о отнести 7 строк с атонируемыми (?) 2-сложными местоимениями: «Кому, сын мой, отойдут», «Снарядила тебя в путь» и др. В любом случае хореический ритм в 7-сложиях — не ниже 87 %. В 5-сложиях совсем иная картина. Из 53 5-сложий только 24 выдержаны в хореическом ритме (45 %), остальные дают амфибрахический перебой: «и смутно и тяжко», «уснет на кладбище», «дух гордый, железный» и др. Такое ощущение этого размера — ровный ритм в начале, перебой в конце — по-видимому, привычно для русского уха со времен народных песен на схожий украинский (8 + 6) — сложный размер, «…Сама ростом невеличка, Лицом круглоличка…». Когда несколько лет спустя Багрицкий будет писать этим стихом, ориентируясь на Шевченко, свою «Думу про Опанаса», то в ней все 8-сложники будут правильными хореями, а 6-сложники — то хореями, то амфибрахиями.
Кроме 7-сложий, в первом полустишии мы находим 6-сложия (9), 5-сложия (2), 8-сложия (5), 9-сложия (3) и 10-сложие (1). 5-сложия звучат как те же 7-сложные хореи с (кантемировским) пропуском ударения на конце: «Благородный юноша, / как должна я плакать», «Будьте мне пособниками / в печали материнской». Три 6-сложия звучат как те же 7-сложные хореи с (песенным) пропуском среднего безударного слога: «По умер/шем печаль / ее подкосила», «Ты скитал/ся, мой сын, / в чужеземном граде!», «На земле / ее сын / лежит без дыханья». Три 8-сложия звучат как те же 7-сложные хореи с затянутой серединой («Императорский стяг носить / червленый и длинный», «Не возрадуюсь, как Адам, / ни подобно Еве») или надставным началом («Не своим голосом кричит, / ладонями плещет»). Более длинные полустишия служат созданию громоздких аномальных строк, звучащих ритмическим курсивом: «Алексей, чадо мое родное, / ты виновник моей тревоги», «Нежна была твоя плоть, Алексей, / теплой жизнью согрета» и др.
Во втором полустишии, кроме 53 5-сложий, мы находим 4-сложия (2), 6-сложия (25), 7-сложия (2) и 9-сложие (1). Норма «первое полустишие длиннее второго» нарушается редко: 11 раз полустишия равны (6 + 6 и 7 + 7), 5 раз первое короче второго (6 + 7 — «Нечем сердце унять, / откуда возьмется сила» и нарочито громоздкое 8 + 9). 4-сложия звучат как 5-сложия, усеченные в начале: «И великий мой дворец / в городе Риме». 6-сложия замечательны ритмической анархией: из 25 полустиший 12 более или менее укладываются в ямб («походка и улыбка», «после моей кончины»), 8 — в анапест («с вашей прелестью гибкой»), а 5 дают неопределенный ритм («долгое ожиданье», «юности благородной»). Еще выразительнее поведение 7-сложий: в первом полустишии, мы помним, они были преимущественно хореические, во втором из 12 случаев в хорей укладываются только 4 («мы еще побудем вместе»), остальные дают неопределенный ритм («в земле сырой и холодной», «скорбям молодые лета», «выглядывала в окошко» и др.). Контраст между ритмически гладким первым полустишием и ритмически пестрым вторым полустишием выдерживается независимо от слогового объема этих вторых полустиший.
Больше подобный «кантемировский стих» не встречается у Мандельштама ни разу, но он должен был быть хорошей школой для работы с любым стихом, делящимся на два полустишия.
Расшатанный силлабический (6 + 6) — сложник. Так переведен у Мандельштама отрывок из «Сыновей Аймона» (93 строки) — единственный напечатанный (и перепечатанный) им самим отрывок из старофранцузского эпоса. Размер оригинала — средневековый александрийский стих: два полустишия по 6 слогов, между ними цезура, в цезуре (как и в цезуре 10-сложника) возможен добавочный слог — приблизительно 33 % случаев. Позднейший александрийский стих добавочного слога не знал и на русский язык переводился правильным 6-стопным ямбом. По-видимому, именно этот забытый архаический добавочный слог, подчеркивающий членение на полустишия, произвел сильное впечатление на Мандельштама, и он сделал это наращение почти обязательным. В его переводе только 10 первых полустиший имеют обычное мужское окончание, 66 — женское (т. е. добавочный слог) и 17 — дактилическое (т. е. два добавочных слога в цезуре).
Вот звучание этого размера:
Строки типа (6 + 6) составляют более половины текста, 56 % (6ж + 6 — 41 строка, 6д + 6 — 10 строк, 6 м + 6–1 строка). Далее следует (6 + 5) — 16 % (6ж + 5 — 11 строк, 6д + 5–4 строки), далее (6 + 7) — 6,5 % (6ж + 7–5 строк, 6 м + 7–1 строка). Таким образом, строки структуры (6 +[6+/–1]) составляют более 75 % текста. Остальные на этом фоне ощущаются как ритмический курсив: в рассказе княгини о потерянных сыновьях («В феврале будет десять лет…»), в двух сценах узнавания (княгиней: «Ты — Рено, если не обманывает / меня чутье; Заклинаю тебя Спасителем / по числу гвоздильных ран, Если ты Рено — не скрывай от меня / иль продлить дай обман»; князем: «Захлебывается Айя, / сама не своя: Это ничего, это сыновья, / это твои сыновья»). Это предел интонационно-эмоционального разрушения стиха.
