Амур еще далеко, ужасно далеко, и новые впечатления, новые виды заслоняют гадательные представления о нем. Правда, что впечатлений этих немного и все онн такие тусклые, такие нерадостные. Длинный, чуть не тысячеверстный путь до Иркутска, холодные станционные дома, покрашенные убийственно досадной желтой краской, какой покрашены те же этапы, все еще преследуют вас на каждом станке (по-сибирски), или станции (по-русски). На станционных домах нечего достать из съестного. Словно крепкая нужда подошла к этому краю; почтовые книги исписаны жалобами проезжих купцов на невыдачу лошадей, на задержки на станциях иногда более суток и проч., и проч. Весь этот тракт мало заселен, замечательно безлюден. Самое заселение его шло путем какой-то случайности, ничего верного, все неудачи. Вот эта коротенькая история.
По указу Павла I (от 17 октября 1799 года) назначено было 2000 поселенцев в Забайкалье. Часть их была отправлена туда, но там сильно поднялись цены на хлеб, чувствовался недостаток продовольствия. Сенат указом от 3 сентября 1801 года велел остановить находившихся в пути переселенцев, а в 1802 году поселить их по тракту от Красноярска до Иркутска и в Нижнеудинском округе. В эту категорию поселенцев вошли (по смыслу указа) преступники, которые не подлежали ссылке в каторжную работу и которых указано было называть сначала просто ссыльными, а по истечении десяти лет, смотря по поведению и прилежанию к земледелию, — государственными крестьянами, и помещичьих людей с зачетом в рекруты, не старее 45 лет. Отставным солдатам, которые от воинских команд назначены были и которых по указу Сената и по населении указано было считать государственными поселянами, предоставлено было на их собственную волю право селиться в Забайкалье. Дейст. ст. сов. Лабу, командированный Сенатом для удостоверения как в образе пересылки, так и в способах обзаведения людей пересыльных, нашел, что люди отправлены были от помещиков в рубищах, почти полунагими и без достаточного числа кормовых денег; деньгами довольствованы были безрасчетно, и выданные по рукам были промотаны. Большая часть поселенцев этих денег не получила, большая часть из них принуждена была продавать свое платье. Толпами бродили поселенцы по дорогам с женами и детьми, питаясь мирским подаянием, к крайнему отягощению обывателей. «Смешавшись между собой, поселенцы часто утрачивали свои документы, с которыми нередко терялась и известность о происхождении и звании их. Нигде не было смотрителей, обязанных заботиться о содержании поселенцев. Между последними были люди (против положения) имевшие свыше 45 лет; между другими же были дряхлые старики, увечные, неспособные к поселению. С беременными женщинами и с больными поступали небрежно: их возили за партиями в самом жалком положении, оттого некоторые безвременно умирали; женщины рожали в телегах». Кормовые деньги для поселенцев присылались обыкновенно вперед по почте в губернские правления: в иркутском было до 25 тысяч, из которых выдана малая часть при проходе небольшого числа переселенцев через Иркутск. Из двух тысяч душ явились на места только 1454 человека.
Но — дальше в дорогу.
Еще два ничтожных города попались на пути: один маленький, сбившийся в кучу Канск, другой — Нижнеудинск. Те же этапы в каждом селении, те же лошадиные трупы, валявшиеся подле дороги: над ними носились, по обыкновению, черные, густые стаи воронов. Я бы не придал этому обстоятельству особенного значения ни тогда, ни теперь, если бы оно было слишком обыкновенно на русских дорогах и заметно поразительно по сибирским. Дороги по Барабе, дорога между Томском и Красноярском, между Красноярском и Иркутском на редком перегоне не пополнены этим атрибутом, как будто он неизбежен, как будто он так обыкновенен, что на него и не стоит обращать внимания. Я, однако, решался спрашивать ямщиков и всегда получал один ответ:
— Курьеры заматывают очень уж крепко — много наезжает их, а есть между ними такие крутые господа, что упаси господи! Никакой ты его молитвой не умолишь; так уже и просить их побаиваемся: не просим.
На станциях получаешь какие-то темные, неопределенные советы об осторожности при проезде впотемень и по ночам и короткий ответ: «Варнаки-де гуляют, пошаливают, а места глухие». И вот, не доезжая до Иркутска две-три станции, ямщик обращается ко мне с замечанием:
— Я теперь лошадок-то потише пущу, пущай вздохнут, а вот как с леском-то дальним станем равняться, я уж во всю прыть погоню; надо то место шибче проехать.
— Отчего же так?
— Да на днях тут купца с приказчиком ограбили. Следствие наезжало, да еще не знаем, кто сотворил экое нехорошее дело...
Дело было к вечеру. Глухой полночью подъехал я к Иркутску благополучно. Было начало декабря; глубокие снега лежали по дорогам и окрестностям; но Ангара не поддавалась еще морозам, и мрачно оттенялась перед нами темной, широкой полосой. По ней шла уже так называемая шуга, или сало, которое обеспечивало возможность предположения, что река должна скоро покориться сибирской зиме и покрыться льдом, хотя и на короткое время — два-три месяца. Я переехал Ангару в лодке и очутился в Иркутске, в котором судьба судила мне найти радушный, искренний привет, теплую дружбу и — теплый угол.
