Такого добавления медик не сделал, но по его лицу и по лицам стариков ясно чувствовалось, что планы председателя разгаданы.
«Мы еще поборемся», – сказал себе Николка, отмечая с досадой, что все его друзья на этот раз выразили явное сочувствие предложению медика, не понимая его подоплеки.
– Прошу голосовать, – потребовал Скальпель, видя колебание фабзавука.
– Прошу меня не учить! – огрызнулся тот. – И без разрешения не говорить… Прежде чем голосовать, надо объяснить, почему выборы я поставил в конец повестки.
– Нечего там объяснять, – прервал его Скальпель. – Голосовать, и баста!..
– Ффель будет лишен слова, если не замолчит! – прервал взбешенный Николка.
– Ладно, молчу. Объясняйте… хм!..
– Мы собираемся вместе, всей ордой, в первый раз, – говорил Николка. – Для того, чтобы выбрать в правление коммуны подходящего человека, нужно его хорошо знать. Мы – охотники и Къколя – знаем друг друга хорошо, но старики и охотники знают друг друга мало. Они знают друг друга только в обстановке самой простой жизни. Наша жизнь очень сложна. У нас – прирученные животные, водопровод, постройки, запасы мяса и корма. У нас новое оружие и разные машины. Всего этого в старой орде у арийя не было. Все это охотники делали без стариков, и мы не знаем, как отнесутся к нам старики и как поймут они наши нововведения. Вот почему сначала нужно разобрать всю программу, а затем выбирать в правление. Когда мы будем говорить по программе о текущих делах, станет ясно, кто и из стариков способен быть членом правления; охотники узнают стариков, старики – охотников…
Оппозиция Скальпеля во второй раз была сломлена: все инвалиды и молодежь целиком – голосовали против его предложения.
Стали обсуждать повестку дня в том виде, как ее предложил Николка. В прениях более всех выделялись своими мудрыми советами – Айюс-старик, Мъмэм-вождь и, конечно, рвущийся из кожи вон Скальпель. Последний резко изменил характер своих выступлений: во всем поддакивал Ни-колке, старался заслужить расположение молодежи и не потерять доверия старых. Из женщин только одна словоохотливая Уша осмелилась давать свои советы, остальные – и старухи в том числе – робко молчали.
Председатель настолько искусно вел собрание, что сумел окончить разбор всех пяти пунктов повестки как раз к моменту возвращения с охоты молодежи моглей. Оставался шестой пункт – самый животрепещущий. Чтобы ввести в курс заседания всех новоприбывших (иначе не было смысла воевать со Скальпелем), Николка более чем пространно изложил суть последнего вопроса и в заключение сказал:
– Мы должны избрать из своей орды пять человек – безразлично: старика ли, молодого или женщину, лишь бы они заслуживали нашего доверия и были бы способными к усердной работе. Эти пять человек сами изберут из себя главного, который будет считаться начальником коммуны; остальные четверо будут начальниками каждый в своей области: один над охотой, другой над двором, третий над запасами и т. д. Важные дела они решают сообща. Еще более важные – на общем собрании орды. Все пять человек избираются на срок в один год. По прошествии этого срока назначаются новые выборы… Пусть собрание называет имена тех, кого оно хочет иметь в правлении.
– Можно сказать? – раздался вдруг робкий голос из среды моглей. То был молодой охотник, побывавший в плену у арийцев.
Николка давно ждал этого вопроса и отвечал с удовольствием:
– Пусть охотник моглей говорит.
– Он не имеет права! – крикнул Скальпель, и, как растревоженные шмели, загудели старики-могли:
– Пусть охотник молчит. Пусть Трэпе молчит. Не его дело – говорить. Къколя не должен давать ему слова…
Николка пожелал быть лояльным по отношению к слову, которое дал старцу в шкуре махайродуса, и он согласился:
– Къколя не имеет права разрешать молодому Трэпе говорить. Къколя должен спросить об этом собрание; если оно разрешит – не его дело. – И, не дожидаясь возражений, он обратился к собранию: – Желают ли коммунары выслушать бесстрашного охотника Трэпе?
Привыкшая за время заседаний выражать свое мнение единодушно, молодежь арийя, как один, подняла руки и хором заявила:
– Охотники желают.
К ним присоединились инвалиды.
Трэпе, спотыкаясь на словах и робея, стал говорить. Он хочет только спросить: должны ли и могли, в частности – охотники, называть имена тех, которых они желают видеть в начальниках коммуны.
Первым заорал неистово и нечленораздельно старец в шкуре махайродуса, за ним – вся седобородая свора. Орал также Скальпель, сверкая во все стороны очками.
– Гм, обструкция, – ухмыльнулся Николка и взял к плечу винтовку, которую он предусмотрительно захватил с собой. Винтовка не была заряжена, да и нечем было ее заряжать – но подействовала она великолепно: обструкция оборвалась в один момент.
Когда воцарилась тишина, поднялся из рядов охотников возмущенный Мъмэм.
– Почему Къколя не пристрелил ни одного ревущего старца? – задал он гневный вопрос. – Могли имеют свои порядки, у нас – свои порядки. По нашим порядкам на собрании реветь нельзя. Пусть старики-могли устроят себе свое собрание и там ревут, сколько влезет…
– Кто дал Мъмэму слово? – строго спросил Николка, и, когда смущенный охотник замолчал, он предложил ему дать ответ Трэпе.
