— Итак, ты тешишься ребенком, Викки! С таким упорством можно драться разве что за любовника, когда им завладела другая.
— Ребенок мой. Я его родила. Кончено! Могу еще добавить: без него я застрелюсь.
Курт пробурчал:
— Ты сошла с ума, — и предпочел позвать на помощь Минго, хоть и не был уверен, что тот чего-нибудь добьется.
Моряк несколько растерянно переступил порог. Он не сразу нашел тон для разговора с дамой, с которой был нежданно близок только один, теперь уже далекий, вечер. Викки, как и тогда, лежала, вытянувшись на тахте.
— Ах да, вы господин… такой-то. Не сомневаюсь, что вы все-таки помолвлены с Марией.
Быстрый взгляд при этом «все-таки» — и только; просто дама — и больше ничего.
— Моя невеста прислала меня по поводу ребенка, — сказал Минго.
Окно открыто, но шторы спущены. Ждет ли еще Мария терпеливо внизу?
— Спросите моего брата, куда он его девал! Это его ребенок. Мария — его невеста. Вы никогда не были у нее единственным, как вы знаете. И вы что-то медлите со свадьбой! А Курт уже принял решение. Для девушки это всегда самое главное. До свиданья! Привет моему любезному Вармсдорфу!
Минго в сущности уже удалился. Он только стоял здесь, точно покинутый самим собою. Он слышал, как дама продолжала:
— Курт спешит к высокой, красивой женщине, от которой у него ребенок. Идите же к ней вдвоем! Мне здесь никого не нужно. Скажите вашей невесте: единственное, чего она должна остерегаться, — это приходить сюда!
Брат чувствовал, что в ее холодном голосе звучит тяжелое, глубокое горе. Во всем свете он один мог это расслышать. Рванув Минго за руку, Курт вывел его из комнаты.
Когда они появились в передней, Лисси, говорившая по телефону, оборвала на полуслове. Дверь на лестницу захлопнулась за ними. Раздался звонок из комнаты.
— Подождите у аппарата! — сказала Лисси. — Меня зовут.
Минутой позже она вернулась и сообщила хозяину:
— Теперь она лежит в изнеможении. Мне приказано упаковать чемодан. Но сперва я должна позвонить по телефону… — Лисси назвала номер. — Велено сказать, чтобы все было приготовлено… Конечно — ребенок!.. Вызвать врача, вы говорите? Хорошо, врача… Мы ее не отпустим, пока у вас не кончится заседание… Отлично. Долго оно продлится? — спросила Лисси.
Снова звонок из комнаты.
— Соедините же меня наконец! — крикнула Викки. Она лежала на тахте и говорила в трубку: — Госпожа Фукс! Поезжайте сейчас же в свой ресторан! Курт и Минго отправились к вам. Вы знаете, кто такой Минго? Если Мария уедет с ним и ребенком, мой бедный брат окончательно свихнется… Да, вы расслышали правильно. Он вас не желает больше знать. Меня тоже. Он совсем потерял голову, он любит ребенка и мать…
— Госпожа Фукс! — прокричала она несколько раз, пока не заставила ту замолчать. — Вы хотите развязаться с Куртом?.. Нет? Тогда вы должны продолжать игру. Вы сами украли ребенка, пока из квартиры выносили мебель. Вы отвезли его на свою виллу, чтобы Курт вас не бросил. Да, я тоже думаю, что Кирш знает про виллу… Перестаньте, что вы орете как бешеная; ясно, что вы не желаете иметь дело с полицией. Я тоже не желаю. Поэтому я скроюсь с ребенком, а вы займетесь Куртом.
Тут в комнату Викки вошла рослая, мужеподобная сиделка. Викки остановила на ней неподвижный взгляд и выронила трубку.
На улице Курт взял Минго под руку.
— Ну, теперь я понял, кто заварил все дело. Ее зовут Аделью. И раз она что-то натворила, то мы ее застанем не дома, а… в ее ресторане, — закончил он, точно по наитию.
— Куда девалась Мария? — спросил Минго. — Она хотела подождать меня.
— О Марии не тревожься! Я должен заглянуть еще в одно место.
С этими словами Курт вошел в контору тотализатора. Он обо всем подумал. Мария, ребенок… и во что бы то ни стало порвать с Аделью! Никаких завещаний, никаких наследств! Независимость и быстрый взлет по социальной лестнице! Теперь или никогда! Непременно подтасую сегодня выигрыш!
Снаружи в дверях и в окнах белели большие ставни; молодые люди вдвоем проникли со двора в пустой ресторан и застали там Адель, склонившуюся в одиночестве над счетами. Услышав, как отворилась дверь, она спрятала зеркальце. Ее лицо было ослепительно, точно вечером; впрочем, зал был освещен, несмотря на пустоту, и Адель олицетворяла зрелые чары. Минго, не зная зачем он здесь, мог только воздавать ей должную дань восхищенными взглядами. Во взорах Адели горело в ответ щедрое обещание, как перед значительным гостем.
— Я кое-что угадала по вашему лицу, моряк, — сказала она с той готовностью в тоне, которая у нее появлялась в обхождении с посетителями. Минго почувствовал смущение, как ни жаждал он узнать, что в нем угадала такая женщина. — Вам хочется есть! — объявила Адель, и Минго испытал некоторое разочарование. Но с другой стороны, он вспомнил, что сегодня еще ничего не ел, даже не пил утреннего кофе, а было уже за полдень. Им сразу овладел голод, голод и только. Вся его воля растворилась в голоде. Однажды капитан заставил его в наказание пропоститься целые сутки, и теперь снова начиналась такая же штука! Мария и пресловутый ребенок отступили в тень, моряк больше не видел Курта и даже едва замечал блистающие руки Адели, ставившие перед ним холодные закуски и наливавшие вино.
