— Я тебе не доверяю!
Она ему тоже не доверяла, но смолчала о том. Он здесь, она еще владеет своим любимым мальчиком, он еще пугает ее, любит ее, в то время как страх перед собственным животом вырос уже между ней и жизнью и смерть уже завладела ее телом. Он здесь, но тотчас же после этой неповторимой минуты может пойти и донести на нее комиссару, отступиться, предать!
Адель, когда они крались назад, приложила палец к губам, решив обмануть Курта, чтобы он стоял тихонько и не последовал за нею. Она благополучно вышла за дверь, за тяжелую дверь, захлопнула ее, задвинула засов, повернула ключ. «Мой сладкий мальчик может колотить в нее в пустом ресторане! Пьяный внизу тоже в моих руках!»
Минго шагал по залу, точно на вахте.
— Когда, наконец, придут Майер с Марией? — спросил он.
— С Марией? Конечно, ваш друг ушел, он ее приведет. Вы можете сказать мне, куда вы пойдете, я им передам.
— Вы меня гоните, А… Адель?
— Правильно, меня зовут Адель. Можете, конечно, остаться здесь, но что скажет на это Мария? Вы, мне думается, не очень-то верный человек, М… Минго.
— Так, мое имя — Минго. У нас с Марией очень старая связь и никогда не разладится, что бы ни случилось. Вчера, когда я вернулся из дальнего плавания и мы с ней увиделись, она даже не спросила, что я делал в портах. Случая с Викторией Майер она тоже не принимает всерьез — сегодня она сама послала меня к ней на квартиру спросить о ребенке. Скажите, никак ваш дом сносят? — удивился он, заслышав глухие удары.
— Нет, это там работают наверху, в уборных, они совсем обветшали.
— В вашем заведении быстро согреваешься. — Он чувствовал надобность извиниться за свое состояние.
— А около меня?
— Около вас!.. — Он попробовал ее обнять.
Она уклонилась и воскликнула:
— Моряк, я спою песню «Невеста моряка» для вас одного, не каждый может похвастаться такою честью.
Она повела его за руку к роялю, стоявшему в противоположном от лестницы конце. Запертый Курт колотил в дверь слишком громко, Адель сочла разумным заглушить стук.
Она дубасила по клавишам и пела во весь голос. Минго развалился на маленьком диванчике. Так застала их Мария, когда вошла. Адель провозгласила: «Второй куплет!», хотя уже кончила его. Когда она его допела, Мария поняла все, что тут произошло. Однако песня не могла повторяться без конца, Мария прервала ее на середине. Тишина. Ничего. Курт успокоился, удивилась Адель. Но тут же ею овладели самые злые опасения. Тем спокойней указала она на гостя.
— Твой друг пьян, но ты сама виновата, Мария. Сперва он сидит у тебя целый день не евши, потом ты его посылаешь к Викки, которая тоже подала ему только руку, а затем ко мне.
— Я послала его к вам, госпожа Фукс?
— С Куртом. Молодые люди пришли сюда вдвоем искать твоего ребенка. Где же быть ребенку, как не в моем кабаке? Ясно, там наверху! — кричала она. — Пойдем посмотрим, что ли?
Адели не терпелось убедиться, что ее опасения правильны и в раздевалке пусто. Курт вылез, верно, по пожарной лестнице! Хорошо еще, если он добрался до нее, не сломав шеи! Лестница в двух метрах от окна. Сейчас придет швейцар и сообщит, что Курт свалился во двор и не может встать! Или сам Курт появится в дверях и бешено раскричится. Нет! Мы запремся наверху!
— Ступайте оба со мной наверх! — потребовала она.
— Бросьте, что за вздор, госпожа Фукс! Никто не ищет у вас ребенка. Что вы все знаете, это другой вопрос, — сказала Мария, бледная, подавленная горем.
Минго встал с дивана, он почти протрезвел.
Адель молчала, она пробовала взвесить, что, собственно, произошло, измерить, как далеко это заводит в глубину человеческих душ, судеб, Марииного сердца. Для нее было важно одно — что станется с Куртом?
Но куда бежит теперь любовник, в угоду которому она все отдала, на все пошла? Он не сорвался с пожарной лестницы и не появился в зале. «Значит, он направился к Киршу, он меня предает. Я знаю эту гнусную ехидну, знаю его мстительность. Что бы он мне ни подстроил, я всего могла ждать от него!»
— Мария, — заговорила она. — Дальше так идти не может! — Она перевела дыхание, готовясь назвать виллу в Целендорфе.
Но не так-то просто назвать. Во-первых, она не упомянула о вилле в своем завещании: нужно иметь на всякий случай тайный резерв. И потом — ради этой гамбуржанки Курт готов оставить ее, Адель, как только получит наследство! Она меня ненавидит. Она хочет меня выпотрошить, я для нее все равно что мертвая. Нет, ей еще придеться в жизни кое-что изведать!
Пусть Мария бледна и подавлена горем, Адель опять могла хладнокровно смотреть на нее — не то что Минго. Тот стоял, понурив голову.
— Пойдем, моя Мария. Здесь ничего не добьешься.
— Кроме еды и питья на шестнадцать марок, — ввернула Адель.
— Они ничего тебе не сделают, Мария.
— Куда девался Курт? — спросила та.
