Шаг назад!
Монах делает шаг назад.
Монах. Я вообще человек неверующий.
Иоганн фон Бюрен. Ничего страшного. Еще сегодня ты выступишь с проповедью перед кавалеристами. Увести!
Монах. Я протестую, я гуманист!
Ландскнехты уводят его.
Герман фон Менгерссен. Гуманист! Какой позор, что ему удалось избежать виселицы!
Иоганн фон Бюрен. Ох уж эти вечные разногласия между немцами!
Во дворце епископа. На клиросе Бокельзон и анабаптистки.
Бокельзон.
Ну что ж!
Так пусть же храмы Фив
Со всеми их богами
На тело мое водрузятся,
И пусть разрушенный город
Погребет меня под своими обломками,
И если городские стены
Будут водружены на мои плечи,
Я все равно не ощущу их тяжести,
И пусть все семь ворот
Провалятся под землю —
Я не согнусь под грузом мирозданья,
А зашвырну его на небеса
И уничтожу их вместе с тобой!
Входит Крехтинг.
Похоже, я сбил вас с толку, брат Крехтинг. Я исполняю свои прежние роли. Это Сенека[30].
Крехтинг. Брат Бокельзон! Вы, святой человек, пребываете в окружении обнаженных женщин!
Бокельзон. Эти слова делают вам честь, брат Крехтинг. И вам вовсе незачем отворачиваться. Мои будущие жены родом из самых знатных семей империи, и тем не менее они покинули свои дома. Это дочь бургомистра, племянница кардинала, есть среди них и голландка, вон та ядреная девица, шлюха из Лейдена, но теперь она приняла нашу веру, есть также баронесса, имперская фрейлина, а эта пышная блондинка — самая настоящая принцесса фон Трюбхен. Она принадлежит к шахенской линии.
Крехтинг. И вы хотите жениться сразу на шести женщинах?
Бокельзон. И еще на десяти.
Крехтинг. Брат Бокельзон!
Бокельзон. Вы недостаточно последовательный анабаптист, брат Крехтинг. Неужели нам следует ограничиться лишь низвержением власти негодяев в Мюнстере? Разве наш больной христианский мир не стонет тяжко под ярмом противоестественного единобрачия? И не нужно ли нам изменить свое отношение к браку, обратив взор на Ветхий Завет? Разве вы ничего не читали о царе Соломоне? Он завел себе тысячу жен и оказался мудрее всех философов. Я намерен предложить Совету анабаптистов, взяв за образец поведение наших уважаемых предков и руководствуясь словами апостолов, вновь ввести многоженство, дабы по мере сил выполнить заповедь Господню, которая, как известно, гласит: плодитесь и размножайтесь.
Крехтинг. Да вы тогда выставите анабаптистов на посмешище перед всем христианским миром!
Бокельзон.
Но зато к нам еще больше потянется народ!
Лишь смелому, способному дерзнуть
И деяние великое свершить —
Пролить божественную кровь,
Иль впасть в безумие, —
Лишь за ним народ готов
Толпою устремиться
Хоть в черную дыру Тартара.
Тоже Сенека. Нерон. Грандиозный провал в Амстердаме, но все дело в пьесе.
Крехтинг. Но вы остались актером и нашли себе новую роль.
Бокельзон. Роль всей моей жизни, Бернгард Крехтинг. Но ведь и вы подыскали себе новую роль. Вы выдаете себя за бывшего лейтенанта императорской армии, но на самом деле вы — проповедник, изгнанный из Гильдехауза.
Крехтинг. Вы об этом знаете?
Бокельзон. Но я никому ничего не сказал.
Крехтинг. Моя судьба в ваших руках.
Бокельзон. Положитесь на мой актерский инстинкт. Комедия, которую играют вполсилы, всегда оказывается неудачной; в нашу комедию мы обязаны вложить всю душу. Одним ударом — это монолог Прометея, моя самая удачная роль. Я исполнял ее в Лейдене семь раз. Публика неистовствовала…
Одним ударом мощным кулака
Сметаю я древних богов с их мест —
И тирана Юпитера,
И лицемера Аполлона,
И лжеца Плутона,
И похотливую самку Венеру…
Или:
Прилетевшие с отрогов мрачного Кавказа
Стервятники, кровавя клювы,
Терзают мою печень!
Крехтинг. Вы явно мечтаете стать царем Мюнстера.
Бокельзон. Анабаптистам предсказано, что у них будет царь.
Крехтинг. Царь, а не комедиант.
Бокельзон. Вы полагаете? Пусть епископ со своими ландскнехтами окружит Мюнстер, и запертым в его стенах жителям останется лишь голодать и предаваться фантазиям, вот тогда они помажут меня на царство.
Крехтинг. Ландскнехтам вовсе не потребуется окружать Мюнстер, они возьмут его первым же приступом. Ян Маттизон распорядился не применять силу. Армия епископа уже на подступах к Хамму, а стены нашего города все еще в плачевном состоянии.
