[5]; но — по старой привычке — все еще продолжали ходить на Амур для промысла зверя и рыбы и для торговли с инородцами (то же делали до настоящего занятия Амура и их потомки).
Существование в древнем Албазине церкви почти не подлежит сомнению, и весьма не удивительно, что она была именно в крепостце на горе — последнем месте геройской защиты казаков — и, может быть, даже на том самом месте, где строится настоящая церковь. Доказательство: образа в Нерчинске, по всему вероятию, церковные, местные; поп — Максим Леонтьев, сдавшийся китайцам и основавший в Пекине первую русскую церковь. Если в Албазине и не успели построить церкви в то давнее время, то, во всяком случае, могла и должна быть часовня, как и существует в настоящее время таковая же сзади селения на горке, в лиственничном лесу, но внутри старого укрепления. Замечательно, что в старинных рвах, и русских, и китайских, успели уже за эти 170 лет вырасти огромные, высокие лиственницы (из которых многие, впрочем, нынешними казаками уже вырублены). На горе внутри крепости нынешним казакам селиться, сказывают, заказано. Распахивая под поля нови, казаки находили внутри нижнего большого городка землю разрыхленной, мягкой, вероятно вспаханную прежними казаками Хабарова. Откопали топор, сошники; находили кресты нательные: один серебряный, другой медный.
Амур за Албазином продолжает разбиваться на протоки и обставляться зелеными островами: места необыкновенно картинные. Берега все еще низменны: горы синеют вдалеке как по правому берегу, так и по левому. В лесах появляется особенный вид березы — черной (betula daurica). Казаки начали делать из нее кое-какие поделки и находят ее прочнее белой березы, хотя и сплошного черного цвета в разрубе.
Под Бейтоновской станицей сидят на мели четыре баржи и на тех местах, где сидели в прошлом году другие баржи. Эти четыре баржи нынешней весной разгружены; припасы, находившиеся тут, сложены на плоты и отправлены в Благовещенск.
Баржи эти еще на наших глазах продолжают разгружать на плоты. На берегу мука, говорят, подмоченная, слежавшаяся, гнилая; на берегу люди, подле берега — плоты.
Вот какими видами и слухами встречает нас Бейтоново.
В ней 23 дома и 23 семьи. Эта станица и глядит веселее, и живется в ней лучше: так, по крайней мере, утверждают. Казаки картавят, поселены с Шилки и родную свою реку все продолжают называть «Шилька». В начале поселения хворали, но кое-как перемоглись; страдали по большей части лихорадкой. Теперь здоровы и старики, и дети. Места хвалят. Прочистивши лес и расчищая нови, нашли землю такую, которая когда-то и кем-то была уже разрыхлена, вспахана, но после того успела порасти пустым лиственничным лесом. По откопанным в земле сошникам и по форме их предполагают поселение маньчжурское. Очищая места под избы в левом (от Амура) краю селения, находили срубы; нашли кирпичи от припечки, обуглившееся дерево, ямы для погребов. Одна казачья изба по этим старым указаниям так и выстроилась: где гнилушки сруба — там дом; где яма — там погреб. Один казак нашел под своим домом тонкие плиты хорошо обтесанного камня; другой казак откопал ножик (формы маньчжурского), огниво и стальную огнивную плитку уже чисто русской формы. Отчего же не поверить и не задаться тем предположением, что древние поселенцы были русские, особенно если припомним, что Хабаров из Албазина с казаками ушел на низ и что казаки, раз проживши и сумевши соорудить город и потом навещая Амур ради промыслов, могли иметь две-три избы вблизи Албазина, хотя бы и в том месте, где строится теперь Бейтоново. Между тем известно, что Хабаров на обратном пути снизу останавливался и спрашивал своих казаков, где бы построить город для зимовки. Это было в 1653 году. Выбраны были три места и построены три острога: первый у князя Лавкая, другой — ниже, а третий — на устье реки Зеи. Товарищ Хабарова, Степанов, привел это в исполнение и в том же году поставил острожок там, где был городок Лавкаев, второй — на устье Урки, а третий — на устье Зеи.
Что может быть счастливее выбора этого имени, взятого в название новой современной станицы! Плененный в польскую войну и сосланный потом в Тобольск Афанасий фон Бейтон (родом немец) привел в Нерчинск казачий полк из шести сотен (когда Албазин уже сдался). Двести человек, а с ним и прежние албазинские жители пошли опять в Албазин по приказанию воеводы Власова. Бейтон сделал вал и укрепления, а когда Толбузин (вновь назначенный албазинским воеводою) был убит, Бейтон принял начальство над войском и благодаря личным познаниям в инженерном искусстве десять месяцев выдерживал осаду, веденную тоже опытными руками китайских миссионеров — инженерами из иезуитов. Не прельщаясь никакими предложениями маньчжуров (привязываемыми к стрелам и бросаемыми в русский город), Бейтон умел, хорошо укрепившись, крепко и упорно держаться без продовольствия, без всякой надежды на какое-либо подкрепление. Только Нерчинский трактат 1689 года мог заставить его выйти из укреплений.
Осада Албазина — выдержанная, победоносная, одна из редких в русской истории, хотя и не особенно замечательная по своим последствиям: мы все-таки не удержали за собой Амура.
