Все еще чувствуя себя наедине друг с другом, они разговорились о том, как хороша Инга.
— Мне видно в окно, — сообщил Эрнст, — что она уже надела твое платье.
— Как бы мне хотелось на нее взглянуть! — страстно сказал боксер.
— Так беги сюда, — храбро ответил брат, — мы как раз собираемся завтракать.
Брюстунг устремился наверх. Эрнст еще постоял, свесившись через перила и сплевывая вниз. Его темные волосы рассыпались, обнажив странную белую прядь, которую он обычно прятал… Его взяло сомнение. Собственно, все, о чем они только что говорили, не было еще реально. Да и никогда слова не бывают так надежны, как машина в своем четком беге. Семнадцатилетний юноша ежедневно убеждался в этом и на себе и на других. Он плотнее сдвинул брови и шагнул в комнату.
В столовой Марго накрывала на стол. Помогая ей, сновала взад и вперед маленькая Сузанна. И еще был здесь Эмануэль, но он стоял к ним спиной. Все молчали.
— Она теперь у нас в комнате, — шепнула Сузанна. — Примеряет новое вечернее платье.
Марго вздрогнула и быстро оглянулась на Эмануэля, который не расслышал или сделал вид, что не расслышал. Тем не менее Марго увлекла девочку к дверям кухни.
— Откуда взялось вечернее платье? Вчера она блузку и то не могла купить, а блузка ей очень нужна.
— Да вот посмотри сама, — сказала Сузанна в подтверждение своих слов. И по доброте сердечной добавила: — Конечно, это не Эмануэль ей купил.
Марго откинула назад голову.
— Ну, об этом и речи быть не может! — сказала она, побледнев и сверкая глазами.
Молодой супруг вдруг сказал Эрнсту:
— Можешь взять мою машину.
— А вы разве никуда не едете?.. Из-за папы?
— Я — из-за папы, — подтвердила Марго. — У Эмануэля, наверное, другая причина.
Эмануэль вспыхнул:
— Может быть, прикажешь мне спрашивать разрешения, кого брать с собой, а кого — нет?
Марго, чувствуя, что к глазам подступают слезы, снова переменила место и устремила взгляд в сторону спальни; но как раз в эту минуту дверь распахнулась, вошла Инга. Сестры посмотрели друг на друга. Инга метнула быстрый взгляд в сторону Эмануэля. И снова сестры впились глазами одна в другую.
— Инга, поедем со мной? — предложил Эрнст без всякой задней мысли.
Но кроткая Марго грозно взглянула на него.
— Инга уже взрослая, заметь себе, мальчик. Она знает, с кем ей поехать. И знает, от кого принимать подарки.
В наружную дверь постучали. Эрнст отворил, вошел Брюстунг.
— А, милейший Бруно! — с оттенком покровительства воскликнул Эмануэль. А ведь боксер был уже почти знаменитостью, в газетах печатали его портреты.
— Пригласить его к завтраку? — спросил Эмануэль.
Эрнст помрачнел. Разве можно так обращаться с боксером Брюстунгом?
А тот пожимал всем руки, и каждый при его рукопожатии на мгновенье задумывался.
— Благодарю вас, — сказала Инга, не подавая руки.
— За что? — спросила Марго.
— За подарок. — Она не стала вдаваться в подробности.
Марго и Эмануэль, оба хмурые, долго после этого молчали.
— Вы его будете носить? — спросил Брюстунг.
— Думаю, что да, — ответила Инга. — Но подожду, ведь папа так болен.
— На бал в Спортпаласте — наденете? Через неделю.
— Кто знает, что еще будет через неделю, — произнесла она, глядя в сторону. — А вот вам надо выйти победителем еще сегодня вечером! Ты позвонила? — обратилась она к сестре.
— Папа еще спал, — сказала Марго. — После завтрака я к нему схожу.
— Я подвезу тебя, — примирительно сказал Эмануэль. Но именно от этой нотки у нее болезненно задрожали губы.
Эрнст кончил есть и сидел, уставившись в пространство. Они думали, что он по обыкновению буравит глазами воздух. А Эрнст сегодня утром окончательно убедился, как ненадежны люди и вещи, все, что не выверено техникой.
Маленькая Сузанна заявила, что собирается стать кинозвездой. Она сказала это просто так, к слову, и совершенно спокойно. Никто, впрочем, не удивился, так умно и ясно рассуждала девушка.
— Ведь большой участок, который кинокомпания решила купить для своих студий, принадлежит папиному концерну, — пояснила она. Ей казалось, что этим все сказано.
— Папа у нас замечательный, — возразила Инга. — Но, знаешь, добиваться заключения сделок для того, чтобы ты стала кинозвездой… Этому он еще не научился.
— Ничего, научится, может быть, — заявила шестнадцатилетняя. — В наше время всему научишься.
— А ты-то сможешь? — спросил Эмануэль. — Я хочу сказать — стать кинозвездой?
— Господи! Ну, разве не глупый вопрос?
И маленькая Сузи вдруг так высокомерно взглянула на него, будто она уже вовсе не маленькая Сузи. Несмотря на воскресенье, она была в будничном платье и даже не подрисовала лицо; тем ярче выразились на нем гордость и презрение. Ну как еще ответить на такой смешной вопрос?
Он понял это и даже сам поддержал ее.
