– Сама знаешь, как дорого мне время, а егозишь. Сиди, сиди, сейчас спрошу…
С убитым видом сидела жена, изводясь, глядела на остеклявшиеся глаза супруга. Сидела еще полчаса. Видела, как шельма-кот озоровал на плите, но боялась пошевелиться.
Наконец, вскакивал Ромэн, сердито засовывая в карман недоеденную корку, смотрел на часы:
– Вот опять опоздал! Все из-за тебя. Где фуражка?
– Рома, а… поговорить?..
– «Поговорить»… А время где?.. Где фуражка, говорю?
– Вот она… Рома.
Сердитое сопенье.
– Рома… деньги на обед?..
– Что? Битый час сидела, только глазами хлопала и не нашла минуты спросить о деньгах!..
– Рома, ты же сам говорил, чтобы о деньгах… когда кончишь завтрак…
– Ну да, ну да, а ты не видишь, я опаздываю. Нужно догадываться…
– Но ведь в последнее время ты постоянно опаздываешь. Когда же? Вечером ты будешь браниться, что я не настояла на деньгах. Дай, пожалуйста…
– Нужно брать деньги, когда я спать ложусь… Где калоши? Не видишь: дождь?
– Но вечером тебя не дождешься… Я никогда по-человечески спать не ложусь…
– Скажите, пожалуйста, я, что ли, по-человечески!..
Ромэн вылетал, надвинув картуз на глаза и подволакивая сильно изношенные галоши. Потом оборачивался вдруг и сообщал хмуро в открытую дверь:
– О чем разговор? Какие могут быть деньги, когда я без гроша? Займи…
День
На комиссии встречали зло:
– Опять, товарищ Ромэн, на час с лишним опоздали… Мужественно глядя в злые глаза, отвечал твердо:
– Да. Опоздал. Только не на час с лишним, а… ровно на 59 минут.
– Ах, какая большая разница. Смотрите, мы уже все давно в сборе.
– Разница большая. Я вчера лег в четыре часа утра. Я завален работой. И притом сомневаюсь сильно, чтобы вы все пришли к сроку…
Взглянув на воспаленные и упорством блиставшие глаза Ромэна, на изнуренное, желтое и упрямое лицо, все вздыхали, глуша возражение: «Знаем, тебя не переспоришь!» и принимались за работу.
Председатель говорил:
– Вот здесь пустяковое дело. Оно нас не задержит. Один товарищ должен ехать в Москву, но у него пропала пишущая машинка. Документы все. Следственные. Свидетельские. Есть его показание – искреннее, простое. Конечно, он не виноват. Отпустим его с миром. Подписывайтесь.
Члены комиссии радостно заскрипели перьями. Дошла очередь до Ромэна. Все сразу померкли.
Ромэн, конечно, был верен себе. Минут десять рассматривал он исписанную вдоль и поперек пачку бумаг, отдуваясь, сосредоточенно и редко мигая красными веками. Наконец, проговорил:
– Не все бумаги. Смотрите, – нумерация: 1, 2, 3… 5 и 6. Где четыре?
Досадливо замахали члены комиссии и вперебой:
– Конечно, недоразумение! По смыслу все бумаги налицо! Не придирайтесь к букве!.. Подписывайте, товарищ Ромэн, не задерживайте… Эх, тут черт знает сколько еще работы!..
– Не подпишу. Надо запросить о недостающем номере. Пошлите курьера, это недалеко. Лучше подождем…
Вид Ромэна изображал скалу, и волны возражений рассыпались от нее пылью. Но один неспокойный, сдерживая раздражение, заворковал с мягкой убедительностью:
– Но, дорогой товарищ Ромэн, мы же все знаем этого человека. Это – честный работник, зарекомендовавший себя с самой лучшей стороны. Неужели вы думаете?..
– Позвольте. Я тоже знаю его за честного и добросовестного работника, зарекомендовавшего себя как следует, однако… – он задвигал челюстями.
– Что «однако»?
– …меня смущает немного одно место. Это из показания уборщика Чапыгина. Желаете?
– Ах, да, коне-эчно…
Ромэн читал, и снисходительные, иронические мины таяли на лицах сотрудников.
– Что вы скажете? – Ромэн поочередно уколол жестким взглядом каждого из поставивших свои подписи.
– Позвольте, позвольте… – пролепетал председатель, – там разве есть такое место?
