Все стихи Мореаса — из книг «Стансов» (нумерация их — на поле слева), где почти все стихотворения — по 16 строк. Когда они сжаты в переводе до 4 строк, то, кажется, ненамеренно становятся похожи на китайские или японские стихи.
ЖАН МОРЕАС
I, 11 Смейся как весенние ветки,
плачь как ветер.
Жизнь — она ни счастье, ни горе,
она — лишь призрак.
IV, 8 Ты смеешься в горе и сам не знаешь,
зачем тебе песни.
А ведь жизнь и смерть, и доброе и злое —
все только для лиры.
Add. Вспоминаю родину, бледные оливы,
взнесшийся кипарис.
Почему она перед глазами и в сердце?
Потому что она далеко.
I, 15 Солнце из тумана, из юга — север:
я — как ты, Париж:
Радость плачет в глазах моих, и горек
Рок — в улыбке моей.
I, 17 Пар, свисток, поезд в ночь, время влет,
вспыхнут розы, и пожелкнут листья.
Рождаясь, прощай! умирая, прощай!
Это горе мимолетно, как счастье.
II, 12 Смеется апрель,
добрые мысли возвращаются, как листья.
Капля меда
в горькой чаше расставания с бытием.
Add. Когда-то тенистый,
влажно лег мне на лоб осенний лист,
И душа в грезе
раскрывает преддверье своей судьбы.
III, 18 Серебряная луна
над мачтами порта, над мраморами парка,
Над гранями берега, над безгранными нивами
и Парижем, где конец всех дорог.
II, 7 От заботного города
в нежную бы рощу, к колыбельному бы морю.
Но увяли мои апрели,
и жатва моя — под чужим серпом.
VI, 5 Тополя в закате
осыпают в растущий сумрак
Самоцветным севом
шитье лета по тканям осени.
III, 11 На зеленом кладбище
под вечерними птицами
Я смотрю на пахоту,
где колосьями высятся кресты.
IV, 7 Я как дым,
миг живущий, но вставший из огня.
Склонившись,
человек разгребает очажный пепел.
V, 10 Радость и горе,
пролетите сквозь меня, не тронув,
Как сентябрьский ветер
пролетает сквозь вскинутые сучья.
II, 18 Облака над волнами колосьев
как паруса.
Скоро вы отяжелеете бурей,
как сердце мое.
III, 14 Дуб над долиной, ветер в листве,
птицы в гнездах.
Бьет гром в вершину, топор под корень, —
он печально терпит.
VI, 11 Пруд у праздной мельницы —
в мертвых листьях.
В черную воду погляжу на себя
и на блеклое солнце.
I, 13 Бледное солнце осени —
надо мной, над рекой, над рощей.
Вейся, лист, холодейте, волны,
крепни, сердце.
V, 5 Мертвый лист
бьется о порог, а время в ставень.
Камин, свечка,
я один, и осень как «баю-бай».
V, 6 Вздула парус над спящим городом
ночь, кишащая одиночеством.
Вскрой окно,
и она ворвется к тебе потопом.
V, 8 Недолгая роза,
украшенье сада, любви и лиры,
Пьет, как сладость,
ржавь и смерть пронзающих ливней.
V, 7 Ветер,
раненный над каменной мостовою,
Дымная осень —
это сердце мое осыпает листья.
Add. Роза, увядшая в вазе,
зачем ее я помню?
Усталому сердцу тяжек
даже призрак розы.
V, 3 Осень
кружит листья и с ними — мою душу.
Дай им лечь помечтать на край
твоего бассейна.
IV, 17 Чаша горя нам слаще меда:
Жизнь лишь дым, смерть лишь тень от дыма
На весах бытия. Равняйте чаши.
Add. Тучи, дорога,
ветер в лицо, гром как сердце.
Крик попутного ворона
ничего в моей судьбе не изменит.
VI, 2 Под остылым небом
в свисте ветра и криках охрипших птиц
Брести в вечер,
до версты, где привал и горький ломоть.
Add. Стонущий ветер
в золотом плаще свеваемых листьев,
Что ты скажешь
позднему солнцу, поздним плодам, позднему мне?