Мъмэм, просияв, снова поднялся.
– Арийя, – сказал он, обращаясь в сторону желтокожих охотников, – арийя живут по «новому слову». У арийя – все равны: и старики, и женщины, и охотники. Къколя предлагал старикам-моглям установить у себя такие же порядки, – старики отказались. Но если молодежь моглей хотят жить по новым порядкам, пусть скажут. Арийя примут их, как братьев. Арийя примут всех, кто согласится с ними: и стариков, и женщин, и охотников, и детей. Арийя никогда не голодают, не знают стужи и не боятся никого. Мъмэм сказал, пусть отвечают наши желтокожие братья…
Слово сказано. Яркая искра брошена в огнеопасную массу. Онемели старцы-могли, выпучив глаза: молодежь стала покидать их ряды…
– Это свинство! – взвизгнул Скальпель, обращая пылающее лицо к Николке. – Вы второй раз прибегаете к подлому обману. Вы обещали мне не вмешиваться в распорядки плиоценщиков… вы…
Николка проорал в ответ, заглушая вспыхнувший мятеж:
– Я обещал не вмешиваться в семейные отношения! Не клевещите! Я никого не разводил и никого не женил! Я не отнимал детей от матерей!.. «Семейные» отношения не тронуты!..
– Игра слов! – ревел Скальпель. – Подлый обман!.. Вы дали слово старику Урви-джа оставить моглей в покое, не трогать их своими дурацкими затеями!..
– Я их не трогал! – проорал Николка. – Я вел себя лояльно!
Собрание пошло насмарку. Забыли о Николкиной винтовке. Вопили все… Ребята – желтокожие и краснокожие – сцепились в потасовке. Тщетно Николка призывал к порядку, барабаня прикладом по столу. Каждый слушал самого себя… охотники арийя положили руки на топоры и ждали только сигнала. Собрание могло окончиться кровопролитием.
– Ти-ше! Слу-шай-те!.. – Председатель всю свою энергию вложил в этот зык; стол под ударами приклада разлетелся в щепы…
Никакого впечатления. Глотки красных и желтых великанов ревели, как иерихонские трубы. Еще секунда, и общее возбуждение перейдет в жестокую поножовщину.
Вдруг в один миг и на один миг исступленное буйство куда-то провалилось. Весь плиоцен провалился… Николка перестал видеть разъяренные лица и груды мышц, содрогавшихся в непреодолимом желании драться. Перестал слышать крики и ругань. Мертвая тишина закупорила ему уши. Где-то глубоко под черепной коробкой дзикнула и задрожала серебряная искорка… Николка увидел себя в своей комнате вблизи завода, на кровати, и над собой – очки Скальпеля; под очками горели лаской и тревогой серые добродушные глаза.
– Батенька мой, никак вы очнулись?.. – начал Скальпель.
– Ерунда! – крикнул Николка. – Знаю, что я был ранен в голову. Это – бред. Это кошмар… – И могучим усилием воли он стряхнул с себя роковое забытье, погасил в мозгу коварную искорку, дразнящую серебристым звоном…
…Две орды, поделившиеся на классы, готовились к драке. Ученый медик в растрепанных чувствах – взъерошенный – метался среди стариков, успокаивая и уговаривая их.
– Надо действовать.
Николка продрался сквозь беснующуюся толпу к Скальпелю и, улыбаясь (надо было улыбаться!), крикнул ему в ухо:
– Идемте на председательское место, оттуда будем говорить. Нельзя же допускать кровопролития.
Скальпель с живостью согласился.
Когда две фигуры, представляющие два разных лагеря, появились вместе у стола, гвалт и ругань понемногу стихли и ребят разняли.
– Друзья, – сказал Скальпель, волнуясь и в волнении не замечая, что его очки болтаются на одном ухе, без выполнения своих функций. – Друзья, вот что я предлагаю. Пусть те, кто согласен со мною и со стариками-моглями, отойдут в одну сторону, кто не согласен, а следовательно, согласен, с Къколей, – в другую.
Немедленно образовалось два течения. Николка и Скальпель следили за ними с большим волнением. Когда течения прекратились, оба они облегченно вздохнули: враждующие поделились приблизительно поровну. К Скальпелю отошли все старики – и могли, и арийя, часть молодежи моглей, часть женщин, преимущественно пожилых, и часть инвалидов. К Николке – весь его красный штаб, все инвалиды арийя, большая часть охотников моглей, много молодых женщин и четыре краснокожих старухи… Ребята коммунаров решительно остались при Николке, ребята моглей поделились поровну.
Скальпель торжествующе и растроганно вместе с тем протянул руку Николке.
– Друг мой, – сказал он, – будем жить каждый по-своему. До свиданья, до свиданья, или, может быть, прощайте…
После этого он подошел к своей группе и обратился к ней с короткой речью:
– Друзья! Мы найдем себе новое место для жилища и охоты, мы построим и приобретем все то, что здесь построено и приобретено, и мы будем жить не хуже арийцев. Но мы будем жить по «старому слову» моглей. У нас в чистоте останутся те порядки, которые завещали нам наши предки, ибо только эти одни порядки – истинны… Идемте смело, друзья!..