Ну и пусть! Ну и пусть!
Торговка овощами. Будет! Будет! Но царь Бокельзон, в отличие от своих несчастных подданных, не захочет умирать с голоду, он капитулирует, и вашей славной и такой прибыльной войне наступит конец.
Собирается уйти. Иоганн фон Бюрен останавливает ее.
Иоганн фон Бюрен. Милая женщина, вы, как и раньше, даете нам десять золотых и продолжаете снабжать царя деликатесами.
Торговка овощами. Все равно торговля не принесет купцам прибыли.
Иоганн фон Бюрен. Пять золотых.
Торговка овощами. Тоже нет.
Герман фон Менгерссен. Позорно так обращаться со старыми вояками.
Торговка овощами. Ну так как?
Иоганн фон Бюрен. Хорошо, вы получите разрешение бесплатно.
Торговка овощами. Но и тогда купцы из Бремена окажутся в убытке.
Иоганн фон Бюрен. И тогда тоже?
Торговка овощами. Они требуют двадцать золотых за то, чтобы царь и дальше мог набивать брюхо.
Герман фон Менгерссен. Двадцать золотых?
Иоганн фон Бюрен. Выходит, мы должны за это платить?
Торговка овощами. Именно вы. Обе наши церкви предают анафеме любого, кто торгует с Мюнстером. Он рискует попасть в ад, и поэтому двадцать золотых — не слишком большая плата. А поскольку и мне грозит такая же участь, я требую еще двадцать золотых за свои вечные муки. Итого, если считать и действовать по-христиански, получается двадцать пять золотых.
Герман фон Менгерссен. Я выражаю протест.
Торговка овощами. Кому?
Иоганн фон Бюрен. Это подлейший шантаж.
Торговка овощами. Я постепенно начинаю терять к вам симпатию.
Иоганн фон Бюрен. Ну хорошо. Забирайте двадцать пять золотых и убирайтесь скорее в город.
Торговка овощами. Другое дело. И с торговлей тогда все в порядке.
Иоганн фон Бюрен. Главное, война спасена.
Герман фон Менгерссен. И все же мы повесим армейского священника.
Оба рыцаря уходят.
Торговка овощами. Пробил твой час, монашек. Дела твои очень плохи.
Монах. Я лишь хотел вразумить мир, торговка овощами.
Торговка овощами. И ты вразумил его? Что-то незаметно. Твой разум служил двум негодяям, а теперь тебе конец. Ничего не поделаешь! Нам остается лишь отправиться в город. (Уходит с тележкой.)
2-й ландскнехт. Давай, давай, монашек. Военно-полевой суд ждет. (Хочет увести монаха.)
1-й ландскнехт. Не торопись. (Обыскивает монаха.) У тебя, гуманист, остался еще гульден.
Монах. Он принес мне счастье. Он спас мне жизнь.
1-й ландскнехт. Тебе не повезло, гуманист. Теперь ты сможешь оплатить им только обед палача. (Прячет гульден в карман.)
Оба ландскнехта уводят монаха.
Сцена театра епископа. Обнаженный до пояса Бокельзон держит в руках ведро с краской и кисть.
За ним волочится огромный красный шлейф, на голове — корона. Книппердоллинк.
Книппердоллинк. Иоганн Бокельзон из Лейдена!
Бокельзон. Кто мешает мне на сцене бывшего театра епископа? (Мажет себя красной краской.)
Книппердоллинк. Несчастнейший из твоих подданных.
Бокельзон. Приветствую тебя, несчастнейший из моих подданных!
Книппердоллинк. Я отдал тебе все свое богатство и всю свою власть, а ты отнял у меня дочь.
Бокельзон. Из всех моих семнадцати жен она была самой любимой.
Книппердоллинк. Я бежал от греха и оказался во многом виноват, я искал Бога в нищете и впал в отчаяние.
Бокельзон. Небесами нужно повелевать. Если мне потребуется архангел Гавриил, я свистну, и он тут же спустится на Землю.
Книппердоллинк (кричит). Покажись, Господь, покажись, чтобы я ощутил твое присутствие! (Пристально смотрит вверх.)
Бокельзон. Ну и?
Книппердоллинк. Нет ответа.
Бокельзон. Попытайся! Шепни мне, Господь, шепни! Это всегда помогает.
Книппердоллинк. Шепни, Господь, шепни и утешь меня! (Долго смотрит вверх.)
Бокельзон. Звучит впечатляюще.
Книппердоллинк. Ничего.
