А Мулле продолжал свое: он укокошит Шаттиха. И еще раз многословно заявил, что ради наследства готов на все. Если придется покончить с Шаттихом, он не прочь угробить еще одну особу. Кого именно, он еще не знает.
— Ручаюсь, что я буду самым молодым из тех, у кого на счету двойное убийство, — бахвалился он. — Рекорд за последние четыре месяца будет мой.
Мелани встряхнула его.
— Ну, в таком случае захвати ту бабу, у которой ты только что был в гостях. С какой стати мне сносить такую подлость! — Взбудораженная женщина забыла о присутствии мужа.
— Надо же иметь уважение к моей седой бороде! — потребовал Ландзеген. Его толстые, обрюзгшие щеки покрывала редкая растительность, вряд ли она заслуживала упоминания, но взгляд, сопровождавший эти слова, заставлял призадуматься.
Ревнивая женщина струсила и оставила молодого человека в покое.
— Чего ты? — спросила она мужа.
Он расхохотался, живот его ходуном заходил под шерстяной фуфайкой. Это был злой смех. Ландзеген оттолкнул жену от Мулле.
Она испуганно сказала:
— Если тронешь меня, я буду кричать.
— Зачем же? — сказал муж с беспощадной любезностью. — Мы только объяснимся. Этот молодчик — сын помешанной. Тебе будет приятно узнать, кошечка, что эта помешанная — твоя сестра.
Он не тронул ее, но она вскрикнула. Он зажал ей рот своей огромной ручищей.
— Это вранье, — все же сумела она произнести. — Моя сестра служила уборщицей на Курфюрстендамме.
— Пока стараниями Шаттиха не попала в Бух. А за Эрихом я не переставал следить. Часто среди жизненных тягот я утешал себя, словно молитвой: пока этот паренек в твоих руках, Шаттих должен тебе кучу денег. Без надежды и жизнь была бы не в жизнь. Вот почему я не говорил этому парню, кто ты, и тебе не говорил, кто он. К чему? Чтобы ты об этом растрезвонила? Я считал более выгодным уверить его, что Шаттих и тетку его соблазнил.
— Ты своего добился. А теперь он свою так называемую тетку… и так далее…
— Что тут особенного! — Ландзеген мотнул головой и закрыл глаза. — Раз он свою настоящую тетку уже давно… и так далее.
Мелани поняла, что буря прошла стороной. И напоследок сказала:
— Все неприятности! Сварю-ка я кофе…
XIV
Пока ехали по городу, Эман не проронил ни слова и Эмануэль тоже. Он вел машину, смотрел прямо перед собой и думал о своем, а его спутник искоса на него поглядывал, пытаясь угадать его мысли. Многое из того, что волновало юношу, не составляло для Эмана тайны, ведь по сути дела Эмануэль мчался навстречу неведомому, а другу, сидевшему с ним рядом, он не всегда доверял. В этот день бывали минуты — и Эман это знал, — когда юноша подозревал его в предательстве. А Эману очень хотелось, чтобы Рапп не чувствовал себя одиноким именно теперь, когда надвигалась опасность. Они выехали на загородное шоссе.
— А изобретение преспокойно лежит у нас в кармане, не правда ли? — заговорил Эман.
— Да, у меня. Оно у меня в кармане, — сказал Эмануэль с ударением, на которое Эман отозвался снисходительной усмешкой. Он не сомневался, что Эмануэль и в самом деле захватил его с собой; но юноша был осторожен: разве можно брать в поездку такую вещь!
— Хорошо, что мы вдвоем. Целую ночь на проезжей дороге! На всякий случай при мне револьвер. — Эман говорил с наигранной живостью.
— И при мне, — не оборачиваясь, сухо ответил Эмануэль.
Но друг его преспокойно усмехался: его развеселило какое-то воспоминание.
— А твой доктор Мартини, помнишь? За сегодняшний день было немало перемен, у тебя тоже менялись планы. Между прочим, ты носился с мыслью преобразиться в доктора Мартини, а мне отводилась роль посредника-англичанина. Я — и в роли англичанина, — засмеялся Эман. Эта рискованная поездка неожиданно привела его в мальчишеское настроение. — Моя идея лучше, скажу прямо. Ведь мои заграничные связи — истинная правда, без преувеличений, в натуральную величину. Ты сядешь за стол с первоклассными противниками и вступишь с ними в переговоры. А что они первоклассные, тебе сразу станет ясно, если я скажу тебе, в чьем доме состоится встреча. Пока что я еще не имею права говорить, но была не была! Рано или поздно ты сам увидишь, что у тебя большой козырь.
Ни малейшего впечатления. Эман не удивился, не вышел из терпения. Он знал наперед, что ему придется долго упражняться в красноречии, прежде чем он вызовет Эмануэля на откровенный разговор. Вдруг Эмануэль заговорил сквозь стиснутые зубы:
— Когда я пошел за бомбой… — Он снова начал: — Я пошел домой, чтобы взять бомбу, — сейф оказался взломанным.
— Что?
— Тот самый сейф, перед которым ты стоял сегодня в пять часов. — Молчание. Эман тоже выжидал. — И в нем — дыра, — закончил Эмануэль.
— Но вещь-то осталась на месте.
— Это только доказывает, что взломщику помешали.
— Кто? Ты?
— К сожалению, я пришел слишком поздно, — сквозь зубы сказал Эмануэль.
— Когда ты явился домой?
— Около двенадцати.
