Пароход этот американской постройки и конструкции, столько употребительной на реках северных и южных штатов, но для русского глаза невиданный и странный. Устройство его хотя и просто, но оригинально. На барке, или днище, утверждено необыкновенно высокое здание в два этажа, с окнами; нижний зтаж назначен для клади, кухни и пароходной прислуги; верхний — для пассажиров, могущих приобрести право на каюты и удобное помещение. В носовой части под навесом помещаются те пассажиры, которые лишены возможности платить за удобное помещение. Колесо утверждено назади, за кормой, и прикрыто огромным зонтиком. Над пассажирской рубкой, издали имеющей решительное подобие какой-то фабрики, укреплена еще вторая рубка, вся в стеклах, как фонарик. Все это, взятое вместе, делает пароход чрезвычайно оригинальным. Он очень скор на ходу, несмотря на сильную парусность двух рубок и надколесного зонтика. Редкому из пассажиров не приходит на ум, при сильном боковом ветре, предположение возможности лечь пароходу на бок: так высока и длинна его рубка! Впрочем, подобного рода несчастий с ним не случалось (пароход ходил уже второе лето); в быстроте хода соперничает с ним из всех амурских пароходов только казенный «Амур».
Мелкосидящий американский пароход «Казакевич» ходит далеко по Шилке — до Стретенска, а в нынешнем году, благодаря смелости и решительности своего опытного и трудолюбивого капитана, он, как говорят, входил даже в мелкую реку Перчу (воспользовавшись прибылой водой) и грузился у гостиного двора города Нерчинска. Событие знаменательное, небывалое по риску и случайностям и, по всему вероятию, немало поразившее обитателей этого мирного сибирского городка. Замечательно также и то, что пароход «Казакевич» никогда почти не становится на мель, чем не может похвалиться ни один из казенных пароходов. Удобств в помещении этот частный пароход особенных не представляет: огромная зала его со столом посередине и с койками по сторонам, в два ряда, отчасти напоминает семейную баню, невысокую, с полками и вдобавок еще на летнее время чрезвычайно жаркую. Отдельных кают для дам только две, но и те замечательно узки и тесны. Если принять в расчет много пустых, незамещенных мест между колесом и рубкой, всегда свободную носовую часть (употребляемую для товарных складов), неудобство помещений, то пароход «Казакевич» нельзя принять ни в каком случае за образец пароходов, необходимых для Амурского края; он — не более как оригинальная случайность и не ничтожное пособие при передвижениях и при совершающихся работах по заселению вновь приобретенного края. Ко всему этому надо прибавить и то серьезное и важное обстоятельство, что цена за проезд на этом пароходе замечательно велика, даже приняв в соображение вообще высокие цены, существующие на Амуре на все необходимые жизненные припасы[22]. «Пассажиры, желающие иметь собственный стол, на пароход не принимаются», — говорит объявление. Но почему же? Для того ли, чтобы лишить их возможности есть всухомятку в видах заботы о здравии русского желудка, или, наконец, для того, чтобы обязать пассажиров непременно есть те припасы, которыми запасается пароход в большом количестве? Последнее обстоятельство может иметь основание в том только случае, когда пассажиры обеспечены возможностью получать всегда свежую провизию, как-то: печеный хлеб и мясо. Амур в нынешнем году оказался не так бездолен, как был он в прошлом и в прежние годы. Если не всегда и не везде можно было доставать свежее мясо, то повсюду почти была свежая огородная зелень и свежий печеный хлеб; а на пароходе в течение трех суток моего пребывания на столе были одни только сухари и солонина. Правда, подавались свежие яйца к утреннему чаю и какая-нибудь жареная рыба к ужину. Но рыба на Амуре такая недиковинка, которая в неделю успевает, что называется, набить оскомину; и относительно этих двух пунктов (последних) можно сказать разве только то, что хозяева парохода исполняют все свои обещания, высказанные в объявлении, и что за означенную плату пассажиры имеют общий стол, который действительно накрывается три раза в день, но — и только! Замечательно также и то, что все семейные люди, все чиновники, едущие на службу или в отпуск, стараются выждать и выпросить у начальства право попасть на какой-нибудь из казенных пароходов. Дороговизна цен за проезд, по всему вероятию, играет тут одну из главных ролей. Те же лица готовы заплатить охотно половину прогонных денег за проезд и умеренную плату за стол особо, по их личному желанию. О семейных пассажирах во всяком случае хозяева парохода «Казакевич» обязаны серьезно подумать и позаботиться, или же в противном случае не могут претендовать на то, когда этим лицам обязательное начальство из Амурского края отведет теплое, удобное и дешевое место на одном из казенных пароходов[23]. Наконец, ко всему вышесказанному в заключение должно присовокупить и то, что пароход ходит в неопределенные сроки, к которым население, конечно, в настоящее время и примениться не может.
