— Вы знаете главного директора Шаттиха?
— Еще бы…
— Вы его ненавидите?
— Сохрани бог! Ведь он всего лишь прикарманил мою долю наследства!
— И вашу тоже? Интересно — каким образом?
— Тихо-мирно. Я оказался в приюте для сирот, а моя мама — в сумасшедшем доме.
— Разве у нее были деньги?
— Нет, но у него были. И, женись он на ней, я теперь не был бы безработным.
— Вы не похожи на человека, тоскующего по работе, — нетерпеливо сказала Нора.
— И вы тоже, — дополнил он. — Моя-то мама была по крайней мере прачкой.
— И вы думали, что он женится на прачке?
— А что ж тут такого? Ведь на сестре ее он женился.
Она поняла, что человек этот не только пьян. У него бредовые идеи.
— Вы можете составить себе представление обо мне? Какой у меня вид?
— Шикарный!
— И вы думаете, что ваша тетка не хуже?
— Думаю, когда я пьян. Сегодня я пьян — пью со вчерашнего дня. И вообще — что вы из себя корчите, чего добиваетесь? Решили, что меня можно облапошить?
Он ринулся вперед, она быстро открыла шкаф и заслонилась от него створкой двери, а он натолкнулся на собственное отражение в зеркале.
— И это тоже обман! — прошипел разъяренный Мулле и стал искать ее в комнате. — Ее здесь и не было. Ну, за это я ее прикончу — пусть только покажется, — пригрозил он вслух.
Наконец Мулле забрался в шкаф; она с ужасом смотрела, как он устраивается среди ее платьев. Но здесь оказалось тесно, и он решил поспать на нарядной кушетке с высокой спинкой из золоченого тростника. Захрапел, но тотчас же поднялся и протер глаза. Она направила на него из-за высокой спинки маленький револьвер.
— Уберите эту вещь! — крикнул он и поднял руки.
— Я показала ее вам, только чтобы вас образумить.
Он заметно протрезвел.
— Как я вообще здесь очутился?
Она ответила, обнаружив большое присутствие духа:
— Я застала вас врасплох: вы, как видно, затевали кражу со взломом. А оправдывались тем, что ищете здесь свою тетку.
— Вот это уж вздор, — отозвался Мулле. Он встал и засунул руки в карманы брюк. — Какая там тетка, он ее засадил.
— Сначала женился, затем засадил?
— Вы его не знаете.
Она его не знала. Однако спросила:
— Кто вам это рассказал?
— Кто-то… Мама, — добавил он не совсем уверенно.
— Но ведь она в сумасшедшем доме?
— Вот именно. Попадись я ему в руки, так он и меня упрячет. Но я не дамся. Не явлюсь к нему как прямой наследник. У меня все будет шито-крыто, но я угроблю его. Вдруг выскочу из засады — и бац.
— Как вы додумались до этого?
От возмущения он стал как будто выше ростом.
— Как же не бороться за свое наследство? Моя собственность для меня священна. Понятно тебе? Социализм — к черту! Раз на карте мое законное наследство, я миндальничать не стану, возьму его силой.
Нора давно опустила револьвер — в такое изумление привел ее Мулле. Она познакомилась с новым типом врагов своего мужа — тех, кому Шаттих и его успехи послужили пищей для фантастических планов. Ненависть и алчность этого человека сделали свое, и он стал считать себя побочным сыном богача; то, что сейчас засело в тупом мозгу Мулле и делало его способным на все, — было присущей всему роду человеческому любовью к наследству… А в ее собственном мозгу все еще стучало: «Умри! Время не ждет! Умри!» Она взглянула на него пристально и сострадательно, так она еще на него не смотрела. Он истолковал этот взгляд по-своему и стал с ней заигрывать! Она тотчас же подняла револьвер.
— Ну, ну, — сказал он. — Мы же работаем на пару. Покажите, где он спит! Я покончу с ним, заберу монету, и мы поделимся.
— Я вас предупреждаю: не смейте его трогать! — сказала она с расстановкой, почти от души радуясь, что может удерживать, вместо того чтобы подстрекать. И, стараясь еще укрепиться в этом чувстве, она указала рукой в направлении, где Шаттиха заведомо не было.
— Ни шагу дальше, или я позову на помощь!
— Так я и с тобой разделаюсь! — Он заскрежетал зубами. «Самый юный убийца! Сразу два убийства! Рекорд!»
Он отшвырнул ногой легкую кушетку, и Нора осталась без заслона. Он навалился на нее, револьвер хлопнулся о ковер, и вот она лежит на полу, и он с ней. Она чувствовала: «Так должно было случиться!» Еще и сейчас она слышала далекий голос: «Умри! Время не ждет! Остаток века! Умри!» Но над всем возобладало одно чувство: «Так должно было случиться. Таков конец настоящей дамы!»
Она слышала, как хлопнула дверь, но осталась лежать с закрытыми глазами. Она согласилась бы никогда их больше не открывать. Но одна мысль заставила ее поднять голову, прислушаться, вздрогнуть. Действительно ли это был тот самый Мулле? Кто-то вскочил к ней в лифт, но не произошло ли ошибки? Как буря, налетел на нее какой-то сон. «Умри, время не ждет», — слышалось ей. Страшный сон не прерывался.
