Но ведь сегодня по радио сообщили…
Швиттер. Поторопились.
Мухайм. Потом передавали классическую музыку целый час…
Швиттер. Сожалею…
Мухайм. Но каким же образом…
Швиттер. Я сбежал из больницы, чтобы умереть здесь.
Мухайм. Чтобы здесь… (Оглядывается.) Хочу выпить. (Берет со стола стакан с водой, идет к умывальнику, выливает воду, возвращается к столу и наливает в стакан коньяк.) Если бы все не было так банально. (Смотрит в одну точку.) Каждый месяц…
Швиттер. Иначе мы околели бы с голоду.
Мухайм. За сотню…
Швиттер. Вы бы мне ее не простили ни за что.
Мухайм. Долгов я никогда никому не прощаю. (Пьет.)
Швиттер. Моя жена пронюхала. Потом сама изменяла мне, стерва, с мясником… Лучших бифштексов, помнится, я в жизни не едал. (Смеется.) С тех пор я женился еще три раза. Каждая новая была красивее прежней. Но я заблуждался, Мухайм. Пока наконец не взял в жены «девушку по вызову». Она оказалась лучше всех.
Мухайм. Еще три раза… (Пьет.)
Швиттер. Убирайтесь же, в конце концов. Вы провоняли всю мастерскую. Ваше присутствие отравляет мне жизнь.
Мухайм. Ну и пусть. (Пьет.) Швиттер, мне восемьдесят.
Швиттер. Поздравляю.
Мухайм. И я совсем здоров.
Швиттер. Могу себе представить.
Мухайм. Я начал с самых низов. Мой отец был разносчиком товаров. И мне приходилось таскаться вместе с ним. Я продавал шнурки для ботинок, Швиттер, шнурки, пока не занялся сносом домов, а потом не организовал строительную фирму. Я переделываю весь город. Видите там строительные краны?
Швиттер. Они портят мне кончину.
Мухайм. Не спорю, я не был щепетильным. Однако я и не собирался изображать социального апостола. Теперь я наверху. Политические партии у меня в кармане. Враги меня боятся, а у меня много врагов. Но моя личная жизнь… (Вынимает сигару.) Без счастливого брака больших дел не сотворишь, без женской нежности по жизни не проплутаешь, без душевности подохнешь в канаве. (Собирается закурить сигару.)
Швиттер. Не курите, пока я умираю.
Мухайм. Пардон. Да-да, конечно. (Прянет сигару.)
Швиттер. Зажгите лучше две свечки.
Мухайм. С удовольствием. (Зажигает свечи.) Бабы тогда вешались мне на шею, но ни одна не зацепилась. Я был верен жене, даже после ее смерти, можете не сомневаться.
Швиттер. Опустите шторы.
Мухайм. Будет сделано. (Опускает шторы. Темно. Горят только свечи.) Но я убил бы свою жену, если бы знал то, что знаю теперь, и вас тоже, Швиттер… Да я бы и сейчас с вами разделался, если бы вы… (Встает у изножья кровати, вперив взгляд в Швиттера.) Умирающий неприкосновенен.
Швиттер. Не стесняйтесь.
Мухайм. Я мог бы раскромсать вас на куски.
Швиттер. Я в вашем распоряжении.
Мухайм. Стереть в порошок…
Швиттер. Можете спокойно начинать.
Мухайм идет к креслу.
Мухайм. Господи, сколько же раз она меня обманывала! (Садится.)
Швиттер. Считайте, что несколько десятков любовников у нее побывало.
Мухайм уставился в одну точку.
Мухайм. Наверное, она была ненасытной.
Входит Ольга, запыхавшись. Ей девятнадцать лет, красивая, одета в черное. Это четвертая жена Швиттера.
Он в испуге садится в постели.
Швиттер. Она. Девушка по вызову.
Ольга. Вольфганг…
Швиттер. Не везет…
Августа наблюдает за ней.
Ольга. Ты жив…
Швиттер. Возможно.
Ольга (тихо). Ты живой…
Швиттер. Знаю, это становится неудобно.
Ольга, заметив Августу, закрывает дверь и прислоняется к ней.
Ольга. За дверью… священник…
Швиттер. Его послала старшая сестра.
Ольга. Он мертвый.
Швиттер. Паралич сердца.
Ольга. А ты жив…
Швиттер. В третий раз ты упрекаешь меня.
Ольга. В больнице я закрыла тебе глаза.
Швиттер. Весьма любезно.
Ольга. Сложила тебе руки на груди.
Швиттер. Мило.
Ольга. Привела в порядок цветы и венки.
Швиттер. Очнувшись, я осмотрел композицию.
Ольга. На прощание поцеловала тебя.
Швиттер. Приятно слышать.
Молчание.
Ольга. И что же теперь?
Швиттер. Извольте радоваться.
Она нерешительно идет к нему.
Ольга. Прости, что я только сейчас… Я… Я упала в обморок, когда вернулась в больницу, а ты вдруг больше не…
Швиттер. Представляю себе.
