- Не думаю, - ответил Сайрес Смит.
- Попробуем, - произнес Гедеон Спилет.
- Попробуем! - повторил инженер.
Дело было 30 октября; неизвестный с острова Табор уже девять дней провел в неволе, в Гранитном дворце. Было жарко, и солнечный свет заливал остров.
Когда Сайрес Смит и Пенкроф вошли в комнату, пленник лежал у окна и смотрел на небо.
- Идемте с нами, друг мой! - сказал ему инженер.
Неизвестный вскочил. Пристально посмотрев на Сайреса Смита, он пошел вслед за ним, а моряк, шагая позади, всем своим видом показывал, что ничуть не верит в успех предприятия.
У дверей Сайрес Смит и Пенкроф усадили неизвестного в подъемник, а Наб, Герберт и Гедеон Спилет ждали их внизу. Корзина спустилась, и через несколько минут все собрались на берегу.
Колонисты отошли от незнакомца, чтобы не стеснять его.
Он сделал несколько шагов к морю, глаза его возбужденно блестели, но он и не думал убегать. Он смотрел, как волны, разбившись об островок, лениво плещут о берег.
- Пока он видит только море, - заметил Гедеон Спилет, - и оно, быть может, не вызывает у него желания убежать.
- Вы правы, - ответил Сайрес Смит, - надо его отвести на плато к опушке леса. Там испытание будет убедительней.
- А ведь бежать-то ему не удастся: мосты разведены, - заметил Наб.
- Как же, - воскликнул Пенкроф, - так он и испугался твоего Глицеринового ручья! Он мигом через него переберется!
- Посмотрим, - только и сказал Сайрес Смит, глядя в глаза своему подопечному.
Колонисты отвели неизвестного к устью реки Благодарения; поднявшись по левому берегу, все вышли на плато Кругозора.
Когда неизвестный очутился на опушке леса и увидел роскошные деревья, листву которых колыхал легкий ветерок, он с упоением стал глотать благоуханный лесной воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.
Колонисты стояли поодаль и готовы были схватить его при малейшей попытке к побегу.
И действительно, несчастный чуть не бросился в ручей, отделявший от него лес, - мускулы на его ногах на миг напряглись... Но он тотчас же отступил, опустился на землю, и крупная слеза скатилась по его щеке!
- Ты плачешь, - воскликнул Сайрес Смит, - значит, ты снова стал человеком!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Необъяснимая тайна. - Первые слова незнакомца. - Двенадцать лет жизни на островке. - Признания. - Исчезновение. - Сайрес Смит не теряет веры. - Постройка ветряной мельницы. - Хлеб испечен. - Преданность. - Рукопожатие честных людей
Да, несчастный плакал! Очевидно, какое-то воспоминание тронуло его душу, и, как сказал Сайрес Смит, слезы пробудили в нем человека.
Колонисты отошли, оставив его на плато, чтобы он почувствовал себя на свободе, но неизвестный и не думал пользоваться этой свободой, и Сайрес Смит вскоре отвел его в Гранитный дворец.
Спустя два дня после этой сцены неизвестный как будто стал интересоваться жизнью колонии. Было ясно, что он все слышит, все понимает, но упорно не желает разговаривать с окружающими. Однажды вечеров Пенкроф, приложив ухо к двери его комнаты, услышал, как он бормочет:
- Нет, только не им!
Моряк передал его слова товарищам.
- Тут кроется какая-то печальная тайна, - проговорил Сайрес Смит.
И вот, наконец, неизвестный взялся за работу, - он начал вскапывать грядки на огороде, но часто бросал лопату и подолгу стоял неподвижно, погрузившись в свои думы; колонисты по совету инженера не нарушали уединения, к которому он так стремился. Если кто-нибудь приближался к нему, он убегал, и его плечи содрогались от сдержанных рыданий.
Быть может, его мучили угрызения совести? Так, вероятно, оно и было; однажды Гедеон Спилет, не выдержав, сделал следующее замечание:
- Он молчит потому, что должен сделать слишком тяжкое признание.
Пришлось запастись терпением и ждать.
Несколько дней спустя, 3 ноября, неизвестный, работавший на плоскогорье, вдруг бросил лопату, и Сайрес Смит, издали наблюдавший за ним, опять увидел, что он плачет. В неудержимом порыве, поддавшись жалости, инженер подошел к нему и тихонько прикоснулся к его плечу.
- Послушайте, друг мой! - промолвил он.
Неизвестный отвел глаза, а когда Сайрес Смит попытался взять его за руку, отшатнулся.
- Друг мой, - повторил Сайрес Смит твердым голосом, - я хочу, чтобы вы посмотрели мне в глаза.
Неизвестный посмотрел на инженера, подчиняясь его воле, как человек, находящийся под гипнозом. Он хотел было убежать. Но вдруг лицо его преобразилось. Глаза загорелись. С губ готовы были сорваться какие-то слова. Он больше не мог сдерживаться!.. Наконец, скрестив руки на груди, он спросил приглушенным голосом:
- Кто вы такие?
- Мы тоже потерпели крушение, как и вы, - отвечал с несказанным волнением инженер. - Вы в кругу своих, среди людей...
- Среди людей... Нет, я уже не человек!
- Вы - среди друзей.
