Сестренка ничего не поняла. Она все еще уговаривала Марго освободиться от Зиги:
— Старуха ведь хорошенько рассмотрела тебя и Зиги в замочную скважину, дорогая.
— Госпожа Нора Шаттих подглядывает в замочные скважины?
— В эту — во всяком случае. Не правда ли, Фриц? Когда мы вдвоем вошли к ней, она носилась по своим шикарным апартаментам и дымила как паровоз. Разоделась, словно на бал. Бог ты мой, до чего же долго она соображала, кто мы такие и что нам от нее нужно! Она, как видно, решила, что мы ее разыгрываем, а затем пошла с нами, но скорчила такую физиономию, словно у нее живот болит. Когда мы дошли до дверей, она оказала: «А ну, погляди в скважину!»
Маленькая Сузи отворила и захлопнула дверь, изображая нервную походку Норы: она разыграла весь эпизод. Ее более опытная сестра думала: «Может, это и есть ее виды на будущее? Или все это пройдет, развеется? Многое, кажется, в нашей жизни проходит прежде, чем становится для нас своим, прочно завоеванным». У Марго защемило сердце, хотя ясной мысли об Эмануэле у нее в это время не было.
— Ну, я и посмотрела, — продолжала Сузи, — и вижу, что ты сидишь, пишешь, а Шаттих тебе диктует. Могла ли я знать, что это Зиги? Да он хоть кого обманул бы. Вот я и сказала старухе: «Сударыня, не знаю, что это померещилось моей сестре, все как будто в порядке. Вот, взгляните сами!» Но эта мерзавка играет своими жемчугами и не желает подойти к двери. И вдруг как зашипит: «Марш в ту комнату!» А только мы вышли — она стала подглядывать, в этом я уверена.
Нора Шаттих у замочной скважины! Вековая гордость целого класса сломлена, попрана. Марго почувствовала это. Она была одарена большой чуткостью и понимала, что должна была выстрадать Нора. Потому она и решила, что потасовка и револьвер — еще не самое худшее.
А летчик Бергман тем временем думал свое. Подойдя к Марго, он сказал ей негромко, но твердо:
— У меня есть что-то на душе, госпожа Рапп.
Она промолчала и вопросительно на него взглянула. Он обернулся к Сузи.
— Выйди на минуточку в ту комнату, детка, я за тобой приду.
Сузи вышла. Его мало трогала рожица, которую она состроила. Он размышлял, как приступить к разговору, и подумал: отчего не сказать?
— Я совсем не оттого смутился, и вам надо это знать, госпожа Рапп, — выпалил он. Ее темные глаза спрашивали: а дальше? Пришлось ему пробиваться дальше. — Видите ли, мне всегда хотелось заглянуть к вам вечерком, когда я знал, что ваш муж развлекается где-нибудь с фрейлейн Ингой. — Он, вероятно, рассчитывал, что тут она захочет внести поправку, но она молчала, надо было продвигаться еще дальше. — С одним вы должны согласиться, — неуверенно продолжал он, — я никогда ничего не позволял себе по отношению к вам. Не знаю почему. Обычно я иначе веду себя с женщинами. Я взял вас к себе на самолет, учил вас, — все бескорыстно, но на уме у меня было другое, говорю напрямик. У вас, однако, ничего другого на уме не было, — тут же дополнил он. — Настолько-то я вас знаю, госпожа Рапп. Даже и намека не было. Такой, как я, для вас — пустое место. Разве не правда? В счет не идет.
Он говорил так настойчиво, что ей уже нельзя было отмалчиваться.
— С сегодняшнего дня — идет, — сказала Марго. — Как это смешно, Бергман, вам дали поручение, и вы взялись его выполнить. Наверху, в моей квартире. Для того оно вам и понадобилось, чтобы, наконец, расхрабриться — подняться ко мне наверх.
— Верно. Такое поручение, надо сказать, меня не затруднило бы. Ведь когда за тобой стоят высокие инстанции, значит и опасности нет. А раз дело верное, почему не заработать? Но на этот раз, госпожа Рапп… Но на этот раз, госпожа Рапп…
Марго, которой стало его жалко, пришла ему на помощь.
— Вы рассчитывали, что я буду дома и накрою вас?
— И тогда я уж не отвечал бы за возможные последствия.
Он старался придать себе вид человека опасного.
Марго покраснела, но ответила:
— Похоже на детективный роман. Все это вы сочинили, но никогда не сделаете.
Он опустил голову, но не отвел глаз.
— Такие женщины, как вы, всегда проходят мимо самых невероятных вещей и даже не замечают их, — восторженно и печально сказал летчик Бергман.
— А не лучше ли вышло, Бергман, что меня не было, когда вы вздумали совершить насилие? Вам нельзя было бы теперь так разговаривать со мной.
Он оживленно подхватил, глядя на нее невинными глазами:
— И нельзя было бы предложить вам свою энергичную помощь, госпожа Рапп. Вы думаете, я ничего не почуял? Запахло деньгами! Вы будете богатой женщиной. На вашем пути еще встанут большие трудности, но вы их победите.
Она чувствовала, что он выбирает слова поизысканнее из уважения к ней и потому, что намерен сказать ей что-то особенное и важное. Наконец он сказал:
— Видите ли, госпожа Рапп, я раньше брался за всякую работу, какую мне ни предлагали. — Его смятение нарастало, изменилась и речь. — Ну, вот, а теперь и я и моя машина — ваши, пропадай моя голова. Только позвоните, и уж я не посмотрю на свою службу. Сделаю все, что прикажете. Теперь командуете вы. Если я вам понадоблюсь, вспомните об этом.
