Нельзя все перевести ровно: иные места окажутся слабее подлинника. Чтобы читатель был вознагражден, необходимо, чтобы другие места, напротив, были сильнее, если это допускает язык, чтобы иное было сказано более по-вергилиевски, чем в латинском подлиннике…
Давно выяснено, что громадное большинство читателей знакомится с произведениями иностранных литератур в переводах на русский язык. Особенно относится это к произведениям литератур античных. Даже в те годы, когда в наших школах господствовала классическая система, весьма немногие из лиц, получивших не только среднее, но даже высшее образование, были в состоянии читать древнегреческих и латинских авторов в подлиннике. Такие лица считались единицами на тысячи. Пишущий эти строки может сослаться на личный опыт: в Московском университете я, один год, состоял студентом классического отделения Историко-филологического факультета (но кончил курс по историческому отделению); из шести моих сотоварищей по классическому отделению четверо признавались мне, что не могут читать греческие и латинские тексты без помощи «подстрочников» или же должны тратить много труда на справки в словарях и грамматиках. В гимназии, в 8‐м выпускном классе, никто из моих 25 сотоварищей не мог свободно читать латинских поэтов. Если так обстояло дело больше 20 лет тому назад, среди учеников классической гимназии и среди студентов-классиков, — тем более трудно встретить людей, свободно читающих по-латыни, в наше время, а в следующем поколении их будет и еще гораздо меньше, с устранением античных языков из курса современной трудовой школы. Нет сомнения, что через 10–15 лет греческая и латинская книга станет столь же недоступной русскому читателю, как теперь непонятна ему книга персидская или китайская.
Между тем невозможно отрицать огромное значение классических литератур… Замечательные произведения эллинских и римских классиков обладают качествами, которых нет (по крайней мере почти в той же силе) у писателей новой Европы: предельным совершенством стиля, идеальной обработкой языка, вообще — безукоризненным мастерством формы. Даже исключительные гении нового мира, как Данте, Гете, Пушкин, уступают в этом отношении Вергилию, Горацию и др. Только у античных поэтов — и едва ли не прежде всех у Вергилия — можно найти ту последнюю отделку внешности, где не только каждое слово, но и каждый звук в слове, каждая буква поставлены сознательно и способствуют общему впечатлению…
…Говоря так, я вовсе не хочу превозносить античность, ставя ее выше современности, или утверждать, что литературы древней Эллады и древнего Рима могут дать больше, нежели новые. Нет сомнения, что для современного человека ближе и важнее литературы современные. Целый ряд вопросов первостепенного значения, волнующих современные умы, был вовсе неизвестен древним. Условия их быта были настолько отличны от наших, что драмы, например, Ибсена дают современному читателю больше применимого к жизни, чем трагедии Софокла, хотя последние и совершеннее как создания искусства. Тем более большему можно научиться из работ новых историков, нежели из сочинений Тацита и Фукидида, при всей гениальности античных писателей. Даже самому совершенству формы современный читатель скорее научится по стихам Гете, Виктора Гюго, Пушкина, а не по гекзаметрам Вергилия и Лукана, ввиду глубокого различия между языками античными и новыми. Лично я считаю совершенно правильным, что античные языки и античная культура не могут более служить основою для среднего образования. Есть немало наук, знакомство с которыми гораздо нужнее и полезнее, чем изучение мертвых языков при всех их достоинствах. Все это, однако, не исключает необходимости и для современного человека, насколько возможно, ближе познакомиться с античными литературами в их наиболее выдающихся произведениях. Если мы отказываемся от возможности читать античных авторов в подлиннике через изучение древних языков — мы тем внимательнее должны знакомиться с античной культурой по сочинениям историков и с античной литературой по переводам. Вероятно даже, что такой метод окажется более отвечающим цели, что современный человек из хороших исторических работ и по хорошим переводам будет лучше знакомиться с античной древностью и ее духом, чем то достигалось путем кропотливого изучения грамматик, не дававшего по большей части — как мы говорили — возможности читать в подлиннике античные книги.
Такое положение дел требует, однако, чтобы наша литература обладала как хорошими историческими работами об античной древности, так и хорошими переводами произведений античной литературы. Здесь не место выяснять, в какой мере мы имеем и то и другое. Скажу только бегло, что обогащение нашей литературы в этих направлениях началось только в последние годы, именно после падения исключительного господства классицизма в наших школах… Но, конечно, всего этого еще слишком мало, чтобы удовлетворить назревшую потребность — чтобы сделать для русского читателя доступным, в сочинениях на родном языке, античный мир и его литературу. Предстоит еще огромная работа, чтобы усвоить русской литературе хотя бы только самые великие из литературных созданий Эллады и Рима. И эту работу желательно произвести как можно скорее, во-первых, для того, чтобы растущее поколение, которое не изучает в школе древних языков, нашло достойные пособия для знакомства с античным миром, а во-вторых, для того, чтобы использовать способности писателей того поколения, которое имело возможность в школах старого типа приобрести знание (хотя бы и в ущерб другим) древних языков. Желательно теперь же, пока в среде русских писателей есть еще целый ряд лиц, которые с ранней юности посвятили себя, притом с любовью к делу, изучению античности, — приступить к систематическому переводу произведений античных авторов и к составлению научно-популярных работ, знакомящих с античной культурой. Есть все причины предполагать, что через одно-два поколения в силу новых условий жизни и воспитания будет уже гораздо труднее собрать кадр подходящих работников для выполнения этой задачи.
