Твоя последняя любовь…
— Да, папа. Мальчик был ужасный святоша. Представь себе, он прогнал меня из страха, что попадет из-за меня в ад. Но зато как великолепно он свистел!
Инга говорила удивительно красиво, у нее был сильный, звучный голос. Ее добропорядочный отец отлично знал, что она все в жизни принимает легко; и если говорил обратное, то лишь иронически. Он страдал ее страданиями дольше, чем она сама. Но говорить с ней об ее приключениях в открытую ему было неловко, и он поневоле впадал в иронический тон. Вместе с тем Бирку было совершенно ясно, что девушка, если она работает, вправе быть самой собой. А для Инги это значило быть смелой и решительной.
Марго с мужем пришли вместе. Эмануэль Рапп, — человек своего времени, которого не могло удивить ничто в жизни, — казалось, был потрясен этим несчастным случаем, как никогда. Бирк вообще склонялся к скептицизму. Но, во-первых, зачем бедному парню из кожи лезть вон, прикидываясь огорченным, говорить дрожащим голосом и умышленно вести себя так, будто он не владеет собой? К тому же тесть вспомнил, что Эмануэль опасается в случае его, Бирка, смерти угодить под сокращение. «Одной симпатии, даже самой искренней, недостаточно, чтобы люди могли привязаться друг к другу. У нас, бедняков, сюда примешивается еще и личный интерес». Такие мысли осаждали Бирка, и от этого он казался еще более немощным, изнуренным.
Но все же он улыбнулся Марго и взял ее за руку. Ее пытливые черные глаза были серьезны. Таким же взглядом впилась бы в Бирка ее мать в момент катастрофы, которой она давно ждала.
— Мне жаль, что я вас тревожу, — сказал, как бы извиняясь, больной. — На случай если мне действительно пришел конец, хотелось бы сказать вам…
В это время вошел Рольф. Он растерялся от удивления, увидев, что трое детей собрались вокруг отца, а тот обращается к ним с последним напутствием. Из-за простого ушиба! Однако он верил в ум отца и был знаком с его своеобразными воспитательными приемами. «Эта комедия разыгрывается с какой-то целью», — решил он, ловя быстрый взгляд отца, как бы напоминавший ему о просьбе ни во что не вмешиваться.
— Я хочу сказать, что вам придется рассчитывать главным образом на самих себя. Вижу, вы и бровью не повели. Должно быть, сами давно сообразили. Моя поддержка, дорогой Эм, все равно не спасла бы тебя от потери места, если бы ты сам не был что называется парень не промах и не умел правильно браться за дело.
— Да, слава богу! Я уже раз двадцать брался за всевозможные профессии и всегда правильно.
— Вот видишь. Да и девочек тебе не трудно будет поддержать в пути; впрочем, они обе и сами достаточно самостоятельны.
— Будь покоен! — сказала Инга. И он ей поверил.
Марго молчала. Но он видел, как ее пытливые глаза подернулись влагой, и сам вдруг почувствовал, что значило бы покинуть на произвол судьбы эту бедную чудесную молодежь. Они казались ему несказанно прекрасными: одна — превосходно сложенная блондинка, другая — смуглая брюнетка, удивлявшая его непостижимой гармонией тела и духа. И юноша…
Он услыхал всхлипывания Марго и испугался. Она всхлипнула как раз в то мгновение, когда Бирк перевел взгляд с нее на Эмануэля. Пожалуй, у нее были свои, особенно важные причины опасаться смерти отца. Вот молодой человек, которому она принадлежит: блестящие волосы, свежее лицо, спортивная выправка, в меру развитая мускулатура. Собранный, крепкий, на лице выражение ясности и готовности. «Мы такими никогда не были», — подумалось Бирку.
Но такие люди очень неустойчивы в этом неустойчивом мире. Недоучился: ни война, ни мир не предоставили ему этой возможности. Да и от природы у него не было влечения к какой-нибудь определенной профессии. Всякий мог заменить его, и он — всякого. Таковы эти люди. А как он относится к Марго, которая сейчас так горько всхлипывает? Может быть, они оба взаимозаменимы? Вот чего боялся отец, глядя на тех, с которыми ему пришлось бы расстаться.