День пятого июня задался какой-то туманный и тяжелый; облака, свинцовой стеной нависшие над Амуром, темнили воду. Вода, на тот раз поднимаемая низовым ветром, бросала крепкие и сердитые волны; целое утро лежал по берегам туман, и только к полудню при сильном ветре его разнесло по падям. Сумрачно глядел правый берег, гористый и высокий, весь затянутый в мертвенно-мрачную полярную зелень елей и сосен. На середину реки вышел длинный, бесконечно длинный остров, оказавшийся Константиновским; из-за него глянула на нас батарея того же названия и, наконец, сам Николаевск. Видно, как вырублена была для него просека в дремучем лесу, обступившем его и теперь непроглядной стеной с трех сторон; видны дикого цвета дома, покрашенные зеленой краской и приглядного вида; видим несколько морских судов крупного ранга на рейде: два корвета («Боярин» и «Гридень»), шкуна, транспорт, два клипера, три-четыре парохода, какое-то большое купеческое судно (брик); суда подняли вымпелы; один только клипер стоит на боку, обставленный кругом его обвитыми сваями. Рейд Николаевский — богатый и оживленный; в порту слышно стуканье, звон; над зданиями порта несется дым и пар, на воде пыхтит и шумит паровой баркас, пробираясь зачем-то к судам от портовой пристани. Город вытянулся на большое пространство и обстроился широко и плотно. Вид на него с реки чрезвычайно картинен и оригинален: свежие недавние дома бесконечно разнообразных фасадов; церковь с выкрашенными главами и еще необшитыми стенами; направо по низменности, далеко вытянувшейся в реку, здания порта, все деревянные и, конечно, в фасадах своих не менее оригинальные: два эллинга, здание, где шьются паруса, здание, где помещен паровой молот, крошечный домишко (один из первых в Николаевске), вмещающий в себе контору над портом. Видно, что повсюду много сделано, но не все еще сделано; во всяком случае, Николаевск глядит решительным городом, больше, чем даже Чита какая-нибудь, а тем паче Благовещенск.
4. ЗАСЕЛЕНИЕ РЕКИ АМУРА
Заселение Амура произведено было, как известно, тремя путями: посредством казаков Забайкальского войска; посредством переселения государственных крестьян, вызванных из российских губерний, и солдат внутренних гарнизонных батальонов, также присланных из России. На этот раз мы останавливаемся на операциях переселения государственных крестьян из России как на обстоятельстве ближайшем нам по роду наших работ. Мы будем следить за ними в этой статье по официальным данным и по личным наблюдениям нашим, сделанным на самом месте водворения и на пути следования этих крестьян. Вот что говорят нам официальные материалы:
«Одно уже развитие наших военных морских сил на устьях Амура, помимо всех других соображений, требует настоятельно быстрого заселения приамурского края. Современная доставка продовольствия для сухопутных и морских команд, снабжение флота всеми необходимыми сырыми материалами будут вполне обеспечены только тогда, когда разовьется местная производительность края, чего без усиления народонаселения достигнуть невозможно».
Вот что писал 20 сентября 1858 года генерал-губернатор Восточной Сибири Е. И. В. генерал-адмиралу. Гр. Муравьев полагал произвести переселение в большом размере через дозволение его лицам всех свободных состояний, по желанию, на собственном иждивении и без правительственных расходов. При этом предполагалось освободить переселенцев от разных формальностей, затрудняющих переход, какова, напр., рекрутская очередь, от которой ради Амура освобождаются женатые и семейные. Эта мера, по мнению гр. Муравьева, представляет ручательства к скорейшему заселению края собственно потому, что уничтожает многие стеснительные условия для перехода. Она не простирается на Забайкальскую область, которая, но мнению проекта, может тогда ослабеть народонаселением и уменьшить свои производительные силы. Переселенцы не подают просьб по инстанциям (от волостного к окружному начальству и от окружного в палату госуд. имущ.), ибо «происхождение всех этих инстанций влечет за собой потерю времени, а темные расходы охлаждают в простом народе охоту к переселению». От правительства не требуется никаких пожертвований, но для выходцев из отдаленных мест Европейской России настоит надобность в расходах для приобретения земледельческих орудий и скота. Переселенцы в Чите или Иркутске, — городах, ближайших к Амуру, — будут иметь, таким образом, возможность получать ссуды деньгами в необходимом количестве с возвратом впоследствии. Ссуды производятся из хозяйственного капитала Восточной Сибири, который восходит до 300 тысяч руб. сер. и в который поступает ежегодно до 17 тысяч. Независимо от денежных ссуд предполагается (для обеспечения на первое время продовольствия пересенцев) учредить на некоторых пунктах Амура запасные магазины на счет того же капитала. Отсюда прибывшие на Амур получают за деньги или заимообразно потребное количество семян для обсева полей и муки для пропитания на первое время, пока не будет ими снят хлеб с засеянных полей. Все же переселение предполагалось произвести возможно скорее.