[424]. Впрочем, мы уже знаем, что старший сержант и его конь отлично ладили.
Но если лошадь может носить кличку «Наддай», то с какой стати собаке зваться «Козырным Тузом»? Что за талантами обладал этот пес? Не показывал ли он карточные фокусы в ярмарочном балагане?
Отнюдь нет. Друг Николя и Наддая был самым обыкновенным псом, жизнерадостным, смелым и преданным. И офицеры и солдаты считали его украшением полка и зачастую гладили, трепали по шерсти, угощали лакомыми кусочками. Но настоящим его хозяином был все же Николь, а самым близким другом — Наддай.
Надо сказать, что у старшего сержанта была единственная страсть, которой он посвящал весь свой досуг — игра в рамс[425]. Он и помыслить не мог, что существует что-нибудь более привлекательное для простых смертных, и был весьма сильным игроком. За многочисленные победы он даже удостоился прозвища «сержант Рамс», которым очень гордился.
Николь любил вспоминать одну исключительно удачную партию, состоявшуюся два года назад. Он сидел с двумя приятелями за столиком в одном из кафе Туниса, жадно глядя на разложенные на сукне тридцать две карты. Игра продолжалась уже довольно долго, однако, к радости партнеров, привычная удача вдруг, похоже, изменила Николю. Каждый из игроков выиграл по три партии, пора было возвращаться в казарму; все должна была решить последняя, четвертая, победа. «Сержант Рамс» чувствовал, что вряд ли выиграет: не везло ему сегодня. У каждого оставалось на руках по одной карте; один из игроков открыл червонную даму, другой — червонного короля. Оба надеялись, что червонный туз, как и последний козырь, остался в прикупе, где было еще одиннадцать карт.
«Козырный туз!» — вдруг звонко выкрикнул Николь, так хватив по краю стола, что карта отлетела на середину зала.
И кто же аккуратно подобрал ее и принес хозяину в зубах? Конечно же, его пес, который до этого памятного дня звался просто Мисто.
«Спасибо, дружище, спасибо,— бормотал Николь, поглаживая собаку, гордый своей победой так, словно захватил сразу два вражеских знамени.— Козырный туз, понимаешь? Я срезал их козырным тузом!..»
Собака довольно заурчала.
«Да... да... Козырный туз,— продолжал Николь.— Вот что: отныне ты больше не Мисто. Тебя будут звать Козырный Туз. Идет?»
Верный друг выразил свое согласие тем, что вспрыгнул хозяину на колени, едва не опрокинув его вместе со стулом.
Итак, Мисто быстро забыл свое прежнее имя и стал для всего полка Козырным Тузом.
Мы уже знаем, с каким удовольствием приняли весть о предстоящей экспедиции старший сержант Николь и капрал Писташ. Но, по их словам, Наддай и Козырный Туз были довольны ничуть не меньше.
Накануне отъезда старший сержант в присутствии капрала имел с неразлучными друзьями беседу, не оставлявшую сомнений на этот счет.
— Ну что, Наддай, старина,— говорил он, похлопывая коня по холке,— в поход?
Не исключено, что Наддай понял слова хозяина, так как радостно заржал в ответ.
Козырный Туз откликнулся на это ржание заливистым лаем, в значении которого тоже невозможно было ошибиться.
— Да, дружище, да... И ты тоже,— сказал Николь, и Козырный Туз подпрыгнул, словно желая взлететь на коня. И действительно, такое уже случалось,— да-да, не удивляйтесь,— к обоюдному удовольствию двух четвероногих друзей.
— Завтра покидаем Габес,— продолжал старший сержант,— и отправляемся в край шоттов. Надеюсь, вы оба будете в первых рядах!..
Снова звонкое ржание и заливистый лай выразили согласие.
— Кстати,— заметил Николь,— известно вам, что этот дьявол Хаджар смылся? Да как ловко — все шито-крыто. Помните — этот негодяй, которого мы вместе брали?
Если это и не было известно Наддаю и Козырному Тузу, то теперь они узнали новость и доступными им способами выразили свое негодование.
— Ну, попадись он нам еще!..— воскликнул Николь.
Козырный Туз немедленно выразил желание кинуться в погоню, а Наддай ждал только, когда хозяин оседлает его, чтобы устремиться следом.
— До завтра... до завтра,— ласково повторил старший сержант и удалился.
И несомненно, в те далекие времена, когда животные умели разговаривать и наверняка говорили куда меньше глупостей, чем мы, люди, Наддай и Козырный Туз ответили бы: «До завтра, хозяин... До завтра...»
Глава VIИз Габеса в Таузар
Семнадцатого марта в пять часов утра, когда лучи восходящего солнца позолотили пески, экспедиция покинула Габес.
Погода была прекрасная. Легкий бриз с севера гнал по небу белые облака, которые рассеивались, не достигнув горизонта.
