Граждане хищнически расходующие воду будут привлекаться к ответственности.
Ешь ананасы, рябчика жуй.
День твой последний приходит буржуй.
Не трудящийся да не ест.
1917.
1918.
1919.
«Трудовая повинность
На последнем заседании Комтруда был возбужден вопрос об освобождении от топливной повинности писателей, объединенных в союзе писателей, заменив им работы по лесозаготовкам повинностью по ведению культурной работы. Комтруд отклонил это предложение и предложил привлекать писателей к топливной повинности на общих основаниях».
Отдых подходит [?] свинье, человек не свинья, и никаких отдыхов ему не надо. Праздник это совсем дело другое. Развлечения, сны о духе.
сижу и слушаю пение и как-то не верится: все врозь — и не замечают.
бараны прошли — пыль, как дым
по́ у́-ли-це мо́-сто́-во́й
первая фигура кадрили
вспоминаю всякие пения:
поет один голос тонкий и от этого голоса тоска собачья
все шло ладно и сегодня оборвалось из-за какой-то перламутровой пластинки, которую переложил в картонную коробочку
мне показалось вчера, а может это мой глаз мнительный! мне показалось, что Наташа при посторонних стесняется за меня.
Я не сразу ответил на «как вы поживаете?» увидав вдруг выражение лица Наташи и почувствовал, что ей неловко за меня
Это я и сам хорошо понимаю, как это бывает. Только насчет меня-то это совсем уж напрасно.
жду с нетерпением возвращения из Борзны. Очень боюсь, что там расстроит что-нибудь и начнется история и конец моим занятиям.
есть ужасно произносимо[е] слово вероятно лучше б уж говорили достоверно, вероподобно.
разбой — «социальный протест»
заметил враждебный глаз на меня, и мне кажется, она в эти минуты просто ненавидит
А С. П. хоть и делает вид, что ничего не поделаешь, а я чую, ее мучает, в самой глубине ее сердца мучает это. Наташе 13 лет. Я помню себя в эти годы. Я перешел из III в IV
сидит Буц, головой трясет, язык высунул —
на солнце нашла туча и как снежинки полетели лепестки
на зеленый двор
высоко летают коромысла
Юзеф косу точит, кукует [ку] кушка
Буц улегся.
И как сторожевая трещотка затрещал аист
Больше солнце не выйдет и закат будет туманный
много мне сегодня снилось, но память о сне моем спугнули полотенца
Писательское ремесло это ужасно капризная штука: вся стройка воздушная — пустяки последние, слово, движение, шаг могут сдуть и не знаю, все ли писатели так, но у меня — это величайшее несчастье
И вот полотенца разрушили до беспамятства — и уж ничего не помню а история с полотенцами такая: оказывается их мало взяли из Петербурга, и четырех никак не хватает; и еще надо было взять не маленькую, а большую картонку, которая
— нигде не помещается в вагоне и с которой в дороге одна мука.
сегодня ветерок подул и летит летит акация — последние лепестки
Я встаю в 9 — 1/2 10-го. Курю, записываю сны и прибираюсь. В 11 — 12-ь выпиваю стакан чаю с хлебом. После чаю прохожу минут на 10-ь в сад. И опять в комнату. И сижу, занимаюсь до 3-х. В 3-й обед. После обеда ложусь с книгой. И лежу до чаю — до 5-и. Выпиваю стакан чаю. И возвращаюсь в комнату к себе и опять лежу с 1/2 часа с книгою. Потом пересаживаюсь к окну и занимаюсь до 1/2 8. От 1/2 8 до 8-и (не всякий день) гуляю по дорожке в саду. И домой. Зажигаю лампу и до 9-и занимаюсь. В 9-ь яичница и стакан чаю. После чаю читаю газеты или рисую или пишу — до 12-и. Очень долго не могу заснуть.
Иногда спохватываюсь: какое уродство! И как себя помню, я всегда что-то такое выделывал с собой — какое-то добровольное тюремное заточение. А иначе я едва ли бы мог. Гулять — я не могу гулять так.
И я думаю, что строй моей жизни и вовсе не уродство, а самое законнейшее приспособление.
Как-то Николай Бурлюк сказал верно, что мне затвор надо.
И одно меня смущает: затвор — испытанное дело. А улица. Как помню себя, всеми правдами и неправдами я все делал, чтобы обходить улицу. И первая катастрофа в жизни моей произошла именно потому, что вышел (вопреки воли своей) на улицу 18.XI.1896 г.
сегодня началась 2-ая неделя, как мы в Берестовце.
самое тягостное — это не ненависть (тут напрямик!), а не-любовь.
Не-любовь — это такая мутная среда, куда ни один луч не проникнет.