V, 12 Чтобы не слышать, как над этим миром
стучит мое сердце,
Ночью над прибоем взмолюсь я к морю,
и меня не станет.
III, 1 Выцвело лето, зима стучится,
я отворю.
Отвздыхали листья, плачутся сучья,
ни молвы, ни друзей.
Божьей искрой выгорев в горе,
выживу, выжженный.
ПЕСНИ
Эти переводы хоть и верлибром, но почти не конспективные. Поль Фор, проживший долгую жизнь графомана, «король поэтов» 1912 года, привлекал меня светлостью своего пустозвонства, и я переводил его не для эксперимента, а для душевного облегчения: последнее стихотворение в этой подборке («Naviget, haec summa est») помогало мне жить.
ПОЛЬ ФОРПесенка
Так, так, так — утонул рыбак.
Да, да, да — а над ним вода.
Ух, ух, ух — плачется пастух:
Ла, ла, ла — милая ушла.
Ой, ой, ой — блеет вал морской,
Да, да, да — как его стада.
Ах, ах, ах — оба в небесах,
Ля, ля, ля — а внизу земля.
У меня цветочки
У меня цветочки, у меня цветочки
Голубее этих глаз.
— Дай! —
Они мои, и больше ничьи,
Они растут на большом холме,
милая моя.
У меня уголечки, у меня уголечки
Жарче этих губ.
— Дай! —
Они мои, и больше ничьи,
Они горят под серой золой,
милая моя.
У меня сердечко, целых два сердечка,
Целых сто.
— Где? —
Они мои, и они для всех,
Они цветут на нашем пути,
На пути-дороге, на пути-дороге,
милая моя.
Колыбельная с игрушками
Дроворубы, плотники, выстройте ковчег.
Из белого дерева перекиньте мост.
Из желтого дерева — крепкие бока.
Из черного дерева — всех его зверей.
Из синего дерева — море-океан.
Сделайте, плотники, сто ковчегов Ноевых для ста малышей.
В каждом по входу для больших зверей.
И еще по входику для маленьких звериков,
чтоб вошли слоны,
и вбежали кролики,
и влетели голуби,
и вошел бы Ной.
Сделайте, плотники, сто ковчегов Ноевых,
Сделайте, плотники, маленькие входики,
чтоб вошло
все-все зверье,
и старый Ной,
и ты, и я.
Царица в море
Царица любила
Красивого матроса,
А он уехал в Индию
Подарить ей подарок дорогой.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Чужой король
С черными кораблями
Взял царицу в жены,
А она возьми да утопись.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Царица — в море,
А мимо плыла акула,
Раскрыла глотку
Да и проглотила не жуя.
Добрым лодкам и буря нипочем!
В черном брюхе
Было очень тесно,
Но царица
Оставалась милому верна.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Доброй акуле
Было очень тяжко —
Плывет она в Индию,
Где гуляют белые слоны.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Смотрит царица —
А там белый слон,
И на нем в короне
Милый, дорогой ее матрос.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Она ему сказала:
«Вернись, матрос, к царице», —
А он отвечает:
«У меня таких цариц полон дом».
Добрым лодкам и буря нипочем!
А он отвечает:
«Ты пахнешь как могила!» —
«Это не могила,
Так уж пахнет в акульем животе».
Добрым лодкам и буря нипочем!
А он отвечает:
«У меня все жены
Пахнут духами —
Королевские парижские духи!»
Добрым лодкам и буря нипочем!
Царица плачет,
Акула ее прячет,
И в акульем брюхе
Возвращается царица домой.
Добрым лодкам и буря нипочем!
Чужой король
С черными кораблями
Взял царицу в жены,
И она уже ни слова поперек!
Добрым лодкам и буря нипочем!
Киты
А когда мы плавали бить китов,
когда о нас плакали столько вдов, —
то при каждой был дороге Христос на крестах,
и на каждом был пороге маркиз в кружевах,
и была святая Дева, и был король!
А когда мы плавали бить китов,
когда о нас плакали столько вдов, —
то каждый матрос молился Христу,
а каждый маркиз плевал на Христа,
но была святая Дева, и был король!
А теперь на белом свете всем хорошо,
не печалуйся, матросик, нынче всем хорошо —
ни Христов на крестах, ни маркизов в кружевах,
и во Франции республика, и в Париже президент,
только нет,
только нет ни единого кита!