- Среди друзей! У меня нет друзей!.. - закричал неизвестный, закрыв лицо руками. - Нет... и никогда не будет... Оставьте меня, оставьте...
Он подбежал к самому краю плато, возвышавшемуся над морем, и долго стоял там. Сайрес Смит присоединился к товарищам и рассказал им обо всем, что произошло.
- Да, в жизни этого человека есть какая-то тайна, - заметил Гедеон Спилет, - и, повидимому, лишь угрызения совести разбудили в нем человека.
- Привезли мы сюда какого-то чудака-нелюдима, - заявил моряк. - Очень уж он скрытен...
- Он хранит какую-то тайну, и мы обязаны ее уважать, - живо ответил Сайрес Смит. - Если он и совершил проступок, то жестоко за него поплатился, и да простятся ему грехи его.
Два часа неизвестный провел один на берегу; очевидно, под наплывом воспоминаний в его душе ожило прошлое, и, конечно, прошлое печальное; колонисты не теряли из виду несчастного, но не пытались нарушать его уединения.
И вот после долгого раздумья он словно принял какое-то решение и подошел к Сайресу Смиту. Его глаза покраснели от слез, но он больше не плакал. Казалось, он был испуган, пристыжен, ему хотелось сжаться, стать незаметным, взгляд его был потуплен.
- Сэр, - обратился он к Сайресу Смиту, - вы и ваши товарищи - англичане?
- Нет, мы - американцы, - ответил инженер.
- Ах, вот что, - воскликнул неизвестный и негромко добавил: - Тем лучше.
- А вы, мой друг? - спросил инженер.
- Англичанин, - быстро ответил он.
Ему, очевидно, нелегко было произнести эти несколько слов, потому что он тотчас же ушел с берега; он бежал от водопада к устью реки и, казалось, был вне себя от волнения.
Как-то раз, проходя мимо Герберта, он остановился и спросил сдавленным голосом:
- Какой теперь месяц?
- Ноябрь, - ответил Герберт.
- А год?
- Тысяча восемьсот шестьдесят шестой.
- Двенадцать лет! Двенадцать лет! - повторил неизвестный. И внезапно убежал.
Герберт рассказал колонистам об этом разговоре.
- Наш несчастный пленник, - заметил Гедеон Спилет, - потерял счет месяцам и годам.
- Да, - прибавил Герберт, - значит, он прожил двенадцать лет на острове Табор!
- Двенадцать лет! - повторил Сайрес Смит. - Да, если двенадцать лет прожить в одиночестве да еще с пятном на совести, рассудок потерять нетрудно.
- По-моему, - сказал тут Пенкроф, - этот человек вовсе и не терпел кораблекрушения, а просто его отвезли на остров Табор в наказание за какое-то преступление.
- Пожалуй, вы правы, Пенкроф, - поддержал его журналист, - а если это так, то люди, высадившие его на острове, непременно вернутся за ним!
- И не найдут его, - заметил Герберт.
- Значит, надо отправиться на остров... - заметил Пенкроф.
- Друзья мои, - сказал Сайрес Смит, - не будем обсуждать этот вопрос, пока не узнаем, в чем тут дело. Я уверен, что несчастный исстрадался, что он жестоко поплатился за свои проступки, как бы велики они ни были, что он томится желанием открыть нам свою душу. Не будем пока принуждать его к этому. Он, конечно, все сам расскажет, и тогда мы увидим, как поступить. К тому же только неизвестный может сказать нам, надеется ли он, верит ли он, что когда-нибудь вернется на родину. Я лично сомневаюсь, что это будет ему дозволено.
- Почему же? - спросил журналист.
- Потому что, если его осудили на определенный срок, он ждал бы освобождения и не бросил бы записки в море. Нет, скорее всего ему был вынесен приговор, обрекавший его на пожизненное заключение, на вечное одиночество.
- Никак я не пойму одного, - заметил моряк.
- Чего же именно?
- Если двенадцать лет назад человека высадили на острове Табор, стало быть он уже много лет пребывает в том одичалом состоянии, в каком мы его и нашли!
- Вполне вероятно, - сказал Сайрес Смит.
- Выходит, он написал записку несколько лет назад!
- Без сомнения... однако по всему видно, что записка написана недавно...
- Да и не может быть, чтобы бутылка с запиской несколько лет плыла от острова Табор до острова Линкольна.
- В этом как раз нет ничего невероятного, - возразил журналист. - А может быть, ее уже давным-давно прибило к нашему острову.
- Ну, нет! - отвечал Пенкроф. - Не могло ее волной смыть с берега, и думать нечего - ведь на южной стороне полно скал, и она сразу же разбилась бы.
- Вы правы, - произнес Сайрес Смит, о чем-то размышляя.
- Да кроме того, - прибавил моряк, - пролежи записка несколько лет в бутылке, она наверняка попортилась бы от сырости. А ведь она была в целости и сохранности.
Замечание моряка было вполне правильным, в этом-то и заключалось самое непонятное, ибо записка, найденная колонистами, казалось, была написана недавно. Больше того, в ней точно указывались широта и долгота острова Табор, а это говорило о больших познаниях ее автора в гидрографии, которых не могло быть у простого матроса.
- Опять мы встречаемся с чем-то необъяснимым, - сказал, наконец, инженер, - но все же не следует вызывать на откровенность нашего нового товарища. Он сам расскажет нам все, друзья мои, когда захочет.