видел во сне — —
опять спугнули, а произошло это из-за боржому. Хотел раскупорить раньше и выпустить газ, не вынимая пробки, но пробка вылетела и много разлилось воды,
и опять о полотенцах, которых мало взяли с собой и еще о том, что рано поехали на вокзал — за 3-й часа! и еще о Машином паспорте, который оказался у меня в кармане, а я уверял — клялся и сердился — что отдал,
и еще о маленькой картонке и о невытряхнутых саварах а вообще о моей куриной памяти и прегрешениях вольных и невольных
лег я в час из-за газеты, а не спал до 3-х. ночью стонал кто-то, а мне казалось, что это С. П. И я очень затревожился и все лежал и курил готовый, если вдруг что, подняться. И когда я лежал, незаметно прояснилась ночь, и это прояснение ночи, рассвет, выражался в каком-то колебании, точно
дом — это корабль
а ночь — море
потом я увидел шторы
и услышал первые клики птиц и шаги —
очень опоздали с самоваром и потому все вверх дном
как успокаивает, когда в теплый летний день слышно, как пилят дрова.
Надпись:
воспрещается лущить семечки, садиться на прилавок, если много людей, без дела не надо входить в лавку, за неослушание будут подвергаться административному взысканию.
Заспал сон.
Перед судом понимания своего все правы всегда.
На воле гром — гроза.
Вчера слышал, как Наташа говорила о политике всякую путаницу и про амигрантов. То, что говорила она, я не слушал, но каким тоном! — и это постукивание кулаком об стол, все это мне напомнило С. П.
И еще напомнила — не отходчивостью. Уж, кажется, все кончила, легла, нет, все продолжает. И с той необыкновенной силой и твердостью в голосе.
сегодня Наташа сказала, что она только дома так кричит и так говорить может, а то боится. Наташа — трусиха большая. Это — мое, только я и дома никогда так не сумею сказать.
Долго вчера не мог заснуть. И газет вечером не было и не спалось. Комар зудел, точно плакал.
Наташа очень горячая: плохо ей в жизни будет, грудно ей будет.
Разве что спасет боязнь.
Наташа боится, когда начинают разговор о ее раннем детстве у нас. Должно быть, это разрушает какие-нибудь мифические ее представления, сложившиеся в Берестовце о ее первом годе.
нехорошие люди!
вот когда обвиняют всех простых людей только в разбое, только в корысти, хочется наперекор обелять даже и ту тьму, которая есть. Эти обвинители обвиняют сами-то из-за своей корысти. Только чистый суд во имя чего-то большого — суд праведный.
— Чего вы траву мнете!
— Нам теперь права даны.
— Ведь он дерево!
— Из-за вас деревом сделался.
Вчера после газет о событиях 10.VI сон был расстроенный.
начали игру, в которую только вдвоем играют, фильтр
Когда свинья ест, она хвостиком помахивает. «интеллигенция это ненормальное явление в природе. Интеллигенция нам не говорит правды, а если при старом строе она бывала откровенна, то откровенность ее была продажной. При катастрофическом столкновении классов интеллигенция должна погибнуть»
из речи агитатора
Наташа избалованная. Избаловала ее Л., для которой Наташа единственная д[олжно] б[ыть] на свете — в жизни ее цель и утешение. К. не всегда здесь и она ее балует между прочим. От избалованности идут и капризы. Наташа капризная. Она повторяет чужие слова, — того круга, где ей приходится быть. Другие же к ней относятся скорее нехорошо: ею тяготятся. И если смела она в доме и своевольна, в гостях этого ей пройти не может. На нее не обращают внимания и она вдруг смиреет. Ласкать ее никто не ласкает: Л. не ласкает, п[отому] ч[то] она для нее все, а при такой близости выражение ласки невозможно Вот пример: Аркадий и дядя. И это не по свойству исключительному Аркадия, это в порядке вещей, что он никогда не разговаривает с дядей, а оба молчат а любят друг друга по-настоящему
Л. все исполняет, чего бы Наташа не захотела.
— Вытри губы мне! — говорит Наташа. Л. вытирает.
— Подвинь меня! — Л. подвигает со стулом.
Наташа сыплет сахару себе в клубнику столько, что едва другим хватает.
А укроп берет прямо горстью и ест.
Это она может и в этом ей не откажут — это так полагается.
Вчера уж были признаки разлада. Сегодня совсем плохо. Решили ехать 30-го. Если бы удалось так осуществить и в мире.
полночи не спал: была жестокая гроза, я думал, что дождем выбьет все стекла
узнал из газет, что в Пензе 16.I умер Волков Владимир Семенович. Добрый был человек и заклеванный, а заклевала его Пенза интеллигентская за «женский вопрос», как мне там один объяснил. Он был женат и женился еще студентом и была его жена лет на 20-ть его старше. И [у] нее были дети, состоятельная. И жил он в ее доме. Занимался делами — частный поверенный. Принимал в своей комнате. Жену не показывал. Говорили, что на содержании живет. Это была его первая вина перед Пензой — а в Пензе к[ого]-н[ибудь] непременно надо винить, а то от скуки заснешь.