— Но почему же… — начинает Мадикен и тут же умолкает. Она вдруг поняла, что дядя Берглунд тоже кое-что знает про беззащитность бедных людей.
Но ведь тетя Нильссон-то не знает! Она же не знает, что дядя Берглунд согласился ее купить только по своей доброте. Наверное, ей это и в голову не приходило. А Мадикен хочет, чтобы тетя Нильссон спокойно жила в своем Люгнете, зная, что ее толстое и неповоротливое тело по-прежнему принадлежит ей самой, а не кому-то другому.
Поэтому нужно, чтобы дядя Берглунд взял у Мадикен эти бумажки, во что бы то ни стало взял!
В конце концов он согласился на уговоры. Правда, только после того, как Мадикен ему объяснила, откуда у нее взялись деньги.
— Ты добрая девочка и очень упрямая. Но уж такая ты, видно, уродилась! — сказал дядя Берглунд, взяв у нее две бумажки.
Теперь осталось упросить его еще об одном одолжении. Мадикен хочет получить квитанцию. Она объясняет, зачем ей это нужно:
— Чтобы тетя Нильссон была уверена, что все в порядке.
Дядя Берглунд сразу все понял. Он взял листок бумаги и написал:
Квитанция
От госпожи Маргариты Энгстрём мною
получено 250 крон. Означенной суммой
полностью погашен долг тети Нильссон.
Карл Берглунд, городской врач
Вечером Мадикен как на крыльях помчалась к Аббе. Ей очень повезло — Аббе в это время кормил своих кроликов. Мадикен стесняется идти со своим делом прямо к тете Нильссон. С Аббе ей гораздо проще объясниться. Она сует ему под нос квитанцию:
— Слушай, Аббе! Смотри-ка сюда!.. Я… я выкупила твою маму.
— Что там еще такое? — говорит Аббе.
Он сперва ничего не понял. Ему понадобилось несколько раз перечитывать квитанцию. Затем он взглянул на Мадикен так, как будто увидел ее в первый раз.
— Ну, Мадикен! Это же надо придумать такое!
Для верности он еще раз перечитал квитанцию, а затем взял Мадикен за руку и сказал ей спасибо.
— Какая ты добрая, Мадикен! Я прошу у тебя прощения за то, что заставил тогда скакать на одной ножке. Но впрочем, ведь и на твою долю, кажется, досталась телячья котлетка. Ты еще не забыла?
Нет! Этого Мадикен никогда не забудет.
— Маманя-то, чего доброго, от неожиданности грохнется в обморок, когда мы ей расскажем, — говорит Аббе. — Ну, пошли в дом!
Мадикен не хочет идти в дом, она боится увидеть, как тетя Нильссон грохнется в обморок. Но Аббе и слушать ничего не хочет:
— Ладно уж, не ломайся!
Он берет ее под локоть и тянет за собой в кухню.
За столом сидит тетя Нильссон и читает газету. Дядя Нильссон лежит на диване и отдыхает.
— Послушай-ка, Нильссон, это прямо для тебя написано, — говорит тетя Нильссон и читает вслух из газеты: — «Пока человек не женится, он и не догадывается, что такое настоящее счастье».
— Это точно! — говорит дядя Нильссон. — А после свадьбы жалеть уже поздно.
Но в эту минуту Аббе кладет перед мамой поверх газеты квитанцию. Не видя газетных строчек, тетя Нильссон читает, что написано в квитанции:
— «От госпожи Маргариты Энгстрём…» А это что такое, скажите на милость?
Не сразу тетя Нильссон поняла, какое дельце провернула Маргарита Энгстрем. Зато дядя Нильссон, он тотчас все понял. Соскочив с дивана, он в один миг очутился около Мадикен, наклонился и поцеловал ей ручку.
— У Юной барышни, гордости Юнибаккена, благородное сердце! — говорит дядя Нильссон.
После этого в кухне становится очень тихо. Тетя Нильссон легла головой на стол и плачет, слышны только ее всхлипывания.
— Да что же это ты, маманя! — говорит Аббе. — Чего же ты плачешь?
Наконец тетя Нильссон перестала, глубоко вздохнула напоследок, потом высморкалась и погладила рукой квитанцию:
— Сколько дней я тут мучилась и страдала, что не будет у меня честного погребения. Дорогая Мадикен, ангел ты мой! И как ты только догадалась!
Мадикен не знает, куда деваться от смущения. Ей совсем не хочется, чтобы все на нее смотрели и рассыпались в благодарностях.
— Я тебе понемногу выплачу эти деньги, — говорит тетя Нильссон. — По пятерке в месяц буду отдавать. Сумела же я заплатить в рассрочку за швейную машинку, значит, и за себя сумею рассчитаться!
— Человек предполагает… — начал дядя Нильссон и посмотрел на жену.
Она сидит перед ним такая толстая, неуклюжая, с таким зареванным и счастливым лицом, что дядя Нильссон, глядя на нее, не выдержал. В глазах у него появился лукавый блеск, и он сказал:
— Слушай-ка, маманя! Ведь это значит, что на будущий год, когда Линд снова потребует от нас денег, тебя снова можно выгодно продать!
Но тут вступается Аббе:
— Нет уж, дудки, папанечка! На будущий год мы лучше продадим тебя, если повезет найти покупателя!
