Только у Рольфа все было вполне благополучно. Он единственный в семье обходился без отцовской помощи. По своей профессии он менее зависел от кризисов — как в делах, так и в духовной жизни. Он шел той же прямой дорогой, что и отец. Отцу это было знакомо. Он сам прошел тот же путь, который теперь казался ему скучным. Три искателя приключений были ему ближе по духу. Возможно, они потерпят крах, а пожалуй, наоборот, будут очень счастливы. Бирка, уже не ждавшего для себя ни того, ни другого, приятно волновали эти неведомые, неопределившиеся судьбы. Он с жадным любопытством всматривался в детей: как они будут держать себя, когда услышат то, что он собирается им открыть.
— Вот что, — сказал он. — Я сделал изобретение. Если мне нельзя будет самому его реализовать, придется вам. Это взрывчатое вещество. Самое сильное из всех, которые были до сих пор открыты. Взрывчатое вещество наивысшей бризантности, теперь как раз такое и требуется, наш концерн купит его у вас. И это оградит вас от нищеты.
Он говорил все глуше: как видно, устал от разговоров и хотел поспать.
— Замечательно! — негромко сказал Эмануэль. — Ну и неожиданность! А что значит «бризантность»?
— Удивляюсь тебе, папочка. И ты говоришь нам об этом только теперь! А все делал исподтишка? — воскликнула Инга.
— Мне бы очень хотелось, чтобы папа сам реализовал свое изобретение, — заявила Марго.
Двое других тотчас же подхватили:
— Ну конечно же. Папа скоро будет здоров. Рольф, папочка скоро поправится?
Рольф, на которого отец снова метнул быстрый взгляд, пожал плечами:
— В таких случаях трудно предугадать. — И он почувствовал себя актером.
— Слава богу! Папа что-то изобрел! — с глубоким вздохом произнесла Инга. — Хотелось бы мне хоть месяц побыть на положении дамы.
— Месяц? — Эмануэль удостоверился, что веки тестя плотно сомкнуты. — Всю жизнь, дитя мое! Конец всем мучениям. Это самое нужное изобретение.
— Почему же именно это? — усомнился благоразумный Рольф.
— Как это почему? Взрывчатое вещество наивысшей… Одним словом, сильнейшее взрывчатое вещество! Дайте мне его, и я сделаю вас миллионерами. Веришь, Марго?
— Решительно всему, — подтвердила тихая Марго, и в голосе ее прозвучала страстная нотка. — Я готова поверить всему, только бы ты радовался жизни, Эм.
— А разве кто-нибудь из нас радуется жизни? — спросил Эмануэль.
Инга ответила:
— Надо взять от жизни все, что возможно. Иначе так и останешься ни с чем…
— А спорт? — предположил Рольф. — Ведь вы на всех теннисных площадках бываете.
Марго окончательно вышла из себя.
— Что же — ради удовольствия я играю до одури в теннис и рискую каждое воскресенье стать жертвой автомобильной катастрофы! Надо же хоть иногда подышать полной грудью: контора так душит!
— И оставляет нам слишком много неизрасходованных сил, — добавил Эмануэль. — Кого же увлекает работа?
— Если она ни к чему не приводит, — вставила Инга.
— Разве что к увольнению, — закончила Марго.
Все помолчали.
— А там, не успеешь оглянуться — как состаришься, — заметил кто-то. Остальные молча согласились.
Опять помолчали. Потом раздался голос:
— А кто распоряжается нами? Это тайна. Может быть, некто, кого нам никогда не удастся лицезреть.
И все трое прошептали:
— Карл Великий.
— Вздор! — воскликнул Эмануэль и тряхнул головой. — Станут нами заниматься заправилы концерна! Для этого есть начальники рангом пониже.
— Шаттих! — в один голос вырвалось у Марго и Инги. А Рольф сказал, что даже бывший рейхсканцлер вряд ли будет интересоваться их скромным существованием, хотя он и не такая невидимка, как высокая особа, именуемая Карлом Великим.
— Вы еще слишком ничтожны для них, — откровенно пояснил доктор.
— Мы молоды, — смело заявила Инга.
А Марго добавила:
— Нам нечего бояться безработицы.
— И все-таки мы боимся, — сказал Эмануэль, сам озадаченный своей откровенностью. — Только наш добрый отец до сих пор не дает нам раствориться в общей массе. Не будь его, мы, как и все прочие, уже через неделю после увольнения стали бы голодать.
Все взгляды устремились на бледное, окаменевшее лицо Бирка; в комнате наступила тишина.
— Нет, — вскрикнул Эмануэль громче, чем полагалось бы у постели уснувшего больного. — Мы молоды и хотим не просто жить, но жить без боязни, не продавая себя. Мы даже мечтаем о влиянии и власти, пока не поздно, пока эта чудовищная машина не раздавит нас окончательно. Теперь в наших руках изобретение, оно перевернет всю жизнь.
— Взрывчатое вещество?
— Взрывчатое вещество наивысшей… Ну, вы знаете. И с чего это папа опасается, что в будущем нам остается рассчитывать лишь на самих себя?..
— Он просто недооценивает шансы, которые получит тот, в чьих руках будет находиться такое изобретение. Папа — ценнейший из людей, каких я когда-либо знал, но он слишком неуверен в себе, — страстно прошептал Эмануэль.
— Старое воспитание, — вставила Инга.
