— Не остановится, я вам говорю.
Мастер пожимал плечами.
— Тем лучше… И доски кончаются, Алексей Михайлович.
— Будут и доски.
— Гм…
Алексей рассердился.
— Вам что, тоже проценты платят?
— Проценты? Мне-то это на что? В тюрьму лезть? Нет, я еще своими руками могу заработать, что мне требуется.
— Сами тюрьмы боитесь, а мне советуете…
— Это другое дело. Вас в тюрьму не посадят. Волчин, уж с кем у него дружба, тому он поможет в случае чего… А я что, я человек маленький.
Алексей пробовал добиваться другими путями. Но всюду, как на скалу, неожиданно натыкался на Волчина.
— Так вы, товарищ, обратитесь к Волчину.
— Если будет распоряжение Волчина.
— Волчин мне ничего не говорил.
— Это зависит от Волчина.
Оказалось, что все нити сходятся в одних руках, как сходится к центру паутина, где сидит подстерегающий добычу паук. Почему-то этот маленький, лукаво щурящийся человечек вырастал в какую-то силу, которой не соответствовал ни занимаемый им пост, ни его личные достоинства. Алексею все труднее было переступать порог конторы строительных материалов, где очень редко можно было застать Волчина. Оказывалось, что он или вышел, или сейчас придет, или его вызвали, или он еще не явился, или на постройке, на какой — неизвестно. И еще сто причин, которые надменным, деревянным голосом приводила пухленькая секретарша. В приемной, в коридоре с философским спокойствием ожидали десятки людей. Они курили, дремали, разговаривали, протяжно зевали, ожидая этого неуловимого человека. У Алексея на такое ожидание не хватало выдержки. Он выскакивал и бежал дальше, а когда через два-три часа возвращался, рассчитывая, что на этот раз ему, быть может, повезет, видел в приемной те же скучающие, сонные лица, и лишь туман папиросного дыма был гуще и темней, да секретарша еще надменней бросала:
— Неизвестно. Его еще нет.
Вскоре Алексей заметил, что служащие, работающие в этой странной конторе, смотрят на него с насмешливой улыбочкой. Он видел, как они принимают других, а между тем то были люди, работающие на мелких стройках или вообще неизвестно чем занимающиеся. Однако секретарша по отношению к отдельным посетителям снисходила до того, что выносила в приемную стул, обещала, утешала, разъясняла, что «товарищ Волчин вот-вот придет», что «он только что вышел», что «если б вы, товарищ, на пять минут раньше…» Или: «Почему вы не позвонили, я бы тотчас устроила, он был, а теперь придется подождать…»
Розанов был терпеливее, но и он бунтовал: «Опять целый день потеряю. Его же никогда нет».
И все же Волчин, видимо, бывал. В его конторе, где, ковыряя в зубах, громко сплетничая, праздно сидели десятки людей, завязывались знакомства, пахло бензином, отрезами на мужские костюмы, отрезами на дамские пальто, махинациями с консервами, с водкой. Все это не имело ничего общего с официальными функциями конторы, но вместе с тем для Алексея было ясно, что как раз эта работа и является основным занятием многих людей и прежде всего самого Волчина.
— Какого черта, неужели с ним ничего нельзя поделать? — волновался он.
— Рука, рука у него, Алексей Михайлович, — вздыхал Розанов.
— Что за рука? Вы видели, знаете?
— Да ведь все говорят…
Говорили действительно все. Но прежде всего говорил сам Волчин. Ясно, открыто, не стесняясь. Он охотно рассказывал, как на него писали жалобы, но ничего не вышло, потому что Миша только посмеялся над этим. Он всех называл по имени: Миша, Степа, Саша, Сеня, редко когда по имени-отчеству. По фамилии же он называл лишь своих подчиненных или людей, которых считал ниже себя.
— Что тут поделаешь, вы же слышали, что он рассказывал вчера? — неохотно ворчал Розанов.
— Да, рассказывал, — подтвердил Алексей, и вдруг его осенила неожиданная мысль: а что, если он только рассказывает? Кто собственно проверял эти волчинские истории? Эту знаменитую «руку», протекции? Что, если его поддерживают и оберегают люди, ему подобные, — мелкая плотва, а остальное лишь выдумка, легенда, создаваемая им самим. Грязная вода, в мутных волнах которой ловит рыбку маленький хитрый Волчин.
Он написал длинное, аргументированное заявление обо всех своих трудностях, обо всех историях с конторой строительных материалов и послал секретарю обкома.
Но почти в тот же день он позабыл обо всем на свете. С завода приехали специалисты для осмотра изуродованных турбин. Они осматривали их медленно, тщательно, обмениваясь время от времени скупыми замечаниями, — усатый мастер, молодой высокий техник и коренастый, похожий на кузнеца инженер. Алексей дрожал от нетерпения, но не хотел мешать вопросами. Они заглядывали всюду, касались стальных деталей, как живого тела. Фабюк стоял в стороне и пристально смотрел на них. И Алексей заметил, что этот мастер, с виду так безразлично относящийся к работе, волнуется не меньше, чем старый Евдоким, который мелкими шажками непрерывно семенил по грязи, вертелся вокруг группы приезжих, разжигая то и дело гаснущую самокрутку огромной, как кружка, зажигалкой, и часто хрипло покашливал. Приезжие не торопились, приглядывались, совещались между собой. Наконец, инженер выпрямился.