Жалобная песня про короля и королеву
Король с королевой, черные в черном,
идут по дубраве в вечерний час.
На ней ожерелье, на нем золотой крест.
«Возьми, возьми ожерелье: нашей любви конец». —
«Ты любила меня, королева: мне ли о том не знать?
Оставь, оставь ожерелье, возьми золотой крест». —
«Лучше помолчим под белой, белой луною:
в шелесте ветвей — прощанье ответ прощанью».
Только тень, тень плывет на замок,
только тень, и золото в листьях.
Что еще сказать, чего еще не сказано?
Ночь светла, а любовь мертва.
Что еще сказать? Небесам не милы
наша жизнь и наша любовь.
Любите: буря украсит любовь.
Страдайте: страданьям улыбнется душа.
Жалобная песня умирает печально:
король с королевой так любили друг друга!
Жалобная песня умирает бессильно:
ах, какая малость — наша земная любовь!
Проза в вечернем свете
Ранний вечер, ясное небо, синий день, голубая юность, маленькая луна, как беленькая душа.
В такую пору у открытых окон девушки за пианино сладко грезят о девушках из былого.
В такую пору томится шиповник о белой розе в мшистой руине.
В такую пору курочкам снится петушок на церкви.
А кроликам в поле — красная морковка.
В такую пору я тебя встретил до начала жизни — в пятнадцать лет, во сне, как в раю.
Синий воздух, дальние деревья, маленькая луна, как беленькая душа.
Смерть пришла
Бледная рука проросла в замке, вытянула палец, пролила лекарство.
Кто там? Никого. В комнате тепло, но как будто снег.
Пришла ко мне Смерть, села у огня, по белым костям дышит красный блеск. В костлявых руках маленький предмет блестит и подмигивает.
Звякнул бубенец — мне уже пора?
Нет, она встает, белая, прямая, точно минарет. Нет, она встает, треснувши суставами, и о лунный камень точит свой предмет. Наклонилась, ждет.
Сынок, ты готов?
Вот тебе и Смерть. Маленький удар, весело блеснув, развел душу с телом, и моя душа весело летит белить свое белье в длинный лунный свет.
Она умерла
Она умерла от любви, ее схоронили в земле.
Ее схоронили одну, схоронили в сосновом гробу.
И весело тронулись прочь, и весело стали петь.
И вышли в поля, в поля, и пели в полях, в полях:
«Она умерла от любви, и каждому свой черед».
Смерть светла
Не надо верить в смерть.
Вот солнце:
Оно как твои глаза.
Не надо горевать.
Вот небо:
Оно как твоя душа.
Тени расступаются: смерть светла.
Не надо верить в смерть.
Вот птицы:
Взлетают из темных рощ.
Не надо горевать.
Вот небо:
Поет, как твоя душа.
Кончилось молчание: смерть ясна.
Смерть ясна, смерть звенит —
Ангелы с архангелами радостно поют.
Люди их не слышат, а смерть верна —
Пение несется к неведомой звезде.
Смерть светла:
Небо улыбается, как твоя душа.
Не надо верить в смерть,
не надо хмурить лоб:
Душа твоя чиста,
и небо как душа.
Смерть пришла, и открылась жизнь —
Светлые души вокруг со всех сторон!
Лоб твой чист, бури позади —
Радостный, радостный пред тобою рай!
Голова святого Дениса
Весна, весна
над собором Богородицы!
Над порталом распустилась большая роза.
Весна, весна
на коленях перед Господом
в криках ласточек!
Над порталом святой Денис со своей головой в руках.
Гляньте: чудо!
в каменных кудрях —
птичье гнездышко;
Над ним ласточки, как легкие думы.
Хвала Господу,
Господу Живущему!
Наш весенний святой лелеет ласточек.
Король Клавдий
Черный лес, черный сад.
Я еду с охоты, черный и злой,
а там, за спиной, — золотой закат.
Так всегда, брат, убивший брата.
А всему виною — ты, королева.
Взойдем на башню, посмотрим на море.
У берега лодка, из лодки выходит Гамлет.
Он сумасшедший или просто устал?
