— Я? — Марии стало страшно. — Из чего мне выкарабкиваться? — ответила она для виду.
Он только пожал плечами.
— Все может еще уладиться. Викки, во всяком случае, делает все что в ее силах, чтобы направить свои мысли по другой колее. Завела любовника, — процедил он сквозь зубы.
Только теперь Мария поняла, какая пропасть легла между ним и сестрой. То была ревность! Сестра пошла своею обособленной дорогой; тотчас отчаянная затея с Аделью опротивела юноше, и вот он ищет прибежища в Марии, в ребенке!
— Это нам не поможет, — решила Мария. — Знаешь, что я думаю? Нет у нее никакого любовника.
— Так. Но в один прекрасный день ты увидишь в газете их общую фотографию. Он же артист!
Мария покачала головой. Она думала о шофере Эдгаре, которого держала под присмотром горничная Лисси. Викки и того выдавала за своего любовника, когда он им вовсе не был, — лишь бы Игнацу Бойерлейну получать свою дозу возбуждающего, а ей самой поиграть в головокружительную опасность. Не из тех она женщин, которые влюбляются. И в Минго она никогда не была влюблена.
— Была она влюблена в Минго? — спросила неожиданно Мария.
Курт отступил на шаг.
— Не говори о нем! — Он положил ребенка в кроватку. — Мы все, быть может, на краю гибели, по крайней мере такое у меня предчувствие, а ты думаешь только о Минго! Прекрасно! Идем в «Гарем». Там наше место. Да и предчувствие мое рассеется после двух рюмок коньяку. — Он подал ей пальто.
Вскоре затем Викки попала в загадочную автомобильную катастрофу. За городом, на проселочной дороге, машина опрокинулась, причем госпожа Бойерлейн ехала не в собственной машине. Кажется, рядом с ней сидел какой-то господин, и в тот же вечер один известный актер явился в театр с большим опозданием. Газеты, занимающиеся подобными вещами, отмечали это совпадение.
Пока Викки, получившая легкие ушибы, лежала на тахте, муж делал ей осторожные упреки.
— Неужели это было так необходимо? — только и спрашивал он.
Викки очень скоро потеряла терпенье.
— Конечно нет, но представь себе, что пошел дождь. Просто смешно. Ты тянешь с этим, как сорокалетний старик. Мой отец тоже способен был шесть часов подряд говорить о такой мелочи. Впрочем, впоследствии он и сам выкинул коленце, — добавила она язвительно.
— Мутхен-Нутхен-Путхен! — протянул муж, чтобы ее успокоить.
Она передразнила его самым отвратительным детским голоском.
— Я отнюдь не собираюсь отнимать у тебя молодость, — заверил он, — ни твои милые преступные задатки. Раз уж я такой обыватель!
— Да, если б ты был обывателем! — сказала она нормальным голосом и с неприятным выражением лица.
Он оправдывался:
— С тобой это трудно. До таких доискиваешься вещей!
— Раз ты за то и платишь слугам…
— Знаменитость пропечатали в газетах. Но я не придаю этому никакого значения. Я имею слабость считать тебя верной, — сознался он просто.
— Спасибо, милый Игнац. Значит, тебя не поразит и то, что я уеду на днях в Сан-Мориц.
— Одна?
— А что ты подумал? Понятно. Поправить здоровье. Эта история с авто расстроила мне нервы, ты должен извинить мой каприз.
— Охотно извиняю. Но дело не только в истории с авто. Катастрофа плюс знаменитость устанавливают твое алиби. Путхен! Ты говоришь — в Сан-Мориц. Нутхен, куда ты едешь в действительности — с ребенком?
Это было, как выстрел.
— С кем? — Викки приподнялась с подушек, но тотчас же вновь упала на них. — Разумеется. Как же было тебе не докопаться до ребенка? Ну? От кого у Мутхен-Нутхен-Путхен лебеноцек? — просюсюкала она.
— Ах, если бы он был твой! Моя бедная несовершенная преступница, — проговорил он в окно, — мне остается только тебя предостеречь! — Конец фразы он сказал с ударением и прямо ей в лицо.
Помолчав, он начал снова:
— Мария, естественно, произвела на меня известное впечатление.
— И ты не хотел бы ограничиться одним лишь впечатлением!
— Возможно, но это к делу не относится. Тебе не хватает ребенка — понимаю. А я — что у меня есть? Одни заседания! Чтобы сделать жизнь выносимой, я должен идти с ней на компромисс. Не попробовать ли мне осуществить компромисс через Марию? — Он сказал подчеркнуто. — Между тобой и Марией стоит известный инцидент.
Викки поспешно перебила:
— Боюсь, она не принимает тебя всерьез, мой милый Игнац.
— Тогда попробуй сама!
— Меня она принимает слишком всерьез.
— Мне кажется, она может стать опасной. Без компромисса мы ни к чему не придем.
— Придем! — твердо сказала Викки.
Бойерлейн подумал: «Быть может, к окончательному разъяснению непонятного брака». Затем он напомнил жене, что ей нужен покой, и удалился.
В тот же час Курт, развернув газету, спрашивал Марию, верит ли она теперь в любовника Викки. Мария не находила что возразить, но ее внутреннее убеждение говорило «нет».
Как-то среди дня, в августе, Викки сама обратилась к ней:
— Мария, ведь мы друг друга любим, тебе это ясно? Окажи мне в первый раз настоящую услугу.
