Том 5. Стихотворения, 1941-1945. Статьи — страница 12 из 39

Сменяется другой. И пушки уж молчат,

Но в сердце музыкой победною звучат

Раскаты гордого салюта!

Уж нет огней ракет, но синий небосвод

Весь в звездной россыпи; бессмертно-величавы,

Свершают звезды в нем свой лучезарный ход –

И сердцем чувствует восторженный народ:

То – звезды вечной нашей славы!

Наши дети*

Повесть[2]

Гремели пушки за горой.

Служа в депо «Орел второй»,

Отец в тот день, такой угарный,

Был в рейсе: вел состав товарный.

Да, машинист он был – герой.

Осталися под немчурою

Мать с Таней, младшей их сестрою,

И вот они – два огольца,

Два разудалых молодца.

Спастись Володе и Сереже

С Танюшей было б можно тоже,

Но как больную мать спасти?

Мальцы – взялась где сила! Чудо! –

Ее пытались унести,

Но шибко сделалось ей худо.

Туда, сюда… А немчура

Уже галдела у двора.

Семья забилась в темный угол.

Но от немецких серых пугал

Сначала было полбеды:

Рвалися немцы до еды –

Уж до чего же жрать здоровы!

Семья лишилася коровы,

И боровка, и кур. Ну что ж!

На то и немцы. Дело ясно.

Лишь покосись – они за нож.

С такими в спор вступать опасно, –

Фронт от Орла ушел вперед,

В Орел явились немцы-бесы

С особым прозвищем – «эсэсы»,

Тут до людей дошел черед:

Повсюду обыски, облавы,

Людей хватали для расправы;

Кто попадал в немецкий ад,

Не возвращался уж назад.

В семье Сереже и Володе

Пришлось быть набольшими вроде

И хлопотать насчет еды,

Ходить в тайник на огороде

Так, чтоб не выдали следы.

В ту зиму был жестокий холод.

На рынок – в довершенье бед –

Привоза не было. «Обед»

И «хлеб» – сменило слово «голод».

Людей пошло вовсю косить.

Всплошную семьи вымирали.

Покойников не убирали:

Их было некому носить.

Семья Володи и Сережи

До лета все же дожила.

Денечки летние погожи,

В избытке света и тепла,

Да и с едою тож поправка.

Хоть не заменит хлеба травка,

Голодным вкусен всякий злак.

Перебивались кое-как.

За летом осень вновь сырая,

За нею вслед зима. Вторая.

Свалил и мать и Таню мор.

Немецкий ставленник, квартальный,

Фрол Сукин, пьяница и вор,

Гад безобразный и нахальный,

Ввалился с руганью во двор,

Пристал к Володе и Сереже:

«Больных скрывать! Вы это что же,

Пошли на это, знать хочу,

С ума большого или сдуру!

Сейчас же марш в комендатуру,

Объявку сделайте врачу!»

Врач дал лекарство без отказу:

«Вот капли. Свалит всю заразу»

От этих капель – верно! Да' –

Мать с Танечкой заснули сразу,

Заснули сразу – навсегда!

Отраву матери и Тане

Дал врач. Каких еще улик!

Ведь немцы знали всё заране:

Пришел в предутреннем тумане

К воротам крытый грузовик.

В него забросили два трупа,

А домик – ладный, не халупа –

Был подожжен. Сгорел дотла.

Сгорело их гнездо родное,

Осталося сироток двое

И без семьи и без угла.

Пришлося – в зимнюю-то пору! –

На огороде лезть им в нору

(Картошка, благо, в ней была).

Там и ютились до тепла.

Пошли меж тем у нас на фронте

Великолепные дела.

Ярились немцы: их не троньте,

Не отдадут назад Орла!

Шли их полки на фронт и роты.

Но уж в Орле огонь лизал

Столбы немецкие. Вокзал

Громили наши самолеты.

Повеселел в Орле народ:

«Слышь, наша сила верх берет!»

Пустились немцы в эту пору

Хватать орловцев без разбору.

Людей ловили день и ночь,

Чтоб их в Германию волочь.

Пришлось Сереже и Володе

Сидеть все время в огороде,

Не вылезая из норы,

Густой покрывшейся крапивой.

Но тут их, выпялив шары,

Накрыл квартальный шелудивый:

«Хе-хе! Укрылись от жары!

Ну, вылезайте, комары!»

Мальцы подумали: «Пропали!»

Так на вокзал они попали,

Где пред погрузкою в вагон

Загнали их в людской загон.

В загоне уймища народу,

Все, как опущенные в воду,

У всех, видать, на сердце лед.

«Сбежать! – вздохнул Володя. – Дудки!