А Мулле шумно сбегал с лестницы. Было темно, но он не стал искать выключателей. Он был целиком захвачен мыслью, от которой ему нужно было во что бы то ни стало освободиться. Когда он держал эту женщину в своих объятиях, его вдруг осенило: да она ведь жена Шаттиха и значит — его тетка! Он шумно шагал впотьмах, снедаемый нараставшей потребностью выкрикнуть это во весь голос. И выкрикнул:
— Я изнасиловал свою тетку!
Через последние ступени Мулле несся опрометью, но едва только он очутился внизу, как снова закричал. Пока он искал выход, вспыхнула лампочка. Ландзеген и его жена осторожности ради не показывались, однако хотели выяснить, кто это так разошелся. Узнав своего приятеля, они остолбенели; а время между тем шло. Портной сказал:
— Он так расшумелся, пожалуй лучше увести его к нам. — Он бросил злой взгляд на жену. — Из-за тетки!
Но когда Ландзеген, кое-как одевшись, добежал до двери, Мулле давно уже был на улице. Неодолимая потребность высказаться гнала его вперед, мимо безлюдного в это ночное время Сенного рынка; он бежал до тех пор, пока на углу не наткнулся на машину. Двое мужчин как раз садились в нее.
— Я изнасиловал родную тетку! — крикнул Мулле на ходу.
Его окликнули.
— Все еще пьян, Мулле? — спросили Эмануэль Рапп и Эман.
— Причем тут пьян! Я сотворил такое, хуже чего быть не может.
— Ты действительно… свою тетку?.. Где ты был?
— У главного директора Шаттиха, — не без гордости сказал Мулле.
— Что там могло произойти? — гадали Эман и Рапп. — Выкладывай, Мулле! Да поживей! Нам некогда, надо ехать!
— Спина у нее предлинная, конца-краю не видать. Зато нос крохотный, о нем и говорить не стоит. А ноги, когда я на них посмотрел…
Лицо Эмана вдруг стало остреньким, беспокойным, глаза расширились.
— Это не мешает знать, — сказал он.
— Такую чепуху? — спросил Эмануэль.
Но тут вмешался портной Ландзеген:
— Не знаете, а говорите, господа! — Он поднял толстый указательный палец. — Мало ли что может открыться. А если этот парень незаконнорожденный сын большого воротилы? Понимаете, какая история!..
— Вот вы и вбили ему в голову эту чушь, — бросил Эмануэль.
Ландзеген отрицал это, но чувствовалось, что он фальшивит.
— Мне только известно, что его мать сидит в сумасшедшем доме, в Бухе, и что кто-то за нее платит. А почему? Да, господа, у каждого в прошлом найдется темное пятно, а что уж говорить о главном директоре.
— Эй, вы! — начал Эман. Ему вдруг стала ясна вся картина. — У вас печальное будущее. Я могу даже позаботиться на этот счет. Я вам в глаза скажу, что вы замышляете. Вы облюбовали этого идиота…
— Паразит! — заревел Мулле.
На другом конце Сенного рынка показался полицейский.
— …и вдолбили ему, что он незаконнорожденный сын.
— Так оно, наверно, и есть! — вставил Эмануэль.
А Эман продолжал:
— Не наверно, а точно. Да еще по глупости пристегнули сюда какую-то тетку.
— В глупости мне с вами не тягаться, — сказал Ландзеген. Он побледнел. К счастью, вблизи не было фонаря, и это осталось незаметным. Полицейский уже находился на середине площади возле фонтана.
— И все это для того, чтобы Мулле мог шантажировать известного вам господина. И сорвать с него основательную сумму. Тогда вы потребовали бы свою долю. Вот какой план вы сочинили, — заключил Эман.
— Сами вы сочиняете, — сказал Ландзеген тихо и примирительно; полицейский был уже близко и мог их слышать.
Эман, не мешкая, вскочил в машину, Эмануэль занял место шофера. Полицейский безмолвно за ними наблюдал.
— Надо торопиться, а то не вернемся к началу работы, — бросил Эман.
Эти слова предназначались для ушей полицейского.
Эмануэль с Эманом и не думали так скоро возвращаться домой. Они ехали в Берлин, чтобы прибыть не позже Шаттиха, который отправлялся туда на самолете. Эман заявил, что это необходимо — иначе они не смогут расстроить замыслы Шаттиха и спасти изобретение для его творца. Эмануэль поверил, хотя уже перестал верить ему слепо.
Машина исчезла за углом, часы на церкви св. Стефана пробили три. Затем стали бить другие часы, и в отдалении и вблизи. В свете луны полицейский стоял как изваяние. Было тихо, ибо Ландзеген повел Мулле домой.
Жена уже ждала их, все трое ушли в заднюю комнату. Госпожа Ландзеген заслонила лампу раскрытым зонтиком. При таком освещении наружу не падали тени.
— Ну, вот. Засыпались. Он проболтался.
— Неправда, — уверял Мулле. — Они все выпытали у тебя.
Госпожа Ландзеген спросила:
— Почему ты кричал, что ты свою тетку… и так далее?
— Я отправился к ней наверх не затем, — объяснил Мулле. — Но она стала мне поперек дороги, вот тут это самое и случилось.
— Поперек дороги?
— Я хотел укокошить Шаттиха!
— Только посмей! — окрысился Ландзеген. — Для того ли я сделался работником умственного труда, для того ли денно и нощно ломаю себе голову…
— Над чем ты ломаешь голову, может разнюхать всякий, кому не лень, — спокойно сказала жена, — я и вышла за тебя оттого, что ты глуп.
— Знаю! — Это прозвучало как угроза. Супруги измерили взглядом друг друга.