— Неважно: он сделал изобретение, а уж реализовать его — мое дело.
— Но ведь для этого надо, чтобы сначала… Ведь он отдаст нам это изобретение лишь в том случае…
Марго произнесла эти слова чуть слышно, но все ее поняли. Инга быстро сказала:
— Папочка выздоровеет. И тогда он предоставит Эму реализовать свое изобретение. Ясно, что это может сделать только Эм!
Марго промолчала, ей это было не так уж ясно. А почему же это ясно Инге? Марго окинула обоих быстрым взглядом, но они, казалось, не обращали друг на друга внимания. Инга вопросительно повернулась к Рольфу, Эмануэль присматривался к Бирку: спит ли он.
— Пойдем, — сказала Марго. — Как бы не разбудить папу. Попозже я снова приду, — объяснила она брату. — Но не лучше ли мне остаться и тихонько сидеть возле него?
Она и виду не подавала, что следит за Ингой и Эмануэлем, хотя все ее мысли были сосредоточены на поведении мужа и сестры.
— Это самое лучшее, — решил Эмануэль. — Оставайся, а я тем временем куплю кое-что для машины, ведь завтра воскресенье.
— И мне в ту сторону, — заявила Инга и, уже одеваясь, добавила: — Завтра мы не поедем далеко. Ведь папочка…
Ее слова звучали просто, даже сердечно. Марго корила себя за то, что потеряла доверие к сестре. Но это было так.
Уже на пороге Эмануэль снова вспомнил о взрывчатом веществе…
— Где оно? Надо показать его людям?
Инга возразила:
— Все знают папу, тебе поверят на слово. Просто скажешь, что это взрывчатое вещество…
— Наивысшей… — подхватил Эмануэль, — наивысшей…
— Бризантности, — подсказал Бирк, открывая глаза.
— Как, ты не спишь? — спросили они, пораженные. — Давно? — допытывались они. Ведь не все, что здесь говорилось, было предназначено для ушей старика.
— Неужто заснул? — ответил Бирк вопросом на вопрос. — Последнее, что я слышал, было: «А что значит бризантность?» И давно я сплю?
— Да, папа. Но что же такое бризантность? — Инга с детства привычным движением приникла головой к щеке отца.
— Это взрывная сила, детка. Что же еще может крыться во взрывчатом веществе? Но ни слова Эмануэлю. Достань эту штуку из моего пальто!
— Дорогой отец, тебе лучше, после того как ты вздремнул? — спросил зять с самой обворожительной интонацией, какую мог придать своему голосу. И вдруг Бирку пришло в голову, что молодой человек с таким голосом способен на все. Особенно, если у него в руках очутится столь сильное средство, — как то, что Инга достает из кармана его пальто. Слишком поздно, она уже достала. Слишком поздно возникли у Бирка сомнения.
— Но тут ничего нет, — сказала Инга.
— Как же так? Куда же оно девалось?
— А какое оно на вид?
— Или на ощупь? — спросил подоспевший Эмануэль.
— Круглый сверток — как бомба, — сказал Бирк, чтобы впечатление было посильней.
Марго лучше всех знала отца. Она шепнула ему на ухо:
— Не надо, не отдавай ему этого взрывчатого вещества.
Он взглянул на нее. Догадалась она, что ли?
— Он обязательно ввяжется в какую-нибудь скверную историю.
— Эм? — спросил Бирк.
— Почему ты называешь его Эм? Ведь так называет его только Инга, — сказала она.
Он понял, что Марго ревнует, и погладил ее руку.
— Не беспокойся, дорогая, — прошептал Бирк и прибавил громко: — Нет его там? Может быть, и не было. Не помню. У меня жар.
Эмануэль вскрикнул.
— Не потерял же ты свое изобретение?
— Надеюсь, что нет, — слабым голосом ответил Бирк. — Но как бы там ни было, у меня есть формула, она припрятана в надежном месте. Вот поправлюсь….
В комнату вернулся Рольф. Он сообщил:
— Там какой-то рабочий ждет.
— Очень любезно со стороны рабочих. Они хотят выразить мне сочувствие. Можно ему войти?
— Пожалуйста, прими его, если хочешь, но пусть по крайней мере уйдут Инга и Эмануэль.
— Уходим, — сказала Инга. Подняв руку больного, она с нежностью поцеловала ее.
Эмануэль тем временем снова обшаривал карманы. Он совершенно растерялся: то отходил от пальто, то снова порывисто и с отчаянием бросался к нему; пытался что-то произнести, но лишь судорожно глотал слюну. Он был бледнее, чем лежавший в кровати Бирк.
III
Вошедший испуганно смотрел на главного инженера. Он даже не заметил Марго, которая отошла в сторону.
— Да, — промолвил он тоном глубокого убеждения. — Так вот оно и бывает.
— Это еще обошлось хорошо, точь-в-точь как с вами тогда, — сказал Бирк.
— Ну, то другое дело. Я-то ведь нализался и полетел бы с лесов, не придержи вы меня, господин главный инженер.
— И с тех пор, Лариц, вы всегда являетесь на работу в трезвом виде. Что это вы мне принесли?
Рабочий взвешивал в своих сильных руках какой-то сверток.
— Я это подобрал, — сказал он, — на том самом месте, где вы упали, господин главный инженер, и подумал — не ваше ли это?
— Видишь, Марго. Вот и сверток. Если не боишься, возьми его и отдай мужу.