акже отошло от революции как раз в тот момент, когда ее противники, ободренные своими успехами во внешней политике, готовились пойти против нее на решительный приступ.
Борьба национальностей в Венгрии. Уступки 15 марта и санкционирование законов 1848 года отвечали желаниям мадьяр, но не остальных народностей Венгрии. Словаки северо-востока, хорваты и сербы, жившие на юге, и трансильванские румыны с недоверием встретили эти нововведения, дававшие им политические вольности ценой их национального порабощения мадьярами. Неполноправные национальности решились оказать сопротивление[58]. Инициатор иллирийского движения Гай явился в первых числах апреля в Вену во главе депутации, требовавшей автономии Хорватии как по отношению к Австрии, так и по отношению к Венгрии, а также учреждения триединого Далмато-Хорвато-Славонского королевства. Это королевство должно было стать центром для объединения сначала южноавстрийских славян, а затем и турецких (когда они- будут, как на это надеялись, освобождены из-под турецкого ига). Иллирийская партия добилась от правительства назначения нового бана; это был хорватский офицер, полковник Влачич, командовавший полком пограничной стражи.
Сербы, с своей стороны, в своих притязаниях на независимое национальное существование опирались на те привилегии, которые были им предоставлены императором Леопольдом I во время их переселения на австрийскую территорию в конце XVII века; они требовали признания свободы своей православной церкви и восстановления сербского воеводства с национальным правительством и выборным воеводой. Духовенство, с карловацким митрополитом Раячичем во главе, взяло на себя руководство движением. Состоявшийся в Карловаце (13 мая) национальный конгресс провозгласил митрополита патриархом и избрал воеводу; кроме того, он объявил сербов самостоятельной нацией под австрийским скипетром, признал национальные права румын, проживавших в сербской области, и учредил временное правительство.
В Трансильвании румын насчитывалось больше, чем мадьяр и «саксонцев»[59], вместе взятых; руководимые православным духовенством, они потребовали для своей национальности таких же прав, какими пользовались остальные народности и, сверх того, отказа от союза с Венгрией. Румынское собрание в Влазендорфе (15 мая) формулировало как эти требования, так и требования реформ в пользу крестьян. Однако провинциальные штаты, где румыны не имели ни одного представителя, вотировали присоединение Трансильвании к Венгрии, и это решение было 18 июня утверждено королем. Но первая кровь уже пролилась в стычке румынских крестьян с венгерскими солдатами.
Сначала двор находился в нерешительности, какой политики ему держаться в своих интересах. В первую очередь Влачич запретил всем хорватским властям исполнять чьи бы то ни было приказания, кроме его собственных. Вследствие жалоб, последовавших на это распоряжение из Пешта, император напомнил бану, что он обязан повиноваться венгерскому министерству. Тогда двор еще боялся всяких федералистских движений. Влачич был не столько хорватским патриотом, сколько австрийским солдатом, а, следовательно, прежде всего он был предан интересам династии; но, чтобы не очутиться в изолированном положении и не лишиться всякого влияния, он принужден был искать поддержки иллирийской партии. Поэтому, вопреки пришедшему из Пешта формальному запрещению, он позволил хорватскому сейму собраться 5 июня.
На этом сейме впервые представлена была Военная граница; депутаты остальных славянских провинций австрийской монархии присутствовали на заседаниях, но не участвовали в голосовании. Сейм одобрил план образования великого южнославянского государства, которое являлось бы членом своего рода австрийской федерации. Эта последняя должна была ведать общими делами: вопросами войны, финансов и внешней политики.
Однако наблюдались признаки несогласия: Далмация отказалась прислать в Аграм своих представителей; католическое духовенство распространяло по деревням слух, будто сейм, протягивавший руку сербам воеводства, намеревается обратить всех южных славян в православную веру. Двор, упорствуя в своих иллюзиях, осудил манифестами 10 июня поведение Влачича. Бан, формально объявленный бунтовщиком и лишенный всех своих должностей, прибыл 16 июня с целью оправдаться в Инсбрук. Сразу это ему не удалось; но двор благосклонно отнесся к манифесту, с которым Влачич обратился к хорватским солдатам, служившим в итальянской армии, и в котором он убеждал их не покидать пост, доверенный им императором. Манифест этот имел особенное значение потому, что в это самое время венгерский военный министр почти оправдывал мадьярских солдат, оставлявших свои гарнизоны, чтобы вернуться в Венгрию; он обвинял их лишь в «чрезмерном патриотизме». Вернувшись в Аграм, Влачич постарался успокоить волнение, вызванное манифестами 10 июня, и убедил сейм разойтись (9 июля), а ему, Влачичу, вручить временную диктаторскую власть. Разрыв между Венгрией и двором. В первое венгерское конституционное министерство входили одновременно и консервативные реформисты и радикалы: с одной стороны — председатель совета Батьяни, министр юстиции Деак и министр вероисповеданий Этвёш; с другой — Семере, министр внутренних дел, и, в особенности, Кошут, которому предоставлен был портфель министра финансов. Первые — искренние лойялисты — полагали, что революция закончилась. 10 апреля и что теперь остается лишь мирно развивать новые учреждения. Вторые стремились добиться образования совершенно независимого венгерского государства. Присутствие их в министерстве компрометировало кабинет в глазах двора, а Кошут продолжал печатать программные статьи, едва ли способные рассеять недоверие венского правительства. В финансовой области он принял ряд мер, имевших целью подчеркнуть противоположность австрийских и венгерских интересов в вопросах байкового, монетного дела и т. п.