Забор. Сторожевые будки.

У каждой будки пулемет».

Всполох был ночью. Две сестры ли,

То ль две подружки – раз и раз! –

Себе ножами жилы вскрыли.

«Жаль, нету ножичка у нас!»

Мальцам хотелось сделать то же,

Но передумали. «Не гоже!

Дрожит немецкий гарнизон,

Уж наши близятся, похоже,

Так умирать какой резон!

Устроить с жизнью-то разлуку

Всегда успеется».

«Ай-ай!» –

Горел костер, и невзначай

Ожег себе Сережа руку.

Тут повели два брата речь:

«А ведь не плохо б руку сжечь.

У немцев на здоровых виды.

На кой им леший инвалиды!»

«Давай сожжем. Прямой резон!»

А подходил уж эшелон.

Девиц два брата торопили,

Костер плотней бы обступили.

Ручонку, как кувшин гончар,

Володя первый сунул в жар,

Шипя, растрескалася кожа.

Но, изо всех крепяся сил,

Губу Володя закусил,

Успев сказать: «Терплю, Сережа.

Я маме с Таней подносил

Рукою этою отраву.

Казню теперь ее по праву!»

Володя муку превозмог,

В костре с минуту руку жег,

Не вынимал ее оттуда,

Пока ему не стало худо.

Очнувшись, носом потянул:

«Запахло жареным. Забавно!»

На брата ласково взглянул:

Сережа был испуган явно,

Едва ворочал языком:

«Володя… ты… – И тихо хныкнул. –

Володя, ты меня… силком…

И рот зажми… чтоб я не крикнул».

«Силком. И рот тебе зажми.

Я ж однорукий, в толк возьми.

Девицы, может, вы… Готовы:

Разрюмились! Годны на что вы!

Хотите всполошить народ,

Завывши всеми голосами!

Ложись, Сережа… Мы уж сами…»

Володя, в ход пустив живот,

Зажал собой Сереже рот

И придержал его ручонку.

Потом хвалил его: «Ну вот!

А то… изобразил девчонку!»

Перед погрузкой в эшелон

Явился офицер в загон

Уродство мальчиков приметя,

Сказал: «Зашем нам эта детя!»

И приказал: «К шертям их! Вон!»

Два мальчика, родных два брата,

Лежат в палатке медсанбата.

При возвращении Орла

Их наша часть подобрала.

Они и в ласке и в привете.

О них прописано в газете

По чистой правде, без прикрас.

Ну, есть ли где еще на свете

Такие дети как у нас!

Салют победителям*

О русской славе незаходной

Отрадно петь ее певцам.

Привычкой стало всенародной

Салютовать своим бойцам.

Вчера – победа в Приазовье,

Взят Мариуполь, взят Бердянск,

Сегодня пушек славословье –

Салют бойцам, вернувшим Брянск.

И вот сейчас, сию минуту,

Родной народ по всей стране

Внимает новому салюту:

Стал наш – Чернигов на Десне!

Все напряженнее и строже

Взгляд у бойцов. Вперед! Вперед!

Отрадно видеть до чего же,

Что наша сила верх берет,

Что не сегодня-завтра грянет

Победоносное «ура»:

То Киев к жизни вновь воспрянет

И руки братски к нам протянет

С крутого берега Днепра!

Освободителям Полтавы*

Названье славное Полтавы

Звездой немеркнущей горит.

Над полем доблести и славы

Орел торжественно парит.

Здесь наша русская отвага

Свершила чудо наяву,

Когда «воинственный бродяга»[3]

Искал дороги на Москву.

Другой «искатель» – легендарный! –

Изведал легендарный крах[4],

«Искатель» третий – сверхбездарный! –

Летит в провал на всех парах.

Погибнет он на Украине,

То ль в Белоруссии падет,

То ль мы добьем его в Берлине, –

Злодей от кары не уйдет!

Зверь в огневом кольце облавы.

Он обречен. Пощады нет.

Освободителям Полтавы,

Борцам за Родину – привет!

Богатырская переправа*

Седой наш Днепр нам не преграда

И не ограда для врага.

Для победителей отрада –

Очистить от гнилого смрада

Его святые берега!

Днепр – в новой силе, в новой славе –

В места, где вражеской ораве

Грозы смертельной не отвесть,

О богатырской переправе

Несет ликующую весть!

Отважно овладев стремниной

Родной прославленной реки,

Исполнены отваги львиной,

Правобережной Украиной

Идут советские полки!

То, взяв в охват простор раздольный,

Через леса и пустыри

Идут победно в город стольный

Былинные богатыри!

Подарок столицы*