— Ну что ж! А я разве не перебрал десятка два профессий? Был и актером. То, что умею делать я, умеет каждый. И сам я могу заменить любого. Вот тебя и вытесняют новые люди, и внезапно оказывается, что ты уже переросток.
Но кто-то с ним не согласился: Марго. Оттого, конечно, что для разлада с мужем у нее были и другие причины. Эмануэль избегал смотреть на нее.
— Разве боксером может стать всякий? — спросила она чемпиона.
Брюстунг обдумывал ответ, ему хотелось угодить всем. Как всегда, он обратился к Инге.
— Это совсем другое, — пояснил он. — Во-первых, бокс — это не на всю жизнь.
Ему почудилось, что она скривила губы. Он быстро поправился:
— Мировое-то первенство я завоюю. Но прежде чем лишиться его, займусь другим делом.
Эмануэль согласился с ним, Марго тоже — не без колебаний, правда. Но не все ли равно было Брюстунгу? Он заметил только, что Инга повела плечами. Своими прекрасными плечами, как бы желая этим сказать, что при любой профессии он — герой не ее романа. В это мгновение Брюстунг вдруг почувствовал себя смертельно одиноким, слова его будто увязали в густом тумане, наполнившем его душу, такая взяла его тоска.
Он сказал, что если сегодня вечером они будут в Спортпаласте, он, вероятно, выйдет победителем. И, глядя на Ингу, добавил, что ему отчаянно не везет и что как раз в таких случаях он одерживает победы в борьбе.
Брюстунг вскочил. От волнения он стал говорить странные вещи.
— Удача — это еще не всегда удача. Я долго тренировался и могу надеяться на успех. И все-таки он может от меня ускользнуть. А когда страшишься поражения, не быть тебе победителем. Сейчас я на самом верху, но сегодня же могу сорваться. В боксе самое опасное — неуверенность.
— Неуверенность опасна во всяком деле, — вмешался семнадцатилетний Эрнст, и все взгляды обратились теперь на него, на странную прядь белых волос, выбившуюся наружу. Они почти не удивились тому, что именно он высказал эту мысль, настолько подтверждалась она их собственным опытом.
А Эрнст уже снова уставился в одну точку. Он вдруг сообразил, отчего у Брюстунга, здорового широкоплечего мужчины со спокойным выражением лица, тренированным телом и всё возрастающей известностью, такие влажные руки.
Инга отозвала в сторону старшую сестру:
— Наконец-то я нашла жирную пудру, которая хорошо держится.
Вот оно! Прочность и надежность. Быть вечно юными, вечно прекрасными — к этому стремились и Марго и Инга. Одна мечтала об этом ради Эмануэля, другая — ради многих других. Но прежде всего это необходимо для жизни. И они стали усердно пробовать новую пудру.
Эмануэль ответил на вопрос Брюстунга:
— Право, не знаю, удастся ли мне посмотреть тебя сегодня вечером. Работы уйма, даже по воскресеньям. Я взялся за одно дело; девяносто шансов из ста, что оно принесет мне богатство. Но меня тревожат последние десять процентов! Самое трудное — сдвинуться с места. Мне всю ночь мерещилось, что я состязаюсь в беге.
— Разве это имеет отношение к спорту?
— В какой-то мере — да, — ответил Эмануэль, исполненный решимости не проговориться.
Инга подняла глаза:
— Не давай только нокаутировать себя в первом же раунде, милый Эм, — произнесла она быстро, как затверженное. И снова занялась своим лицом.
Марго толкнула ее локтем: даже эти слова показались ей лишними. Ей и прежде не хотелось, чтобы отец отдал свою большую тайну в неискусные руки. Теперь оставалось одно: молчать и действовать.
Она встала.
— Иду к папе.
— А как же твой пилот? — воскликнула маленькая Сузанна. — Он тебя ждет, наверное.
— Да мне и самой очень хотелось бы. Но как же… А как ты думаешь, не сможет он задержаться на полчасика? Ах, нет, это невозможно. Но к папе надо непременно, по телефону никто не скажет правды, а уж Рольф и подавно.
— Телефон! — доложил Эрнст. — Просят Марго!
Кто? Говоривший не назвал себя; это был Шаттих. Да, не кто иной, как сам главный директор пожелал говорить с Марго. За всеми пережитыми волнениями она еще не успела рассказать о своей встрече с ним. Все стояли молча, в полном недоумении, пока Марго не вышла из кабинета Бирка.
— Вчера он пожелал, чтоб я перешла работать к нему на квартиру. А теперь он настаивает, чтобы я пришла сейчас же.
— Вас это удивляет? — неопределенно спросила Инга.
— Чему тут удивляться, — сказала маленькая Сузи тоже с непроницаемым видом.
На Эмануэля все старались не смотреть; он растерянно спросил:
— В воскресенье утром? — как будто только это и поразило его. Потом вдруг расправил плечи и угрожающим тоном заявил: — Вместо тебя пойду, разумеется, я. Господин Шаттих, видно, не знает, с кем имеет дело.
— Что это, Эм! — отозвалась Сузи. — Уж не собираешься ли ты отрастить себе бороду? Это было бы как раз под стать твоим взглядам.
— Разве у меня такой вид, — спросила Марго, — будто мне на роду написано стать жертвой Шаттиха? — И подумала о своем вздернутом носе. Она оглянулась. Все шестеро молодых людей от души смеялись над тщетными надеждами стареющего мужчины. Да и самому Эмануэлю все это казалось теперь только потешным.