Бокельзон. Разве вы ничего не знаете о прекрасной Диваре, юной жене старца-пророка?
Крехтинг. Какое отношение она имеет к нашему отчаянному положению?
Бокельзон. Пусть один по ночам восхищается грудями его жены, а другой заделывает дыры в городских стенах.
Крехтинг. Но это было бы предательством.
Бокельзон. Маттизона с его причудами, но никак не нашего дела.
Крехтинг. Что ж, рискну.
Бокельзон. Нам остается лишь надеяться на прекрасную Дивару, лейтенант.
Крехтинг уходит.
Итак, дочери мои, вы возвестили о том, что хотели видеть царя, схожего с Соломоном и похожего на меня, восседающего на троне и царящего в золотом облаке, царя, который придет на эту несчастную землю, дабы свершить над ней суд.
Анабаптистки.
Господь Своею властью
Его послал нам. С ним
Узнаем святость счастья,
Греховность победим.
Конь бел. Он, непорочный,
Тьмы ратников с собой
Ведет и днем и ночью
На свой последний бой.
С ним будет в прах рассеян
И обратится в грязь,
Под стать листве осенней
И крохобор, и князь.
И, расточив зло, прежде
Чем прокричит петух,
Придет в златой одежде
Наш царь и наш пастух.
И мы его восславим
И возблагодарим,
Душой и телом станем
Навеки вместе с ним.
Ворота Эгидия. Книппердоллинк и Юдифь в лохмотьях.
Юдифь. Ты скрываешься, отец.
Книппердоллинк. Я прячусь под покровом тьмы.
Юдифь. Ты мерзнешь.
Книппердоллинк. Ночью холодно.
Юдифь. Скоро наступит утро.
Книппердоллинк. Я отсылаю тебя, дочь моя, прочь, но ты все время следуешь за мной.
Юдифь. Ты мой отец.
Книппердоллинк. Твой отец — богач Бернгард Книппердоллинк, а я — нищий Лазарь.
Юдифь. Я дочь нищего Лазаря и, подобно тебе, одета в рванье.
Книппердоллинк. Окна в доме богача ярко сияют.
Юдифь. Бокельзон пирует со своими женами.
Книппердоллинк. Подул ветер. Я люблю слушать его завывания. Небо окрасилось в багряный цвет.
Юдифь. Ландскнехты приближаются к городу.
Книппердоллинк. И вместе с ними — смерть.
Юдифь. Да смилостивится над нами Господь.
Книппердоллинк. Он уже сделал это. Он ниспослал на нас нищету, холод, мрак и ниспошлет еще и голод.
Юдифь. Мне страшно.
Книппердоллинк. Не бойся. Давай спустимся на берег Аа и будем проповедовать о грядущем пришествии князя мира, славного царя анабаптистов.
Оба уходят.
На подступах к городу. На сцене оба рыцаря, ландскнехты и монах.
Иоганн фон Бюрен. Перед нами Мюнстер в Вестфалии, коим правят пекарь и актер.
Герман фон Менгерссен. Им правят еретики. Их так именуют даже самые закоренелые последователи различных еретических учений.
Иоганн фон Бюрен. Очень хорошо. О город, о котором великий доктор Мартин Лютер сказал, что в нем поселился сам дьявол, и, разумеется, теперь в нем демон на демоне сидит и демоном погоняет!
Герман фон Менгерссен. Отлично. О город, о котором премудрый доктор Иоганнес Экк[31] сказал: всей вечности ада не хватит, чтобы за грехи твои сварить тебя!
Монах. Город безрассудства!
Иоганн фон Бюрен. А ну-ка, заткнись, армейский священник! Оскорбления — привилегия солдат. Эй, ландскнехты, начинайте!
1-й ландскнехт. Город безрассудства!
2-й ландскнехт. Город рабства, город несправедливости!
Иоганн фон Бюрен. Ну вот уж нет, парень, рабство есть гражданская добродетель, а несправедливость красит тех, кто принадлежит к солдатскому сословию.
2-й ландскнехт. Извините, командир, больше не повторится. Город свободы! Город справедливости!
1-й ландскнехт. Город равенства!
2-й ландскнехт. Город общности народа!
1-й ландскнехт. Город общности имущества!
2-й ландскнехт. Город любви к ближнему!
Иоганн фон Бюрен. Хорошо, ландскнехты, хорошо, именно это я называю превосходными оскорблениями. Теперь вновь мой черед. Город гуманизма!
Герман фон Менгерссен. Гуманизм? Что это означает, рыцарь фон Бюрен?
Иоганн фон Бюрен. Понятия не имею, крепкое французское ругательство! А теперь начнем запугивать. Начали!
1-й ландскнехт. Рыцарь Иоганн фон Бюрен стоит у стен твоих, город гуманизма, чтобы раздавить тебя, как пустой орех!