Она протянула ему флакончик, окунула кисточку и, вытаскивая, испачкала ему лаком пальцы.
— Ох, простите!.. Его легко стереть, знаете... Ваша жена красит ногти?
— Она умерла, — проворчал Севр.
Она подняла на него глаза, заметила, что у нее распахнут пеньюар, и не спеша поправила его.
— Искренне сожалею... — сказала она. — Давно?
— Вот уже два года.
— Это тоже часть... семейной тайны?
Севр вдавил затылок в спинку дивана, вытянул ноги в изнеможении.
— Вы считаете, — прошептал он, — что я не понимаю, куда вы клоните? Вы крутитесь около меня... откровенничаете... чтобы и я, в свою очередь, уступил и рассказал... Ведь так, да? Вам не терпится узнать, почему я здесь!..
— О, конечно нет! Если я, по-вашему, откровенничаю, то только для того, чтобы вы поняли, что мне тоже досталось в жизни. Мне довелось пережить такое, что вам и не снилось... И потом, у меня впечатление, что вы принадлежите к категории людей, склонных делать из мухи слона.
— Из мухи слона! — съязвил он. — Скажете тоже!
Он вдруг вскочил и наклонился к ней, с гневным блеском в глазах.
— Я мертвец! — крикнул он. — Вы понимаете?.. У меня нет больше семьи, гражданских прав, денег — ничего... Такое вам доводилось пережить? Вам, все повидавшей на своем веку?.. Если хотите знать правду, то меня похоронили. И букеты с венками нагромоздили на могилу. Только вот речей не читали. Времени на хватило.
Она перестала водить кисточкой по ногтям и жадно уставилась на него с выражением полного восхищения. Он хлопнул об пол пузырек с лаком и встал, заметался по комнате от стены к стене.
— Больше никто не должен услышать обо мне, — продолжал он.
— А... ваша сестра?
— Только она одна и знает... Она должна принести сюда деньги и одежду... Но, разумеется, если вы меня предадите...
— Я в жизни никого не предавала, — сказала она страстно. — Но я предпочла бы, чтобы меня не впутывали в эту историю. У меня тоже есть личная жизнь. Полагаю, что вы догадались.
— О чем? О том, что вы приехали сюда убедиться, что квартира не пострадала?
— Это я так сказала.
— Есть иная причина?
— Вас это не касается... Но, будь я мужчиной... хорошо воспитанным мужчиной... я бы выложила карты на стол... все карты... или ушла бы.
Они задирали друг друга, вновь став врагами. Севр капитулировал.
— Вас шокировало слово «предавать»? Оно сорвалось нечаянно. Если откровенно, то я считаю вас на это не способной. Но в моем положении я вынужден оставить вас здесь до...
Подняв руки, она шевелила пальцами, чтобы просох лак.
— Меня никто против воли не удерживал, — сказала она. — Вы были бы первым. На что поспорим?
Проявление неуважения всегда причиняло Севру страдания.
— Пожалуйста, — сказал он. — Постарайтесь меня понять.
— Я что, совершенная дура? Кто угодно, только не такое ничтожество, как вы, сумеет...
Потеряв терпение, он отвернулся и тут же получил в спину мягкий удар, она бросила в него подушку с кресла.
— Прекратите! — крикнул он. — Это смешно!
Она схватила тяжелую хрустальную пепельницу, и он только-только успел пригнуться. Пепельница с грохотом ударилась в стену, отчего окурки разлетелись по ковру.
— Хватит!.. Доминик...
Он обхватил ее в тот момент, когда она попыталась поднять медную лампу у изголовья дивана. Она стала изворачиваться, он увидел, что она может поцарапать его накрашенными ногтями, грубо заломил назад одну руку, но не успел справиться со второй. Наконец отпустил ее, испытывая боль в щеке. Доминик, запыхавшись, поправляла на груди пеньюар.
— У вас кровь, вытрите.
Она удалилась в спальню. Он сложил носовой платок и промокнул щеку, испытывая желание наброситься на нее и ударить так, как никогда не бил.
— Я вам советую запереться, — сказал он голосом, который сам не узнал.
Она толкнула дверь, и он услышал, как заскрежетал засов.
— Мразь! — произнес он так, как если бы на болоте раздавил какую-то рептилию.
Он плюхнулся на диван, возмущенный до глубины души этой дуэлью, в которой страсти разыгрались с такой силой, что он и не мог припомнить, с чего все началось... Прикосновение к этому крепкому телу, к этим бедрам, скользящим в его руках... к чему-то порочному, такому, что хочется разметать, уничтожить...
Потаскуха! И этой женщине еще минуту назад он собирался довериться!.. А потом, очевидно без причины, из-за одного оскорбительного слова... Ладно! Больше врасплох она его не застанет... Севр с трудом поднялся, пошел посмотреть на свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Под щетиной проглядывали две красноватые полосы, две легкие царапины, они подсохнут и не будут привлекать внимания. Он глубоко вздохнул, чтобы избавиться от комка, давившего грудь, прислушался. Она наполняла ванну. Севр слышал, как струилась вода. Слышалось что-то еще... да... она что-то напевала, мурлыкала... с такой беззаботностью, что он удивился. Чтобы окончательно убедиться, он прижал ухо к двери и услышал, что так оно и было. Он выпрямился, пристыженный. Севр чувствовал, что изменился. С ее появлением в квартире он перестал себя узнавать. Он заболел ею. Он уже и не вспоминал о том, что его пугало накануне. Мерибель... ферма... они остались не просто далеко, они привиделись... возникли из небытия...