— Что ж, можно попробовать.
Страшное волнение сжало горло Алексея.
— Значит, все-таки!..
— Работы масса, но можно, — подтвердил усатый мастер.
И судьба одной из турбин была решена. Но ремонтировать на месте было невозможно, ее нужно отправить на завод.
Евдоким встревожился.
— Как же так, Алексей Михайлович? Еще что-нибудь случится по дороге, нельзя ее забирать отсюда. Не лучше ли, чтобы они привезли сюда эти свои, как их там, и готово… Тут бы, на месте, спокойней было, а так…
— Невозможно, старик. Придется там, на заводе, сделать. Беспокоиться нечего, увезут и привезут, как новенькую.
— Кабы так… — вздыхал Евдоким. — Конечно, люди опытные, сразу видно по тому, как осматривали. А все лучше бы на месте. А вдруг они заберут и отдадут куда-нибудь? Кто их знает!
— Что вы, что вы! Турбина наша, никто ее не может забрать.
— Наша-то наша, да народ-то всякий бывает, кто их знает!
— Не ворчи, не ворчи, старик, все будет в порядке.
— Ну, разве что уж вы так считаете, Алексей Михайлович, — сказал Евдоким и пошел в сторожку.
Но в течение следующих дней Алексей не раз видел, как старик идет в угол, где оттиснулись в размокшей земле очертания турбины, как он, что-то ворча под нос, роется палкой в грязи. Каждые два-три дня он приходил в контору и, остановившись на пороге, тяжело вздыхал, опираясь на палку.
— Ну, что, Евдоким?
— Да вот, Алексей Михайлович, как там, ничего не слышно?
— Насчет чего?
— Да вот… насчет турбины.
— Подождите, подождите, рано еще.
— Как так рано? Когда же это ее взяли? Пожалуй, уж неделя, а то и восемь дней…
— Да вы посчитайте: пока доехала, пока сгрузили, пока приняли…
— Оно конечно. Они-то не торопятся… Им что?
— Не ворчите, не ворчите, Евдоким… Все будет в порядке.
Он с отвращением подумал, что придется опять идти к Волчину. Заказанные трубы не приходили и не приходили. Он протянул было руку к телефону, но тотчас опустил ее. Волчин не подходил к телефону, а у секретарши всегда был один стереотипный, неизменно повторяющийся ответ: «Нет его, неизвестно, когда будет». И он, нахлобучив шапку, пошел по улицам, по которым гулял ветер, гоняющий попеременно то теплый, то холодный воздух, бодрящий и веселый, как детский смех.
В приемной никого не было. Он изумился, увидев на месте пухлой дамочки молодого человека без левой руки.
— Товарищ Волчин здесь?
Тот внимательно посмотрел на него.
— Нет… Его нет.
— А когда будет?
Лишь теперь Алексей заметил испуганные взгляды, устремленные на него из приоткрытых в соседнюю комнату дверей. Там, против обыкновения, было тихо, лишь торопливо стучала машинка. Он сообразил, что что-то случилось.
— Я вас, кажется, русским языком спрашиваю, когда будет Волчин?
— А вы кто такой?
— Инженер Дорош, с электростанции.
— Ага, — молодой человек встал. — Садитесь, пожалуйста. Сейчас от Марченко выйдет посетитель, и он вас примет. Начальником конторы со вчерашнего дня назначен Марченко.
— А Волчин?
— Волчина посадили, — равнодушно ответил секретарь.
Алексей подпрыгнул на стуле.
— Посадили?
— Что вас удивляет?
— Нет, нет, совсем не удивляет, наоборот…
Оказалось, что сидит не только Волчин. Как падающий камень увлекает за собой лавину, так и он, слетев с места, потащил за собой других. Не помогли ни Миша, ни Степа, ни Сеня, которые, как оказалось, совершенно его не знали. Алексей торжествовал, — впрочем, вскоре он узнал, что в то время, как он писал свое письмо, следствие уже шло. Волчин, как оказалось, не был ни самым большим, ни самым маленьким колесиком в хитрой машине тайного воровства. Марченко был, по-видимому, человек честный, но все же где-то в сторонке, где-то неподалеку, как бы за туманной завесой и в дальнейшем обделывались дела, попахивающие бензином и водкой, шелками и шерстью. Алексей с изумлением заметил, что есть и порядочные на вид люди, которые тем не менее жалеют о Волчине: все-таки с ним было легче, можно было кое-что достать, он хлопотал, помогал. А теперь чего нет, того и нет. Правда, теперь всего было больше, но, несмотря на это, кое-кто искал иных путей, более легких, менее хлопотливых. И находил их.
— Да, да, Марченко человек порядочный, но какой-то такой, знаете… нежизненный, — говорили они. — Вот Волчин, тот, бывало, все найдет… Из-под земли достанет!
— Не для всех, — с возмущением огрызался Алексей.
— Разумеется, не для всех… Каждый добивается своей выгоды. Как же иначе жить?
— Зря вы волнуетесь, Алексей Михайлович, теперь везде так, — осторожно успокаивал его Розанов.
— Я не понимаю. Вы же вот не крадете, хотя могли бы. Почему же вы оправдываете других?
— Я не оправдываю, только что поделаешь, если это так!