С другой стороны, ввиду влияния Кошута на депутатов, коллеги выбрали его оратором, который должен был выступать от имени всего министерства перед новым парламентом, собравшимся 5 июля. От старой палаты магнатов осталась одна тень: большая часть крупных землевладельцев, испуганных революцией, удалилась в свои поместья. Новая палата депутатов в сущности составляла весь парламент. 11 июля, после речи Кошута, в которой оратор объявил о соглашении, заключенном правительством с хорватами, палата вотировала военный набор и заем в 42 миллиона флоринов. При обсуждении итальянского и германского вопросов Кошуту представился случай еще яснее раскрыть свои планы. Он увлекся до того, что от имени министерства, но не предупредив Своих товарищей, потребовал от Австрии отказа от Ломбардии. Кабинет принудил его взять обратно свои слова, но окончательно принятая резолюция оставалась двусмысленной. Венгрия обещала свою поддержку австрийской политике в Италии под условием, что венское правительство окажет ей содействие в деле подчинения Хорватии и обязуется при заключении мира дать удовлетворение законным национальным требованиям итальянцев. «Победа австрийцев в Италии, — сказал один из депутатов оппозиции, — противоречит венгерским интересам, так как, покорив Италию, династия соберет все свои силы, чтобы покончить с либерализмом в Венгрии».
С другой стороны, Венгрия старалась как можно больше впутать Австрию в германские дела, — во-первых, для того чтобы отвлечь ее силы, а во-вторых, чтобы не дать ей превратиться в славянскую империю. Кошут, опять-таки не спросив мнения товарищей, присоединился к предложению оппозиции, по которому Венгрия отказывалась помогать Австрии в случае ее войны с Германией. Как ни старались магнаты исправить эту резолюцию, эффект, ею произведенный, остался в полной силе. В то же время Кошут, несмотря на протест военного министра, настоял на том, чтобы часть новых рекрутов составила независимую национальную армию.
Еще до того сербы, под предводительством бывшего гусарского поручика Стратимировича взялись за оружие, разбили венгерские войска и принудили их командиров заключить перемирие. По истечении срока перемирия венский военный министр разрешил офицерам императорской армии поступить на службу в ряды сербов; другие офицеры отказались действовать против лойяльных (сербских) «бунтовщиков»; пограничные полки переходили в полном составе на сторону восставших, которых поддерживал австрийский консул в Белграде. Сербы собрались в укрепленных лагерях и беспокоили своих противников (венгров) мелкими стычками. 19 августа, окопавшись в сильнейшем из этих лагерей, Сент-Тамасе, они отбили нападение 10 000 человек венгерской регулярной армии. Эта неудача была тем тяжелее для венгерского правительства, что 5–6 августа Радецкий вступил победителем в Милан и победа австрийцев в Италии была обеспечена.
Камарилья не замедлила показать, какую выгоду она предполагала извлечь из этих событий. Чрезвычайные полномочия, которыми пользовался палатин в отсутствие короля, были теперь у него отняты; а император немедленно использовал вернувшиеся к нему права и отказался утвердить законы об организации национальной армии и о заключении займа. Против венгерского. правительства двор выдвинул австрийское правительство, которое, во имя цислейтанских интересов и прагматической санкции, начало оспаривать правомерность мартовских уступок и апрельских законов. Депутация венгерского парламента, уполномоченная просить императора определенно высказаться против хорватов и немедленно перенести свою резиденцию в Буду, получила уклончивый ответ (9 сентября). В тот же день был опубликован императорский указ, возвращавший Влачичу все его чины и должности.
Батьяни вышел в отставку; Кошут, провозглашенный диктатором (11 сентября), заставил принять и обнародовать без императорской санкции, т. е. революционным путем, два закона, разрешавших правительству выпуск бумажных денег и новый рекрутский набор. В тот же день Влачич, закончивший вооружения, начатые им с момента неудачи последних своих переговоров с венграми (27 июля), перешел через Драву и вторгся в пределы Венгрии.