Минго глотал еду, он с трудом проговорил:
— Ты сам сказал, Майер, что нечего мне тревожиться о Марии.
— Успокойся, время терпит, — бросил Курт и обменялся улыбкой с Аделью. Насчет моряка, как они его называли, они легко пришли к согласию, хотя обычно их мнения во всем расходились.
Адель сунула ему в руку второй стакан, принудила выпить до дна и при этом погладила его по светлым волосам.
— Этот умеет пить, — сказала она с любованием, отмечая, однако, как сильно меняется у человека лицо при слишком жадном наслаждении пищей.
Курт подтолкнул ее локтем.
— Теперь мы наедине!
— Знаю, — сказала Адель и, казалось, готова была расплакаться. Однако поставила перед закусывающим новую полную бутылку, затем отошла с Куртом в глубину зала. Она без стеснения обвила свои все еще красивые руки вокруг его шеи.
— Ты покоился в этих руках, — горячо прошептала она. — Неужели ты меня предашь?
— Выдай ребенка, и я останусь с тобой. — Он не тронулся с места.
Адель отступила сама.
— Какого ребенка? Откуда возьмется у меня ребенок? Кто-то из нас двоих сошел с ума. Я, по-твоему, решилась бросить свои дела и пустилась на похищение детей? Скажи прямо: на шантаж!
— Именно. Ты рассчитываешь удержать меня, завладев ребенком.
— Если бы я завладела ребенком, ты тогда остался бы со мною? — Она ждала, охваченная трепетом. Надежда на ее лице постепенно перешла в неверие, Курт следил, не вмешиваясь. Она попробовала перейти в атаку: — Знаешь, что говорит полиция? Что ребенка похитил ты! В конце концов ты ведь отец.
— Так полагает Кирш?
— Спроси у него сам! Ступай! Если бы в тебе была хоть капля рыцарства, ты бы меня выгородил, отвлек бы все подозрения на себя.
Курт разгадал в чем ловушка.
— Мне самому отправиться к Киршу? У меня тогда непременно выйдут неприятности.
— Какие? Боишься, что он тебя засадит?
Он глядел на нее молча враждебным взглядом. Адель тоже приняла грозный вид.
— Вся беда в том, что ты хочешь смыться с Марией и с ребенком, но номер не пройдет. Он усилит надзор.
— Кто? Кирш возьмет меня под надзор?
— Он и я! Понял? У меня против тебя достаточно улик, мой милый. Так что у нас с тобой все будет гладко. Ты у меня в руках. Мой сладкий мальчик должен отдаться на мою милость!
Она фыркала, метала искры; отбросив всякую сдержанность, стала вдруг бешеной Аделью тех давних лет, когда Швандер еще пробавлялся сводничеством. И этим она, наконец, распалила Курта, несмотря на расплывшиеся бедра, в которые уперлась белыми кулаками, несмотря на вздутый живот. Курту это импонировало, ему это сейчас представлялось более властным, чем сила Марии и страсть сестры.
Он послушно подошел, чтоб Адель могла обнять его и поцеловать, как было у них заведено. Адель, однако, слишком разошлась, она толкнула его в грудь и заявила преувеличенно четким голосом:
— Мальчик лишен наследства и получает отставку. Решено! Ты слетел, вот твой преемник!
Курт рассмеялся — только потому, что сейчас она ему нравилась. И вдруг он понял смысл ее столь выразительной речи.
— Повтори еще раз! — потребовал он.
Адель увидела по его лицу, что зашла слишком далеко, и попробовала все обратить в шутку.
— Неужели я приму его всерьез? Жалкий объевшийся пастух! Ты, может, думаешь, что такой бывает хорош как мужчина? Вы судите по плечам, но мы, женщины, разбираемся лучше. Мужчина должен быть нервным — как мой сладкий мальчик.
Они переплелись в объятии, нога к ноге одолели пятнадцать ступенек, по которым вечерами порхал балет. Они не беспокоились о Минго: тот все еще трудился над большим окороком, и в то же время его волновало обилие бутылок на стойке.
Курт с Аделью прошли мимо уборных в раздевалку. Дверь была очень толстая, с замком изнутри и снаружи. Адель могла здесь кричать. В любви она больше всего любила крик и еще — стол, чтоб ее кидали на доску.
— Ты мой муж, — кричала она, глубоко вдыхая этот воздух, пропахший потом голотелого балета.
Курт вот уже десять минут думал обо всем и передумывал. Отказаться от наследства, да еще в пользу Минго — этого он всерьез не предполагал. Можно убеждать себя в чем угодно, но этого не будет, не должно быть! Мария и ребенок, независимость, быстрый взлет по социальной лестнице — да, конечно, но только с «Гаремом» в придачу, как же иначе? Завещание! «Гарем»! Другой мысли Курт не допускал, он понял, наконец, самого себя. Потом это забудется на время, но сейчас Курт знал о себе, что способен на все, лишь бы вопрос разрешился полностью. Он швырнул Адель на стол, и на этот раз она закричала от боли. Забытая миома!
— Зачем ты так делаешь? — спросила она не без страха перед его перекошенным лицом.