Переходя именно к переводам, можно кратко определить задачу переводчиков, сказав, что их труд должен будет для русского читателя заменять подлинник.
Из этого следует прежде всего, что этот перевод не может ограничиваться пересказом — хотя бы в общем и верным — содержания. Нигде форма не связана так тесно с содержанием, как в произведениях античных писателей, особенно поэтов. Если перевод не воссоздает совершенства формы подлинника, он даст об нем понятие неверное, лишит его одного из важнейших достоинств. Далее, перевод должен воспроизводить особенности автора. Переводы отнюдь не заменяли бы подлинников, если бы на русском языке Вергилий и Гомер, Эсхил и Сенека, Сапфо и Катулл оказались бы похожими друг на друга, а их стихи — написанными одним и тем же стилем, при одинаковых словарях. Мало того: перевод должен воспроизводить и особенности эпохи. Недопустимо, чтобы в русском воссоздании авторы VIII века до Р. Х. писали бы так же, как поэты IV века по Р. Х., или трагики эпохи Перикла — как лирики времен Антонинов. Необходимо, чтобы переводчик помнил всегда, что по его труду читатели будут знакомиться и с данным произведением, и с его автором, и с эпохой, когда оно возникло.
Наконец, перевод, заменяющий подлинник, должен быть пригоден и для цитат по нему — требование, которое большей частью забылось нашими переводчиками. Если в историческом сочинении, русском или иностранном, встретится ссылка на какое-либо произведение античной литературы с указанием книги и главы или стиха, читатель должен быть уверен, что, развернув русский перевод, он в соответственном месте найдет те самые выражения, которые имеются в виду. Если историк строит свои выводы на каких-либо характерных словах древнего писателя, русский читатель должен найти соответствующие слова в переводе. Иначе говоря, перевод должен быть сделан строка в строку, стих в стих; в переводе должны быть сохранены все выражения, по возможности все слова подлинника, и наоборот, не должно быть прибавлено иных, лишних, — кроме, конечно, тех случаев, когда данное греческое или латинское выражение может быть с точностью выражено лишь двумя или тремя русскими словами (случаев, кстати сказать, гораздо более редких, нежели то полагают обычно). Несоблюдение этих правил уже не раз приводило в некоторых исторических сочинениях (переводных) к досадным недоразумениям.
Таковы общие правила для перевода античных авторов на русский язык. Эти правила подлежат выполнению с тем большей строгостью, что вопрос стоит, раньше всего, о переводе классических произведений, т. е. лучших, высочайших созданий эллинского и римского гения. В таких переводах, с одной стороны, важно и дорого действительно каждое слово, почти — каждый звук слова; изменить что-либо в переводе почти всегда значит обесцветить и обезличить оригинал. С другой стороны, в таких произведениях почти каждое слово давало повод на протяжении веков к многочисленным комментариям, спорам, выводам; заменять одно выражение другим значит нередко — зачеркнуть целую литературу по поводу этого слова. Переводя такие произведения, необходимо быть крайне осторожным и постоянно помнить, что за каждой строкой, за каждым стихом стоит длинный ряд толкователей, подражателей и ученых, строивших на этой строке или на этом стихе свои теории.
…Понимание классических произведений изменяется с течением времени. Каждая эпоха вносит в это понимание нечто свое. Мы смотрим на Гомера совершенно иначе, чем смотрели на него сто лет назад; иное наше отношение к греческим трагикам, нежели отношение к ним современников Вольтера, и т. д. Поэтому дать «окончательный» перевод классического произведения, такой перевод, который мог бы остаться навсегда, — невозможно. Наука идет вперед, история постепенно уясняет новые черты в античной жизни, которые ранее были неизвестны, в частности — филология исправляет тексты писателей, так что по прошествии известного времени всякий перевод неизбежно оказывается устаревшим. С другой стороны, этот процесс совершается не так быстро… В большинстве случаев взгляды, установившиеся в истории на основные явления античной жизни и культуры, подвергаются лишь частичным изменениям, мало влияющим на понимание литературных, тем более — поэтических произведений. Поэтому есть полная возможность дать перевод такого произведения, если и не «окончательный», назначенный служить «всегда», то все же такой, который мог бы удовлетворить несколько поколений читателей. Именно к такому идеалу и должен стремиться переводчик.