Сойдем, Гертруда, заглянем ему в душу.
В лестнице шестьсот ступеней.
С каждой смертью солнце все ниже.
Крысы из нор смотрят на луну.
Оботри ему лоб, Гертруда: мальчик простудится.
Он увидит: я буду сидеть спокойно,
ему понравится такой конец.
Спасибо, государыня: я пью до дна!
Гамлет
Гамлет,
наскучив чужим безумьем,
объехал мир
и видит при лунном свете,
что он не покидал Эльсинора.
Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.
Гамлет
у стены, обращенной к Риму,
слушает соловья,
и прах двенадцати цезарей
блестит ему из камней.
Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.
Гамлет
три раза обходит замок —
вот и весь мир!
А луна — это бедный Йорик,
безмозглая голова.
Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.
Башня
бросила тень на террасу,
по террасе гуляет призрак.
— Ах, отец,
давай путешествовать вместе:
чтобы тебя найти, я трижды объехал мир!
Фортинбрас
Я, Фортинбрас,
кого ждали так долго,
выхожу на миг
для последних слов.
Я один
заключаю драму,
мои войска
полегли за сценой.
Синий плащ мой
тяжел от крови.
Занавес рушится
на трубный звук.
Раз, два, три —
Эльсинор разобран.
Мы с Шекспиром
уходим за кулисы.
Лондонская башня
Это так —
граф Варвик погиб:
наконец-то, наконец-то погиб!
Но, увы — жив
старый Генрих, старый Шестой —
выжил из ума,
но жив.
На блеклый лоб
падает седина,
он откидывает ее вновь и вновь,
и слюни текут из губ.
Он сидит
в Тауэре над рекой,
он в тюрьме,
крысы и мыши кишат вокруг,
но они не тронут его —
он так бледен, что нагоняет страх.
Он как лунный луч
из решетчатого окна,
за которым звездная рябь.
И ему не вернуться ввысь,
потому что большой паук
переткал ему дорогу назад.
Призраки — не для крыс,
лунные лучи — не для мышей.
Кругом темно, и нечем дышать —
а король все жив.
Ни еды ему, ни воды —
а король все жив.
И понадобится добрый Ричард Глостер,
чтобы вдруг испустил он дух, —
разумеется, только от меланхолии.
Шарль Орлеанский в Лондонской башне
В целом мире нет места краше, чем графство Блуа, над которым Шарль.
В черной башне над мутной Темзой он плачет песней о своей Луаре.
Английской ночью он плачет песней о ясных звездах над милым Блуа.
Невольник слова, он плачет, спящий, и сны его — по-французски.
Вспоминает Францию, города и сельщину, двор и замок.
А тюремщик лязгает, крыса пробегает по полу, звонят к английской заутрене.
Слабо слово, сдавлено слово, и все-таки сон поет.
О любви, о юности, о былом, не о будущем, пленник памяти, тоскует Шарль.
Горе
Ласточка летит. Вечер.
За ласточкой летит ястреб.
Над зыбким прудом — месяц,
На месяце две тени.
А камышам нет дела:
Жизнь там или смерть в небе?
Небеса кричат горем,
А вода едва дрогнет.
Морское прощание
На суше — люди и люди.
Как нам найти друг друга?
А впереди — море,
А в море — острова.
Ты говоришь: ты ждешь
Меня на тех островах?
Ах, не смейся:
Разлука — это ведь больно.
Я отплываю в море,
От меня отплывает берег,
Отплываешь ты.
Ты на берегу — как точка.
И уже ничего не видно.
И все.
Морская любовь
Маленькая жизнь
и большое море.
Ты меня любишь,
а я матрос.
А в море буря,
а в море тишь:
надо плыть.
Маленькая жизнь
и большое море.
Тебе так страшно,
ты очень меня любишь.
Кабы ты бы любила
большое море,
ты сказала бы тоже:
надо плыть.
Мне плыть
на смерть,
а тебе —
на мою любовь.
Маленькая жизнь
и большое море —
понимаешь, милая,
надо плыть.
Буря и тишь,
причал и отчал,
черная скала
и морская пасть,
кораблю не выплыть,
а надо плыть.
А ты меня любишь и будешь ждать.
А там придет другая любовь.