Кожаный чемодан стоял все там же. Она не успела распаковать его. Там еще лежали шерстяные вещи, которые следовало разложить по полкам, но он отпрянул, потому что Доминик отпирала дверь. Она появилась на пороге совершенно обнаженная, прошла с таким видом, как будто и не подозревала о его присутствии, захлопнула чемодан и отнесла его в комнату. Ее образ запечатлелся в глазах Севра подобно резко и ярко освещенному предмету, который долго не исчезает, а потом многократно экспонируется на все, что попадает в поле зрения. Он смотрел на диван, книжный шкаф, а видел ее... Позже, и он уже знал это, он будет созерцать ее во всей красе и гореть желанием. А пока он лишь ошеломленный наблюдатель. Она вошла оттуда... Мысленно он повторил путь, который проделала она... пять или шесть шагов... Она наклонилась... затем выпрямилась, отчего у нее напряглась грудь. Ее бедра были того же цвета, что и чемодан. Тело покрывал ровный загар. Она, очевидно, принимала солнечные ванны совершенно обнаженной. Распущенные волосы покрывали бедра. Ни единого взгляда в его сторону! Его просто не существовало. Она находилась у себя дома и могла прогуливаться в любом одеянии... Кому не нравится, может убираться. Она выбрала новую тактику. Даже не закрыла за собой дверь. И не переставала напевать. Из ванной доносился плеск воды, удар плюхнувшегося в воду мыла...
Уйти? Перебраться в показательную квартиру? Такого удовольствия он ей никогда не доставит. Но, если он станет навязываться, она будет продолжать его всячески провоцировать. Он почувствовал, что не сможет долго сопротивляться, и это оказалось еще более невыносимо, чем ружейный выстрел, кровь, бегство... Щеку жгло. Он ее сильно потер. Как вырвать из себя эту женщину? «Я, Севр, многие годы жил в мире с самим собой. Я обладал женщиной. Я любил ее. Да, это была настоящая любовь... И вот из-за какой-то первой попавшейся бабенки... у меня уже возникло желание...» Он стал опять мерить шагами комнату, нанося ногами удары по невидимым препятствиям.
Слышался шум воды. Она, наверное, стоит в ванной и вытирается. Он вновь увидел ее всю, с головы до ног, она смотрелась лучше античной статуи... Женщина, которой он никогда не обладал... и которой никогда не сможет обладать. Его охватила паника. Если она сейчас войдет в гостиную, то с первого взгляда поймет, что одержала победу. Придется притвориться, что он не видит ее, или скорее ему надлежит вести себя так, как если бы она была одета. Он не уступит. Четыре часа! Еще один вечер, одна ночь, один день... Он поклялся, что не уступит. Теперь, обретя некоторую уверенность, он позволил себе поддаться искушению и вызвал в памяти образ ее тела. Его глаза остановились на воскрешенном образе, скользнули на ее широко расставленные груди, прошлись по блестящей смуглой коже, опустились к животу. Он перестал ходить. Теперь он видел и себя, стоящего посредине гостиной, с лицом, искаженным от неведомой боли, и пожалел, что не покончил с собой в тот вечер выстрелом из ружья.
Глава 7
Через приоткрытую дверь Севру удавалось заглянуть в спальню. Прохаживаясь по гостиной взад и вперед, он подошел к стене и заметил картину. На ней была изображена серая полоска воды, а вдали, на горизонте, силуэты каких-то металлических конструкций... Возможно, устье Луары?.. Каждый раз, подходя к картине, он машинально задавал себе этот вопрос. Но когда он поворачивался, его глаза невольно обращались в сторону спальни. Доминик находилась там, по-прежнему напевала, то исчезая в одной половине, то на секунду появляясь в другой: она снимала с кровати простыни... Через мгновение она их складывала... потом исчезала... и появлялась снова, теперь она стелила розовые простыни... Она ни разу не повернула голову в сторону гостиной, отлично зная, что он за ней подсматривает, но и ни единым жестом не выдала, что подозревает о присутствии в квартире постороннего. Она твердо решила игнорировать его. Наступил решающий момент битвы. Как ни в чем не бывало, она вновь надела пеньюар, но под ним легко угадывалось обнаженное тело. И она тоже, очевидно, за ним следила, возможно спрашивая себя, сколько времени он продержится и как она завладеет ключами, когда он окончательно сдастся. Эти мысли вдруг появлялись в его вялом мозгу, затем терялись, неосознанные, в сером тумане. Видеть ее! Видеть ее! Все остальное отступало на задний план. Что бы она ни делала, она постоянно стояла к нему спиной, и он в конце концов обнаружил, что по другую сторону кровати висело зеркало и что от нее не ускользало ни одно его движение. Они следили друг за другом, наблюдая отраженные в зеркале силуэты. Она задержалась около кровати, уверенная в своей власти, и, возможно, уже посмеивалась над ним. Чтобы доказать Доминик, что он сильнее, Севр замер в самом отдаленном углу гостиной. Она перестала напевать, потом вновь продолжила, как только услышала, что он стал прохаживаться по ковру. Это напоминало странн