В первом полустишии — 74 6-сложия, во втором — 58 6-сложий. В первом полустишии 84 % 6-сложий имеют ямбический ритм и только 12 строк выбиваются из него («Королевский племянник», «Вряд ли есть у нас слуги», под сомнением — «Спаслись через Меузу»). Во втором полустишии 52 6-сложия имеют ямбический ритм и только 4 строки выбиваются из него («от капканов и ям», «иль продлить дай обман»; под сомнением — «от недуга столбняк», «как растопленный воск»). Таким образом, к концу строки расшатывается объем 6-сложий, но не ритм.
Иная картина — в 5-сложиях. В первом полустишии их только 5, все образованы простым усечением начального слога и звучат хореем: «Не жалеет горла», «Мигом срезал лестницы», во втором их 19, из них 10, больше половины, выпадают из хорея и звучат амфибрахием: «в Арденнской земле», «как в трубле Роланд». Таким образом, в этих аномальных полустишиях к концу строки расшатывается и ритм. Еще иная картина — в 7-сложиях. В первом полустишии их 7, из них 2 звучат хореем («Им обрадовался Карл»), 4 нестандартными ритмами («Учили его, учили», «Захлебывается Айя») и 1 сомнительно. Во втором полустишии их 11, из них 4 звучат хореем («по числу гвоздильных ран»), 5 нестандартными ритмами («что ворон им каркнет „брысь“») и 2 сомнительны. Таким образом, в этих аномальных полустишиях ритм к концу немного твердеет: 7-сложники ближе чувствуют свое родство с 6-сложниками, чем 5-сложники.
Из 93 строк в 57 полустишия равны между собой (52 — по 6 слогов, 2 — по 5 слогов, 2 — по 7 слогов, 1 — по 8 слогов), но из‐за наращенных окончаний первого полустишия и постоянных мужских второго начальное полустишие кажется длиннее второго. В 24 строках первое полустишие и впрямь длиннее второго, независимо от окончаний («Учили его, учили, / пока не умер князь» — 7ж + 6 м). И только в 13 строках, наоборот, первое полустишие короче второго («Так сухи и поджары, / что ворон им каркнет „брысь“» — 6ж + 7 м). Второе полустишие стремится быть короче первого — это общая закономерность облегчения стихотворной строки к концу.
На опыт такого восприятия двухчленного средневекового александрийского стиха, по-видимому, и опирался Мандельштам в своей работе над остальными переводами из старофранцузского эпоса.
Аморфные двухчленные стихи. «Остальные переводы» — это три оставшихся отрывка из «Песни о Роланде» («Роланд отказывается трубить», «Смерть Альды»), «Коронование Людовика», «Алисканс» и, наконец, основная часть «Паломничества Карла…». Все они имеются уже в первой рукописи; все они отчетливо распадаются на два приблизительно равных полустишия в каждой строке и так там и записаны — даже если синтаксическая связь на цезуре не ослаблена («Еще на руках / у него кровь сохнет», «На Вильгельма вы / не похожи ни чуточки»). Разумеется, в дальнейшем потребуется подробный анализ синтаксических связей в этих стихах — может быть, сила синтаксической цезуры тоже окажется важной характеристикой отдельных текстов.
Как организованы эти двухчленные стихи, что является в них ведущим началом — тоническое или силлабическое выравнивание (хотя бы приблизительно)? По первому впечатлению — тоническое: во-первых, потому, что современный русский слух отвык от ощущения силлабичности, во-вторых, потому, что 4-ударный тонический стих с цезурой (2 + 2) имеет достаточно прецедентов в европейском стихосложении. Проверим это впечатление. Вот показатели числа ударений в каждом полустишии наших текстов. Учет ударений делался по общепринятым принципам[214]: слабоударные слова атонировались так, чтобы избегать, с одной стороны, стыков ударений, с другой — слишком длинных (свыше 3 слогов) безударных интервалов. Все данные — в процентах. О последнем столбце таблицы будет сказано дальше.
Из таблицы видно: в трех произведениях преобладают 2-ударные полустишия, причем преобладание это убывает от «Алисканса» к «Коронованию Людовика»; в четвертом, «Паломничестве Карла…», преобладают 3-ударные полустишия. Далее, в трех произведениях из четырех второе полустишие по числу ударений в среднем чуть короче первого. Но только по числу ударений. В последующей таблице мы увидим, что по числу слогов (без учета окончаний!) второе полустишие не короче, а длиннее первого. Если разделить среднюю длину полустишия в слогах на среднюю длину в словах (по числу ударений), мы получим среднюю длину слова в каждом полустишии (без учета окончаний!) — она выписана в последнем столбце нашей таблицы: мы видим, что для второго полустишия поэт подбирает более длинные слова. Тоника укорачивает стих к концу, силлабика удлиняет; зыбкое взаимодействие этих двух тенденций определяет равновесие двух полустиший.
Из данных об ударности полустиший легко понять, что преобладающими типами стиха должны быть комбинации из полустиший 2 + 2, 2 + 3, 3 + 2, 3 + 3.
2 + 2: Роланд, мой друг, / трубите в Олифан…
2 + 3: Говорит Оливье: / «Тут рассуждать нечего…»
3 + 2: Французы хорошие люди, / сражаются правильно…
3 + 3: Был бы здесь император — / мы бы сразу окрепли…