Почти два месяца прожил я в Иркутске. Беглыми, летучими заметками отделываться от него я не имею права и не в силах этого сделать по той причине, что пребывание мое там — одно из лучших воспоминаний моей жизни. Но теперь опять-таки скорее — на Амур и к Амуру!
Байкал, сибирское море, на то время покрылся уже льдом, давая возможность сократить путь и избавляя от того мучительного, так называемого кругоморского пути, о котором ни один сибиряк и несибиряк не могут вспоминать без ужаса. Высокие горы, дурно устроенные дороги, езда верхом над пропастями — все, говорят, враждебно противодействует смелому решению ехать там. Байкал-море успел уже на время нашего проезда дать длинные и широкие (аршина в трещины, на которые клались доски, — и проезд совершался благополучно. Две станции (около 50 верст) вели нас по льду невдалеке от берега, и одна станция в 55 верст — на пересечение, поперек, к монастырю Посольскому.
И вот я в Забайкалье, судьба которого так тесно и неразрывно связана с настоящими и будущими судьбами вновь приобретенного Россией Амурского края. Отсюда шли (и идут до сих пор) первые и большая часть поселенцев; отсюда же идет хлеб и все необходимое для насущных, первых надобностей. Амур без Забайкалья существовать не мог, не может в настоящее время и едва ли будет в состоянии еще и на долгое будущее время обходиться без помощи этой благословенной, плодородной страны. Изучение и знакомство с этим краем едва ли не важнее изучения самого Амура, а изучение Амура без крайнего знакомства с положением Забайкальского края и невозможно, и даже немыслимо. Но и у Забайкальского края есть своя история правительственного, не самопроизвольного заселения, и история эта весьма недавняя и во всяком случае поучительная. На ней-то я и остановлюсь пока на некоторое время.
Вначале девятнадцатого столетия правительство наше с большой заботливостью, сравнительно с населением других сибирских мест, занялось заселением Забайкальского края. Указом от 17 октября 1799 года повелено было: 1) поселить там на первый раз до 10000 душ; 2) поселение начать с сентября 1800 года, чтобы к тому времени заготовить все нужное; 3) под поселение отвести удобнейшие места между Байкалом, рекой Верхней Ангарой, Нерчинском и Кяхтой, назначая на каждую душу по 30 десятин; 4) при отводе этом не касаться пространства, находящегося между городом Верхнеудинском и Читинским острогом, если оно занимается харинскими бурятами, ни других мест, кому-либо принадлежащих или кочующими народами занятых; 5) селения расположить так, чтобы в одном месте более 100 дворов не было, и те селения расположить позади линий государственных крестьян, разумея от китайской границы; 6) на первой раз построить для 200 душ в назначенных селениях дома на счет казны, запасти хлеба на 11/2 года, приготовить земледельческие и другие орудия, снабдив поселян потребным скотом для обзаведения и семенами для посева, а на отдаваемых с зачетом в рекруты, как они берутся без разбора, взыскивать с помещиков жалованье и провиант на год с обыкновенной при рекрутских приемах обувью и платьем; 7) когда первые 2000 человек поселены будут, должны они в свободное время от работ заготовлять дома для следующих на будущий год поселян, и для того первое поселение расположить так, чтобы в назначенном для селения месте было бы не более 20 дворов; 8) до совершенного устройства поселений губернское начальство обязано определить попечительных, надежных и знающих сельское хозяйство надзирателей; 9) каждый пришедший поселянин свободен от всяких податей десять лет, а солдатам быть наравне с прочими таковыми же поселянами в других местах; 10) однако ж предполагается, не в виде податей, а для общей пользы того края, особливо же для приходящих вновь, собирать с каждой души хлеба в магазины по одному четверику, начиная с первого урожая. Иркутский военный губернатор Леццано исчислил на это 98 156 руб. 22 коп. и предполагал для постройки 334 домов употребить самих поселенцев, с дачей им плакатных денег. Сумма, назначенная Леццано, была ассигнована, но согласия на второе предложение не дано затем, чтобы не изнурить с первого раза людей, еще не имеющих пристанища. Сенат предписал непременно заготовить третью часть домов, а орудия и инструменты доставить с казенных заводов.
Затем неудача следовала за неудачей, как я уже и имел случай говорить выше по поводу заселения тракта между Красноярском и Иркутском. Для удостоверения как в образе пересылки, так и в способах обзаведения переселенцев послан был Лаба. Лаба — по свидетельству г. Пейзена (из статьи которого я делаю эти извлечения) — отведенные за Байкалом земли нашел к поселению неудобными, разбросанными на пространстве более 4000 верст. Взамен того он отыскал 150 000 десятин самой плодоносной земли в том крае. Лаба не нашел также ни нужного количества хлеба для водворения первых 2000 душ, ни назначенного числа домов для помещения их (исключая 35, построенных и купленных, в которых и водворено 236 человек семьями). По представлению Лабы начертаны были правила, по которым в Забайкалье велено обратить всех людей прежних, обзаведшихся и водворившихся в других местах поселенцев и не стесняя солдат в свободе выбора мест. На каждую семью положено выдать по одной лошади, по одной корове, по три овцы, по три свиньи.