Вместо него ответила Адель:
— Вероятно, пошел в полицию. Меня только удивляет, что и ты не отправилась туда же. Но если ты еще встретишься с ним у Кирша, скажи ему одно: он прав, что не доверяет мне. Он поймет, что это значит. — Адель отвернулась, теперь она сама была не рада, что оказалась замешана в это дело. К сожалению, Мария не позволяла ей забыть того, что сделано.
— Вы помните, как вы затянули меня в свой бар, госпожа Фукс? Вы на это пошли, потому что боялись меня — за Курта боялись; и потом тут втесался еще синий камень. Вы ни на минуту не верили, что он в самом деле у меня. Вы действовали сообща с Викки. Так что не ново будет, если и сейчас окажется то же. Вы знаете, где мой ребенок!
Ответом ей был крик. Адель даже подняла руки, ей показалось, что высокая, сильная гамбуржанка неизбежно набросится на нее. Только прождав напрасно с минуту, она поняла: это горе, достигшее своей вершины. «Оно выглядит как… как грозный ангел», — открыла Адель.
Она сознавала, что нервы ее до крайности напряжены, но все же из потребности говорить выдала то, о чем бы лучше было умолчать.
— Ну как, хочешь получить наследство? Вместе с Минго? Тогда ты мне поверишь, что Адель Фукс ничего против тебя не замышляет? Вы устроитесь вдвоем при отличном деле, будете оба богаты. Спроси Курта! Он уже ясно представил себе, как его лишают наследства, потому-то он и перестал мне доверять. Сейчас он сидит у Кирша. Беги туда же! Но скажи ему, пожалуйста, что тебе уже вернули ребенка. Что ему наши россказни! — прокричала она в отчаянии.
Один только Минго мог разрубить узел. Хмель совсем сошел с него. Он силком увел Марию из ресторана.
Когда они выбрались на улицу и прошли еще квартал, он спросил:
— Эта женщина — сумасшедшая?
Мария не ответила, но ей пришло на память, как вначале и она считала всех умалишенными. Тем не менее нужно было защищаться, бороться не на жизнь, а на смерть.
— Где ты была все время? — спросил Минго.
Где только Мария не была! Бегала несколько раз в уголовный розыск, но все не заставала Кирша, а в ожидании снова подошла к дому Викки. Но опять не решилась подняться по лестнице — из страха перед самой собой. Спряталась снова в подъезде напротив. Прячась в первый раз, она видела оттуда, как Минго с Куртом вышли вдвоем, под руку, — ей это многое открыло. Ребенка в квартире не было — или оба они от него отступились. Она почувствовала, как вокруг нее стеной поднимается ужас, и не сделала ни шагу, пока те двое не скрылись с глаз.
Когда она снова притаилась в подъезде — уже после двенадцати, — к дому подошла сиделка. Мария бросилась в поток автомобилей, догнала женщину:
— Вы идете к ребенку!
— К какому ребенку?
— К Бойерлейнам, на третьем этаже.
— Правильно, фрейлейн. Но насчет ребенка мне ничего не говорили. Почему это вас так волнует?
— Вы лжете! Там ребенок. Вы пришли унести ребенка!
— Не дурите! У дамы припадок. Вас это нисколько не касается. — Сиделка высвободилась.
Мария заставила себя прокараулить еще целый час. Потом поехала на квартиру к Адели и, так как ей не открыли, направилась в «Гарем».
Она спросила у Минго, который час, остановилась и подозвала такси. Уже пора, теперь они застанут Кирша дома.
Он жил в Штеглице и в этот час только что пообедал и закурил трубку. Он сидел на зеленом диване, широко раздвинув, колени, и не встал ради юной четы. В маленькой комнате с чучелом серны, одинокой золотою рыбкой, скатерками он казался еще массивней, чем всегда. Слишком большая сила для домашнего обихода — они несколько приободрились только тогда, когда маленькая жена Кирша стала убирать со стола. У нее были пухлые ярко-розовые щечки, самый склад лица побуждал ее непрестанно улыбаться, а волосы, неостриженные, были собраны на затылке в пучок.
Она состряпала обед своему старику и сама его накормила, хоть он и держал для нее служанку. Она так бывала рада, когда муж честь честью сидел за столом и ел; это случалось не каждый день. Уж эта ей служба, без твердо установленных часов и с непредвиденными поездками и опасностями! Мужу приходится бросать дом, его призывает долг. Хорошо, если жена все это понимает, а то ее чаще одолевали бы мысли о том, как легко может случиться, что его принесут к ней с пулей в груди. Так она и ждет его в вечной неизвестности, но с упованием, на мирной пригородной улице, где живут добропорядочные труженики.
Он чуть заметно кивнул ей грузной головой, и она послушно удалилась. С порога она еще раз осмотрела посетителей. Они, по-видимому, были не из самых опасных, но зачем притаскивают они сюда, в дом, свои дурные и шалые дела?
Они стояли перед ним вдвоем. Кирш смотрел на них молча и выдувал на свое лицо клубы дыма. Его рука, лежавшая на чубуке трубки, не была ни грузной, ни мясистой, нисколько не похожа на бифштекс, скорей наоборот: слишком легкая, с нервными пальцами. Мария заметила, что рука лежала, словно погруженная в раздумье. В то же время ее поразила мысль, что она еще ни разу не разговаривала с Киршем. Он с каждым разом все приближался к ней, и вот она стоит перед ним и больше не может ждать.