Он отдавался до конца, она это видела. Он был весь во власти порыва. Ведь смирение и отчаянная покорность были теперь его единственным оружием. Но Марго это показалось неприятным. Она обрадовалась, услышав, что кто-то барабанит по двери. Нора Шаттих толкала ее, не находя ручки: у нее все расплывалось перед глазами. Бергман удалился прежде, чем она вошла.
Нора опиралась рукой о стену. Внизу она потеряла последние силы, стараясь ретироваться с достоинством. Не успела она собраться с мыслями, как увидела за столом молодую особу — все ту же молодую особу, а напротив — лживую куклу. Это зрелище ударило по нервам Норы, как все самое ненавистное: надвигающаяся старость, интриги Шаттиха и торжество жизни над ней самой. У нее чуть не вырвалось рыдание, но гордость помогла ей сдержаться. Она даже не повысила голоса, она говорила, обдумывая каждое слово, стараясь хорошо целиться и бить без промаха. Тон ее был покровительственный, чуть ли не мягкий.
— Вы пай-девочка. Вы сидите смирно, чтобы господин Шаттих убедился в вашей верности, а он тем временем переменил фронт и столковался с вашей сестрой Ингой.
Марго пожала плечами. «А мне какое дело?» — так истолковала Нора этот безмолвный ответ. Он искренне возмутил ее.
— До чего же вы безнравственны, милая крошка. Ведь он собирался на вас жениться.
— Но вы же, сударыня, решительно пожелали, чтобы я поехала с ним в Берлин. И еще не того от меня требовали, — благодарю покорно.
— Да разве это может вас смутить? Ведь вы — вы и ваше поколение — ко всему подходите с деловой меркой. Я же только испытывала вас, хитрая куколка.
— Вас зато куколкой не назовешь — не те размеры. — Марго рассердилась, и это была ошибка. В голосе Норы появился оттенок нежности, от которой веяло ледяным холодом. Марго почувствовала себя скованной.
— Я разрешила вам все, что казалось необходимым, чтобы выведать замыслы Шаттиха. И что же? Что он намерен делать в Берлине?
— Обратитесь к нему сами, сударыня. Может быть, вместо меня он захватит с собой вас.
— О, я-то буду сопровождать его когда пожелаю. Он у меня в руках. Как и вы, к вашему сведению. — Нора, казалось, выросла, и речь ее стала более плавной. — Вы, конечно, знаете, что должно произойти в Берлине: договорились со своим будущим супругом. Ведь дела свои вы вершите сообща. Я никогда не вмешивалась в его дела. Знаю: вы мне ничего не откроете. Но зато я открою вам…
Нора продолжала говорить; но Марго упустила нить. Она подумала, что по сути дела так ничего и не узнала и едва ли услышит от Шаттиха что-либо, кроме пустых посулов. Он, видите ли, примет ее в долю, если она передаст ему взрывчатое вещество! Он женится на ней!.. У Марго была продумана и рассчитана каждая мелочь, а узнала все Инга, которая бездумно сидела нагишом и беспечно гримировалась. Так уж оно вышло. Зато Марго совершенно неожиданно предложил помощь человек, о котором она дотоле совсем и не думала. А ведь то, что обещал летчик Бергман, было надежно, как железобетон… И тут до Марго дошло, что Нора Шаттих ей угрожает.
Дама в роскошном вечернем платье пообещалась упрятать Марго в тюрьму за прелюбодеяние. Но это еще не все. Она не успокоится, пока не доведет до конца беспощадную борьбу за удовлетворение всех своих претензий к Шаттиху.
— Суды переоценивают таких людей, как он. Мне присудят гораздо больше, чем осилит его карман, вернее — чем он сам считает для себя посильным. Ведь в сущности он трус, только я одна его знаю, и уж я приму меры, чтобы довести его до банкротства. И тогда, моя радость, вы окажетесь в блестящем положении!
Эти откровенные слова были ее первым победным кличем.
Марго сказала:
— Какая же вы подлая!
Нора ударила себя в грудь.
— Слава богу! — крикнула она и, понизив голос, прошипела: — Кто заставлял меня подглядывать в замочную скважину?
Виноватой оказалась Марго. Это обвинение тоже удивило ее, хотя Нора была права. Ну, а те вечера, когда против Зиги сидела Мариетта? Ведь и тогда Нора припадала к замочной скважине. Но об этом и речи не было. А вот для ненависти к Марго Нора находила все новые причины. Наконец она заговорила о самом страшном. И снова — с той ледяной нежностью, которая сковывала Марго.
— Вы подсказали мне неплохую мысль — убрать его с дороги, вы даже как будто назвали человека, который мог бы его убить. Если я пойду на это, деточка, то имейте в виду: при данных обстоятельствах и с медицинской и с юридической точки зрения в ответе буду не я. Не говоря уже о том, что защитой мне служит мое общественное положение.
«Да ее бы следовало немедленно посадить», — подумала Марго, содрогаясь от ужаса. Чего ради завела она речь о Мулле с этой опасной женщиной? Должно быть, от избытка рвения к большому делу, но без малейшего злого умысла, — наскоро подумала она в свое оправдание. Но та уже заявила:
— Подстрекательницей будете считаться вы одна.