Мамин день рождения
Каждый год в день маминого рождения папа ведет все свое семейство фотографироваться к фотографу Бакману. Рассмешив их всякими шуточками, чтобы все смотрели весело, господин Бакман залезает с головой под большое черное покрывало, которым накрыт фотоаппарат, и оттуда командует:
— Теперь не двигаться! Смотрите сюда, дети! Сейчас отсюда вылетит птичка! Раз, два, три!
Птичка еще ни разу не вылетала. Этому привычному обману даже Лисабет перестала верить. Потом они получают семейную фотографию, с которой смотрит семья, совсем не похожая на ту, какую они привыкли видеть дома.
Фотографию мама вставляет в альбом с золотой застежкой и зеленым плюшевым переплетом, который хранится на книжном шкафу. Иногда Мадикен достает его и просматривает фотографии. Там она видит себя годовалую, двухлетнюю, трехлетнюю и так далее до семи лет.
— Вообще-то я даже представить себе не могу, что была когда-то такой крошкой, — говорит Мадикен, показывая на себя двухлетнюю.
— А я вот представляю, — говорит Лисабет. — Ха-ха! Ты была тогда еще меньше, чем я теперь.
Они сидят у Альвы на кухне. Сегодня Альва что-то печет, потому что завтра у мамы опять день рождения. В честь него завтра ей подадут кофе и вензель с кардамоном прямо в постель, как только она проснется.
Альбом лежит на кухонном диване, на всякий случай под него подстелили полотенце. Девочки стоят перед ним на коленках и со всей осторожностью рассматривают фотографии — с таким роскошным альбомом нужно обращаться бережно.
Лисабет не понимает — отчего ее нет рядом на карточках, на которых Мадикен снята годовалой и двухлетней малюткой.
— Тебя и не могло там быть, ты тогда еще не родилась! Тогда в Юнибаккене еще не было никакого Пимсика, — говорит Мадикен. — Тебя тогда вообще не было на свете.
— Вот дурочка! Я была, — говорит Лисабет. — Я просто не захотела сидеть рядом с младенцем вроде тебя. И я ушла в ларек за леденцами.
— Да ну тебя! Ты еще скажи: «Была, да сплыла». Тоже мне, Пимсик несчастный! — дразнится Мадикен, покатываясь от хохота.
Лисабет из себя выходит от обиды. Альва принимается ее утешать и говорит, что она тогда была ангелочком и жила на небе. Услышав это, Лисабет просияла:
— Да! Я была ангелочком, а иногда летала в ларек за леденцами, и все другие ангелы на небе радовались, когда я прилетала обратно с полным карманом леденцов, чтобы всем хватило.
«Здорово Лисабет это придумала! — думает Мадикен. — Из этого получится хорошая игра».
— Слушай! А давай играть, как будто мы с тобой обе еще не родились, живем на небе и угощаем других ангелов леденцами.
— Леденцами и мятными лепешками! — радостно предлагает Лисабет.
И вот Мадикен и. Лисабет на несколько часов превратились в добрых ангелов-хранителей. Они ухаживают за маленькими ангелочками на небе и каждые пятнадцать минут кормят их леденцами и мятными лепешками.
Потом они попросили у Альвы два кусочка теста и испекли два крошечных вензелька для своих любимчиков — самых маленьких ангелочков Альмиры и Пальмиры. Но когда Альва вынула вензельки из духовки, они оказались настолько соблазнительными, что Лисабет не удержалась и сразу съела свой вензелек.
— Мой ангелочек не любит вензелей с кардамоном, — объяснила Лисабет и, чтобы Пальмира не обижалась, накидала ей вместо вензеля целую горсть воображаемых леденцов, которые та, по словам Лисабет, просто обожает.
В этом году мамин день рождения пришелся на воскресенье, это очень здорово. За целый день можно напраздноваться до полного удовлетворения. В воскресенье Альва встала спозаранку, нарвала фиалок и сплела два веночка для Лисабет и Мадикен, а когда надела им на головки и увидела, как они стоят перед нею с веночками и в белых ночных рубашечках, она подумала, что девочки и впрямь похожи на ангелочков.
— Ну вот. Только крылышек еще не хватает! — говорит Альва.
Альва помогла девочкам вышить для мамы салфетку. Получилось очень красиво, хотя, если приглядеться, можно отличить, где крестики, которые вышила Лисабет, где те, которые вышила Мадикен, и где — Альвины. Альвиных — больше, но это не считается. Салфетка аккуратно завернута в красивую бумагу.
Папа, конечно, тоже встал рано. Он приготовил для мамы много пакетиков и большой букет роз. Розы он принес вчера из города и припрятал до утра в подвале.
Все вместе они отправляются к маминой спальне: папа с букетом роз, Мадикен и Лисабет несут пакеты, а Альва держит перед собой поднос с кофейником и вензелем. Появившись на пороге, они запели:
Вот пришли мы к нашей миленькой Кайсе,
Чтоб так крепко обнять,
Как мы любим ее.
Так — тралля-ля-ля-ля,
Так — тралля-ля-ля-ля!
Так крепко обнять,
Как мы любим ее!
Мама сидит на кровати и весело смеется. Сразу видно, что сегодня она себя не жалеет. Сегодня выдался хороший денек, и погода, как всегда, прекрасная.
— И как это ты умудряешься добиться, что в твой день рождения всегда бывает хорошая погода? — удивляется папа.
— Все очень просто, звоню Деду Тучегону и заказываю у него по телефону десять мешков солнечного света, — говорит мама.