Замечательно, что и в Бейтоновской станице то же горе: по первоначальному плану на реку следовали огороды, потом дома, позади домов — улица (!!). Нашли это неудобным: улицу велено пробить перед домами и между ними и огородами. Огороды были уже раскопаны и обсеяны. Стало быть, пролито достаточно поту; что ж делать? Делать надо было новые загороди, отодвигать их до домов сажени на 4, на 5; уменьшать величину гряд и огородов, лес рубить, гряды старые уравнивать; оттого-то улицы до сих пор и не гладки, и требуют новых усиленных работ и внимания. На беду, еще казак от себя прибавил: выпихнул хлевы на самый берег; тут же, подле, бани приладил. Оно и некрасиво, да, по крайней мере, своеобразно.
Казаки бейтоновские начали уже ловить рыбу самоловами версты за четыре от станицы (осетрину, калугу, тайменей). Неводов завести еще не успели. Замечают, что осетр шел при начале их поселения около самого берега, но что теперь начал держаться середины и идет, нащупывая стреж. В первые годы рыба ловилась обильно — нынешний попадает очень мало. Кто виноват? Усиленное движение судов, усиленный улов на низу, население прибрежное, шум и свист пароходов? Все это должны решить последующее время и сравнительные уловы самой рыбы. Старик рыбак начал очищать (и даже продавать по 1 руб. сер. фунт) осетровый клей. Показывал: некоторые куски белы и смотрят настоящими продажными; другие красны, кровявисты. «Надо, — замечает старик, — более промывать: которые вот промыть не поленился, те и белы стали!»
Станица Пермикина — 13 дворов.
Те же неудобства первоначального заселения; но к прежним общим здесь присоединились новые враждебные препятствия.
— Одолели ребят комары, и мошка, и пауты (оводы). Змея (черная и бурая) в большом количестве живет, ужалила вымя коровы, ребенка. Но, слава богу, все прошло благополучно. Змею больше аршина убили у меня на углу избы, — сказывал старик, отец старшего. Он же рассказывал, что перед переселением их с места родины в родных их избах целый год не видать было тараканов.
— Ушли, и Господь их ведает — куда! Сорока опять же появилась, а допрежь того мы этой птицы в наших местах и не видывали.
То же самое подтвердила старуха — жена его — и дочка. Видимо, присущее бездолье и несчастия, не находя оправдания в действительности, заставляют казаков стараться объяснять их мистическими предзнаменованиями.
Впрочем, старик этот, видимо, крепко суеверен: он полагает, напр., что змея скоро должна уйти от селения, потому что свиньями обзавелись.
— Не терпит в гадине дьявольская сила свиного духа, и пропадают змеи. В наших местах, за Байкалом, бывало уж экое дело.
Болот, сказывают, нет и земли под станицей в избытке. К ней подошла длинная широкая равнина; место это никогда прежде заселено не было. Для скота корму много.
— А девки за ягодами ходят?
— Да нету ягод-то, кажись, а может, и есть, так еще не успели присмотреться-то, доискаться.
— А вечерки по зимам затевали оне?
— Девок-то у нас мало, да и не до вечерок.
— А на Шилке было весело?
— Ну да как не весело? Своя сторонушка! Ревели-ревели, как с родного места снимались! Тяжело ведь, дело-то не свычное! А здесь вон и коровушки-то как-то плохо телятся: то недоносками без шерсти, то зобатые. Родится эким теленочек, да и помрет.
Следующая станица Бекетово повторяет то же самое вслед за предыдущими. Место для нее выбрано невыгодное, на горе, — тесное, каменистое; делают росчисти, но медленно, за неимением достаточного числа рук.
Прошлой зимой вблизи этой и предыдущей станицы кочевали манегры — особенное от орочон племя. У них и черты лица правильнее; они и зажиточнее, богаче орочон, деятельнее и оборотливее их в торговле, но те и другие кочующие: орочоны с оленями, манегры с лошадьми. Некогда юрты манегров попадались по всему течению Амура, начиная от реки Невур и Албазина и дальше. Я не видал ни одного представителя этого племени, а бродили они, говорят, до Кутоманды.
— Куда же они делись? — спрашивал я у казаков Бейтоновской станицы.
— Приезжал, сказывают, к ним маньчжурский чиновник, перевел их на свою сторону. Сказывают тоже, что поселили их по реке Кумаре в двух днях пути от Амура. Там-де они и живут теперь. Начальство наше велело обходиться с ними поласковее, на свою сторону переманивать. Старались мы, прикармливали, припаивали. Иные успели даже и призадолжать кое-кому и кое-что.
— А каков народ этот на ваши глаза показался?
— Тихой народ, добрый народ; кажется, и орочон лучше; с ними жить хорошо было.
— Каково вы с манеграми жили? — спрашивал я в Бекетовой станице.
— Ладно жили. Пользовались от них рыбой, мехами, кожами на лапоть. Давали им старые, рваные рубахи свои, бутылки, у кого были. Все брали, ничем не брезговали; особенно им любы были старые наши тряпки. Да вот по зиме-то ушли от нас: все вдруг, словно по заговору. Успели задолжать — не расквитались! Чиновника маньчжурского, однако, не видали.