— В первый раз, — повторила Мария. Она не успела выговорить эти три слова, как в ее мозгу пронеслось:
Курт, Минго, ребенок, рельсы, синий камень, Адель, и бар, и Бойерлейн, и Кирш.
— У тебя был плохо развит вкус, Мария. Я первая тебя одела. Если ты стоишь теперь передо мной, как светская дама… (Мария была уже в вечернем туалете).
Бойерлейн на короткое время уехал по делам, да и все равно скрывать уже было нечего. Викки объявила:
— Я сказала ему, что еду в Сан-Мориц. Надо всегда говорить то, что затеваешь на деле; тогда будут думать обратное.
— Что же он думает?
— Он думает — Минго! — объявила Викки и твердо посмотрела на Марию. — Насчет Минго он вполне уверен. До сих пор он только однажды упомянул о нем, как об «известном инциденте», — и больше ни разу. Если от меня станут приходить письма из Вармсдорфа, тогда Бойерлейн решит, что я на самом деле у господина Минго в Вармсдорфе, а не в Сан-Морице. Поняла, чего я от тебя хочу?
— Нет.
— Неужели вы все остаетесь в баре такими простушками? Ты поедешь в Вармсдорф и будешь там каждый день бросать в ящик письмо. Теперь ты вообразила, что тебе придется еще и письма писать? Но ты у меня свалишься с облаков: я сама написала письма и даю их тебе с собой. Вот, получай!
— А кому ты их пишешь?
— Прочти и забирай. Я их пишу тебе, моя деточка. Вот! Игнац их находит, думает, что я в Вармсдорфе, посылает туда своих сыщиков, и я в Сан-Морице пользуюсь покоем.
Мария заметила с презрением:
— Выдумать столько бесполезной лжи!
— Ему я сказала правду: Сан-Мориц.
— А мне? — спросила строго Мария. — Ты говоришь, он пошлет сыщиков в Вармсдорф. Сыщики увидят, что никакого Минго там нет и что я отправляю письма самой себе. В то же время твой муж установит, что я не показываюсь ни здесь, в доме, ни в ресторане.
— Пока я в Сан-Морице, ты не можешь на меня шить, а в ресторан он и так не верит. Но оставим, раз ты мне отказываешь в первой услуге, о какой я тебя попросила.
Мария ясно почувствовала, что Викки только разыгрывает разобиженного ребенка, в действительности же она чего-то выжидает. Но в «Гареме» Мария нашла письмо. Из опасения перед шпионившими голландками она предпочитала получать письма на ресторан. Письмо было от младших братьев и сестры, сообщавших ей, что Минго вернулся домой. Дочитав до этого места, Мария поспешила засунуть листок под лиф и посмотрела вокруг, не наблюдают ли за ней. Видела только Нина. Мария подошла к ней и шепнула:
— Минго дома.
Нина пошарила под стойкой и вытащила развернутую карту, утыканную булавками.
— Сходится, правда? Я только не хотела волновать тебя, Мария. Теперь ты, конечно, поедешь домой. Нельзя, чтоб он тебя ждал. И не надо, чтобы до него дошло что-нибудь о тебе через третьих лиц. Поверь мне, прямая дорога — самая верная. Простой, хороший парень, как твой Минго, поймет все, что ты ему расскажешь, но ты должна рассказать сама.
Невеста моряка явно терзалась сомнениями. Нина заботливо ее уговаривала:
— Ты теперь знаешь, что тут за жизнь. Выходи за него замуж, потребуй в свадебный подарок шхуну и сопровождай его во всех поездках. Тебе советует женщина, для которой это уже невозможно — слишком поздно.
Их позвали ужинать. Мария удивилась совпадению, что и Викки хотела послать ее домой — к Минго, которого там не было. Но в этот самый миг он действительно был там. Не должно ли это пробудить в ней доверие к Викки? Но тогда верно и остальное: Викки едет просто в Сан-Мориц, она не ставит Марии ловушку, — на этот раз не ставит. Никогда ничему не верить тоже неумно. «Во всяком случае, ребенка возьму с собой! Хорошо ли? Можно ли сразу показать ему ребенка? Нина говорит, он все поймет. Правда ли?»
Мария не знала. Однако ж она объявила:
— Госпожа Фукс, я завтра не могу прийти на работу: особые домашние обстоятельства.
— Одной меньше, — заметила Стелла от лица всех остальных. — Торговля, надо сознаться, идет не слишком бойко. Спасибо, Мария!
После ужина Мария вспомнила, что еще не дочитала письма. Она развернула его под стойкой, и в глаза ей бросилась одна лишь фраза, но от этой фразы у нее перехватило дыхание. «Минго пробудет здесь только один день, он хочет опять наняться на судно». Значит, его уже нет! «Не может быть, он знает, что я приеду. Что я в дороге. Он должен понять это сам. Завтра утром я застану его в Любеке, хотя бы он садился уже на корабль! Я знаю его гостиницу в порту».
— Нина, я еще поспею сегодня на ночной поезд? Но как же, в вечернем платье! У меня нет с собой другого, а я должна сейчас же отправиться на Лертский вокзал.
— Есть у тебя деньги? — спросила с материнской заботливостью Нина. — Платье я тоже могу тебе одолжить. Поторопись, до свиданья, желаю удачи.
Мария, переодевшись, сходила с лестницы: вечернее платье она завернула в пакет и взяла с собой. Она уже ни о чем не раздумывала, бежала очертя голову. Она возмутилась, когда Адель ее задержала.