— Из Спортпаласта ты ушел в одиннадцать. Где же ты был этот час?
— В разных кафе и барах — «Дейчер гоф», «Централь», «Эльба».
— И все понапрасну?
Повернувшись резким движением, Эмануэль взглянул на него — наконец-то взглянул; Эман поджал губы и больше ничем не выдал, что теперь у него появилось преимущество перед Эмануэлем. Напротив, он заговорил таким тоном, словно извинялся:
— Не трудно, видишь ли, сообразить, почему ты вдруг удрал из Спортпаласта без нас: потерял из виду свою свояченицу Ингу. А ты заметил, кто ее увел?
— Ее нельзя увести. — Эмануэль вскипел.
Эман сохранил спокойствие.
— По-видимому, они заранее договорились. Мне случайно стало известно, что актер, который ее провожал, отправился на какую-то сумасшедшую оргию: голые балерины, исключительно мужское общество.
— Кто здесь так мило развлекается? — бросил Эмануэль.
— Шаттих, — с полным спокойствием ответил Эмаи, хотя машина вдруг сделала опрометчивый рывок.
Эмануэль заскрежетал зубами.
— Что у нее общего с Шаттихом?
Тут Эман промолчал; на это юноша мог бы и сам ответить. Жестокая вражда между Шаттихом и Раппом была общеизвестна. Можно было оставаться на стороне одного или перейти на сторону другого. Никаких половинчатых решений здесь быть не могло, особенно для честного Эмана. Об этом и говорило его выразительное молчание. И оно же наводило на мысль, что Инга, державшая сторону Шаттиха, весьма возможно, впустила в квартиру его подручных. «Он зазвал ее к себе, посулил то и се, и девушка, которая знает, чего хочет…»
Да и в самом деле, для чего смелой девушке, у которой уже начинался разлад с любимым человеком, преследовать другие цели, кроме собственной выгоды? Юноша делал выводы так быстро и уверенно, что большего Эман и желать не мог. Но результат был совершенно неожиданным. Машина сделала вдруг крутой поворот.
— Что такое? Ты едешь обратно?
Но теперь умолк Эмануэль. И Эман вынужден был ответить на свой вопрос сам.
— Это бессмысленно, у Шаттиха ты ее уже не застанешь. У меня верные сведения, — настаивал он. — Да не гони же, как сумасшедший… Ясно, она теперь с актером. Но где? — Машина понеслась еще быстрее, и Эман сообразил, что высказывать такую догадку тоже опасно. Он тотчас же исправил свою оплошность. — Скорее всего, она дома, у себя в комнате. Спит или прикинется спящей, когда ты постучишь. В конце концов каждый любовник знает, когда ему надлежит постучать, но иногда, чтобы спасти положение, гордой женщине остается лишь прикинуться мертвой.
Эман вытер пот со лба. Он искусно лавировал, а машина знай себе неслась во тьме, вдоль стены деревьев, со скоростью ста километров в час… Вдруг она свернула в сторону. Эман, несмотря ни на что сохранявший присутствие духа, узнал переулок и сразу понял, что целью его друга может быть только больница, расположенная на левом берегу реки.
— Да ты спятил! — без стеснения крикнул Эман. — Среди ночи будить тяжело больного тестя! Поможет он тебе, что ли? Ведь он еще позавчера заболел и ни о чем не знает. А ты прозеваешь единственный в своей жизни случай! У меня нет ни малейшей уверенности, что мои покупатели задержатся хоть на полчаса после назначенного времени. Господин, в доме которого они встретятся — друг Шаттиха, ты его пока не знаешь, но познакомишься, — спровадит их всех домой. Тогда тебе придется вступить в переговоры с ним самим, а уж он тебя как липку обдерет, ты его не знаешь!
«Кто может быть хуже Шаттиха?» — думал Эмануэль.
А Эман был искренен, он опасался Листа, но рассчитывал с ним сладить. Бирка же он боялся как огня.
— Ты все провалишь! — крикнул он, выйдя, наконец, из себя, — Поверни обратно! Еще есть время! — Он даже заговорил умоляющим тоном: — Признаться, у меня тут есть свой расчет. Комиссионные, которые ты мне заплатишь, дадут мне возможность выпутаться из этой неприятной истории с Баушем. Если тебе не дороги твои собственные интересы, подумай хоть обо мне.
Машина остановилась. Эман вдруг сделался холоден как лед.
— Спокойной ночи, — крикнул он вдогонку Эмануэлю, уже звонившему у ворот. Они распахнулись так быстро, словно его уже поджидали.
— Покарауль машину, — бросил Эмануэль.
— И не подумаю, — ответил Эман.
Однако он остался.
И был за это вознагражден: через несколько минут показалась еще одна машина. Эман сразу узнал обоих пассажиров: ведь он сам посоветовал им выехать, не откладывая; правда, встретиться условились в Берлине.
— Разве мы должны были встретиться здесь? — спросил Вильмар Бауш по-английски, так как с ним был тренер Вильямс.
Эман успокоил их.
— Прихоть нашего друга. Ему вздумалось поговорить со своим врачом о каких-то пустяках.
— Здесь, что ли, находится его тесть?
— А может быть — с врачом тестя. Дни старика, говорят, сочтены. — Эман тоже превосходно владел английским. Вильямсу даже казалось, что он лжет на английский манер.
Бауш проникновенно сказал:
— Смерть, пожалуй, будет наилучшим исходом для бедняги, которого мы так околпачили.