Подходила к концу зима. В Северной Африке климатические сезоны сменяют друг друга с поразительной четкостью и регулярностью. Сезон дождей приходится на январь и февраль; лето с его невыносимым зноем продолжается с мая по октябрь, при этом преобладают северо-западные и северо-восточные ветры. Итак, господин де Шалле и его спутники отправились в путь в самое благоприятное время. Экспедиция должна была завершиться до наступления жары, затрудняющей переходы через пустыню.
Как мы уже говорили, в Габесе нет порта. Мелкая бухта Тнуп с песчаным дном доступна лишь для судов небольшого водоизмещения[426]. Залив, образующий полукруг между островами Керкенна и Джерба, носит название Малый Сирт; моряки боятся его так же, как и Большого Сирта, печально известного многими кораблекрушениями.
Новый порт намечалось построить в устье уэда Мелах, откуда и начинался первый канал. От «Габесского порога» шириной в двадцать километров после извлечения двадцати двух миллионов кубометров земли и песка осталось лишь узкое, похожее на валик возвышение, сдерживавшее воды залива. Срыть этот валик не составит труда, но, само собой разумеется, это будет сделано лишь в самый последний момент, по завершении всех работ в шоттах. Кроме того, здесь должен быть построен мост, по которому пройдет ответвление железной дороги, проложенной между Кайруаном и Га-фсой, к Габесу и границе с Триполитанией. «Габесский порог» — первый и самый короткий отрезок первого канала — потребовал самых больших затрат сил и средств; он возвышался на добрую сотню метров, лишь в двух местах высота не превышала шестидесяти, а почва здесь была каменистая.
От устья Мелаха канал тянулся к равнинам Джерида. Караван тронулся в путь, следуя то по северному, то по южному берегу.
После двадцатого километра, где начинался второй отрезок, пришлось держаться северного берега, учитывая опасности коварной почвы ШОТТОВ.
Инженер де Шалле и капитан Ардиган ехали впереди в сопровождении нескольких солдат. За ними под командованием старшего сержанта Николя следовал небольшой обоз с продовольствием и снаряжением; взвод лейтенанта Вийета составлял арьергард[427].
Экспедиция, целью которой было проверить состояние работ на всем протяжении будущего канала от Габеса до шотта Эль-Гарса и от шотта Эль-Гарса до шотта Мельгир, спешить не собиралась. Инженер решил двигаться короткими переходами. Хотя караваны, следующие от оазиса к оазису, огибая с юга горы и плато Алжира и Туниса, зачастую покрывают до четырехсот километров за десять — двенадцать дней, господин де Шалле наметил преодолевать такое же расстояние раза в три .медленнее. Не то чтобы ему нравилось двигаться не спеша, просто состояние дорог волей-неволей обрекало путешественников на подобное подражание улитке.
— Открытий мы не сделаем,— говорил инженер,— зато будем точно знать, что оставили нам в наследство наши предшественники.
— Вы совершенно правы, мой друг,— кивал капитан Ардиган.— Вряд ли еще возможны какие-либо открытия в этой части Джерида. Но я рад, что увижу эти края, прежде чем они преобразятся... Интересно, выиграют ли они от этой метаморфозы?[428]
— Разумеется, капитан. Вот приедете сюда еще раз...
— Лет через пятнадцать...
— О нет, гораздо раньше. И вы увидите бьющую ключом жизнь там, где простиралась мертвая пустыня!
— Но и в ней было свое очарование, вы не находите?
— Да... если вас могут очаровать безжизненные пески...
— Ну, вас-то они конечно не привлекают,— улыбнулся капитан,— у вас для этого слишком практический ум. Но, как знать, не будут ли разочарованы поклонники девственной природы?
— Вам грех жаловаться, дорогой Ардиган. Если бы вся Сахара лежала ниже уровня Средиземного моря, мы бы превратили ее в огромный океан от Габеса до атлантического побережья, как оно, несомненно, и было в древности.
— Решительно,— со вздохом отозвался капитан,— для нынешних инженеров нет ничего святого. Дай им волю, они сровняли бы горы с морями и долинами и сделали бы земной шар гладким, как страусиное яйцо, только для того, чтобы покрыть его сетью железных дорог.
Да, за несколько недель путешествия через Джерид инженер и капитан вряд ли пришли бы к согласию, но их дружба от этого нисколько не страдала.
Караван двигался по оазису, и люди не могли налюбоваться райским уголком. Действительно, здесь, между песчаным берегом и барханами[429] пустыни, можно увидеть самые разные образчики африканской флоры[430]. Ботаники собрали в этих краях гербарий[431] из шестидесяти трех видов растений. Природа воистину щедра к обитателям оазиса Габес. Правда, банановые, тутовые деревья и сахарный тростник здесь редки, зато в изобилии растут смоковницы, миндаль и апельсиновые деревья, затененные веерообразными листьями бесчисленных финиковых пальм. Не говоря уже о роскошных виноградниках, раскинувшихся на склонах холмов, и о поистине необозримых полях ячменя. Что же до финиковых пальм, то в Джериде, краю фиников, их насчитывается более миллиона. Известны около ста пятидесяти разновидностей фиников, в том числе самые изысканные, с нежной, просвечивающей мякотью.