Ольга. Профессор Шлаттер не понимает, как это могло случиться.
Швиттер. Естественно. Я должен был лежать на секционном столе.
Ольга бросается ему на грудь, рыдает.
Вот еще.
Ольга. Ну, теперь все наладится.
Швиттер. Опять все начинается сначала.
Ольга. Я остаюсь с тобой.
Швиттер. Уважаемая Ольга. Целый год я то и дело лежу при смерти. Целый год меня то и дело спасают в последний момент. Хватит, надоело. Я скрылся от этой шайки медицинских тупиц. Хочу наконец спокойно умереть, без термометра во рту, без какого-либо аппарата, подключенного ко мне, без столпившихся вокруг меня людей. А посему уходи! Мы давно распрощались друг с другом, прощались десятки раз, и это уже становится смешно! Прошу тебя, образумься, испарись! Прощай! (Натягивает простыню себе на голову.)
Мухайм поднимается.
Мухайм. Я пойду. (Кланяется Ольге.) Мухайм. Великий Мухайм.
Ольга встает.
Я мог бы его убить. (Идет к двери.) Но умирающий — это для меня священно. (Уходит.)
Молчание. Швиттер сдергивает простыню с лица.
Швиттер (злобно). Ты еще здесь.
Ольга. Я твоя жена.
Швиттер. Моя вдова. (Садится.) До чего ж мне надоели эти церемонии. Подними шторы!
Она поднимает шторы. В мастерской снова яркий солнечный свет.
Открой окно!
Она открывает.
Ботинки пастора! (Встает с кровати, хватает стоящие на полу ботинки пастора и убирает со стола его шляпу.)
Его шляпа! (Выбрасывает ботинки и шляпу за дверь и с грохотом ее закрывает.) Погаси эти проклятые свечи!
Она гасит.
В этой лицемерно-кадильной атмосфере я еще, глядишь, и выздоровею! Мне нужно солнце, чтобы умереть. Я должен задохнуться в его пекле. Выгореть. Дотла. Во мне еще слишком много жизни. (Хочет сесть в кресло, видит свои ботинки.) Мои ботинки. Они мне больше не нужны! (Бросает их за ширму, садится в кресло.)
Близнецы начинают пищать.
Смешно. Все время приземляюсь в это кресло. (Хочет выпить.) Пусто. (Ставит бутылку обратно на стол.) Августа!
В дверях появляется Августа.
Августа. Да, господин Швиттер?
Швиттер. Близнецы разорались. Гопля!
Августа. Сию минуту, господин Швиттер. (Выносит из-за ширмы бельевую корзину с близнецами.)
По лестнице поднялся Глаузер.
Глаузер. Господин лауреат Нобелевской премии, картины горят.
Августа. Тише, Ирма, тише, Рита… (Останавливается в дверях.) Может, и пеленки…
Швиттер. Ступайте! Коньяку! Еще бутылку!
Августа. Слушаюсь, господин Швиттер. (Исчезает, Глаузер тоже.)
Ольга. Шубу дать?
Швиттер. Не надо.
Ольга. Боли еще есть?
Швиттер. Нет.
Ольга. Это был дурной сон. Мне не надо было верить врачам.
Швиттер. А что еще оставалось?
Ольга. Они сказали мне еще год назад, что ты не выживешь.
Швиттер. Между прочим, я и сам догадался об этом.
Ольга. Твоему сыну они тоже сообщили, а тот разболтал всем девкам в барах. Везде судачили о твоей смерти, хотя ты еще не потерял надежды. Со мной разговаривали так, будто ты уже умер… Обращались как со шлюхой…
Швиттер. Ты же такой и была.
Молчание.
Твоя проклятая покорность меня доконает.
Ольга. Прости!
Швиттер. Я не надеюсь, что из ложного уважения ко мне ты не вняла просьбе какого-либо моего приятеля.
Ольга. Я не внимала ничьим просьбам.
Швиттер. Твой долг был не в том, чтобы сохранять мне верность. Твой долг — говорить мне правду.
Ольга. Я боялась.
В отчаянии она падает перед ним на колени, он обнимает ее.
Швиттер. Я тоже боялся. Это подлый страх. Я не знал правды, из-за страха не хотел ее узнать, иначе догадался бы, а теперь я знаю правду, ее больше не скроешь, мое тело смердит.
Ольга. Я не могла тебе помочь. Видела, как ты слабеешь. Видела, как тебя мучают врачи. Я не могла вмешаться, была словно парализована. Просто все шло своим чередом. Когда утром я стояла у твоей постели и пастор читал молитву, а профессор послушал тебя и сказал, что ты умер, я даже не заплакала. Я набралась мужества, потому что ты вел себя мужественно… Но ты вновь ожил…
Швиттер. Теперь еще ты будешь городить эту чепуху! (Отталкивает ее от себя.)
Ольга (тихо). Если я тебя еще раз потеряю, то не смогу больше жить.
В дверях появляется запыхавшаяся Августа.
Августа.