Бокельзон. Действительно. Лишь треснувший навес над сценой и луна светит сквозь облака. Возгреми, Всемогущий, возгреми!
Бокельзон. Всемогущий!
Книппердоллинк. Возгреми, Всемогущий, возгреми и повергни меня в прах за грехи мои!
Бокельзон. Великолепно. Действительно, ощущение полного отчаяния. Поздравляю.
Книппердоллинк. Бог молчит. (Смотрит вверх.)
Бокельзон. Чем ему вам ответил?
Книппердоллинк. Вокруг ничего, кроме пустой сцены.
Бокельзон. А ничего другого и нет.
Книппердоллинк. Я пропал.
Бокельзон. Славься, твое отчаяние, о несчастнейший из моих подданных, оно ограничивается проблемой религии и не переходит в политические требования. Ты достоин носить за мной шлейф и танцевать со мной на сцене театра епископа.
Они начинают танцевать.
Бокельзон.
Эй, ленивая падла, чья рота жирна,
Я тебя вопрошаю, рябая луна:
Хорошо ли из кресел небесных видна
Тебе — набок корона и мантии грязь,
Когда я здесь танцую, сам Бокельзон князь?
Книппердоллинк.
О, из мертвого камня, ты — лунный колос, —
И дыханье твое — как по коже мороз.
Я в сиянье твоем, словно загнанный пес.
Все танцую, и ноги едва волочу,
И покорнейше шлейф этот алый тащу.
Бокельзон.
Я в лейденском театре был на роли
Третьей — в списке папаши героя.
Книппердоллинк.
И вконец обнищал, о несчастнейший я,
Когда долг не вернули мне злые князья.
Бокельзон.
В Мюнстере у Эгидия ворот
Воодушевлял я стихами народ.
Книппердоллинк.
Я с желудком больным своим после застолья
Воспринять могу только Писанье Святое.
Бокельзон. Ты говоришь стихами, несчастнейший из моих подданных, ты говоришь стихами!
Книппердоллинк. От отчаяния, лишь от отчаяния.
Бокельзон.
А я питомец муз!
Лишь к совершенству в творчестве стремлюсь!
За это — злата звон и дев краса —
Все мне! Так повелели Небеса.
Книппердоллинк.
Отныне, отринув богатство, я Страх Обрящу лишь Божий в отхожих местах.
Бокельзон.
Использовав злобу христиан, Бокельзон,
Сумел я обгадить сей Новый Сион.
Книппердоллинк.
Опозорена дочь. Сам во вшах и дерьме.
Слышу: красные крысы крадутся по мне.
Бокельзон.
Здесь, под крышей небес, потанцуем немножко.
Книппердоллинк.
Друг за другом бежим, как за кошкою кошка.
Бокельзон. Такие же грациозные.
Книппердоллинк. Такие же быстрые.
Бокельзон. Такие же горячие.
Книппердоллинк.
Повисла луна колесом над землей.
И скоро я также повисну, и в злой
Почувствую пытке я каждый зубец,
И вот — четвертуют меня под конец.
Бокельзон.
Луна! О как ты золота, пышнотела,
От прелестей этих твоих обалдел я.
Летит к тебе страсть моя — за облака,
И похоть моя — словно ярость быка.
Иди, дрянь, сюда! Не валяй дурака!
Книппердоллинк.
За Полярной звездою мы Млечным Путем…
Бокельзон.
…Небо вместе с землею мы вдруг разнесем.
Начинают изображать Страшный Суд.
Бокельзон.
Судный день недалек. Он придет, и тогда
Бокельзон царь спокойно войдет в зал суда.
Книппердоллинк.
Голый он, окровавленный, все свои вирши
Гордо произнесет пред Судьею Всевышним.
Бокельзон.
И вострепещут и, страхом гонимы,
Взлетят разом ангелы и херувимы.
Книппердоллинк.
Мир — только театр. Господь наш поймет,
Встанет и тихо в отставку уйдет.
Бокельзон.
Прочь, херувимы! Ангелы — вон!
Книппердоллинк.
Тогда и воссядет на Божеский трон
Анабаптистов король — Бокельзон.
Бокельзон.
И насладится небесным мгновением —
Поставленным им же светопреставлением.
Книппердоллинк.
И занавес в гуле оваций падет:
Всемирной истории кончится ход.
Бокельзон. Овации. Вот именно. Овации. А теперь мы покинем сцену бывшего театра епископа, о несчастнейший из моих подданных, мы покинем также царский дворец и прямиком направимся к воротам Эгидия.