Ромэн холодно:
– Я не сочиняю.
– Ну, что вы?! Как вам не совестно…
Все сгрудились вокруг бумажки.
– Это же подсудное дело! – сообразил, наконец, один.
Ромэн бесстрастно жевал корку хлеба, наткнувшись на нее в кармане. Председатель и члены комиссии старательно вымарывали свои подписи.
Собственно в комиссии работы было не так-то много. Каких-нибудь пять-шесть дел. Смело можно было прикончить их за час-два. Но Ромэн с прежней методичностью изучал каждую бумажку, а сотрудники, потухшие и потерявшие интерес к стенным часам, более возражать не пытались. Комиссия закончила работу в два часа дня.
В половине третьего присутствие Ромэна было необходимо в управлении. Однако по дороге ему предстояло забежать в три места. В одном он просидел двадцать минут и не дождался некоего Зайцева, с которым должно было выяснить вопрос об отчислениях в пользу пострадавших от землетрясения японцев. Соответствующие директивы требовали срочно организовать помощь. Ушел, мрачно негодуя.
В другом месте минут двадцать пять ушло на горячую дискуссию с предбумтреста. Управление нуждалось в бумаге, но не имело достаточно средств для этого. Его устраивала большая скидка и годовая рассрочка платежа: дело, почти неосуществимое в условиях общей зависимости от оборотных средств. Единственный человек, способный что-либо сделать здесь, был Ромэн, и он за аргументами в карман не лазил: они у него сидели в голове, приведенные в стройный порядок, еще со времени утреннего завтрака. Спокойно и тяжело долбил ими мокрого от потения предбума и получил ордер на 80 пудов бумаги.
В третьем месте огромное количество времени увязло в «оросительной системе местечка Кара-су». Строго послушный наказу пославшего его, Ромэн и здесь добился своего: поддержка в оборудовании системы была обещана.
– Только вы не думайте, – крикнул ему вслед взлохмаченный от аргументов старший инженер, – это будет не так-то много!..
Ромэн остановился, пожевал губами. И медленно вернулся.
– Вы говорите: немного. А сколько же, примерно? Нам нужно 2.000 червонных рублей…
– Ой, что вы!.. – шарахнулся инженер. – Самое большее мы можем дать 500 рублей, и то…
– Н-да-а, это действительно немного! – Ромэн вернулся, сел, поднял взор, и инженер с отчаянием убедился в холодной решимости просителя продолжать аргументацию.
Помирились на 1.500. Это была как раз та сумма, в которой нуждалось управление. Ромэн немного запросил, зная скверную привычку человеческую – всегда оспаривать первую цифру.
Совсем разлохмаченный инженер проводил посетителя до дверей и долго смотрел за ним в окно, ероша волосы.
Улица проглотила Ромэна переулочком, инженер, качая головой, сел за прерванную работу.
– Опять с опозданием! – укоризненно заметили в управлении. На говорившего Ромэн поднял черные с поволокой хронической усталости глаза, но объясняться не хотелось.
На столе Ромэна лежала груда бумаг. Кто-то сердито перерыл ее, вспахал. Регистраторов и машинисток сократили, предстояло самому груду разнять на пласты, самому написать ответ в десятки мест, снести на подпись, сдать рассыльному, проставить исходящие номера на оригиналах и на копиях, копии подшить к делу… Зарегистрировать почту, доложить о «срочном и важном», поймать нача, получить резолюции и исполнить. Кроме всего, уже сидели, тоскливо маяча и порываясь то и дело встать, два лектора. Нужно было удостоверить их работу, провести через входящий журнал, переговорить с казначеем о дне оплаты, отметить в лекционном деле проделанную работу, дать некоторые указания и изменить план лекций.
Лекторы хорошо знали Ромэна, знали, что пока он не покончит с бумажным морем, им надеяться на аудиенцию нечего. И все же оба враз поднялись и враз заговорили. Ромэн посадил их на место одним взглядом.
Входящий журнал. №. Краткое содержание бумаги. Резолюция. Отметка исполнения. Ответ. Исходящий №. Копия. Росла горка исполненных. Работая, как автомат, Ромэн чутко прислушивался к шагам: «не упустить нача». Вдруг сорвался и поймал у выхода пома. Передал ему под расписку «срочное и важное». Пом пытался отбояриться: «снесите сами, мне некогда», но от Ромэна отделаться трудно, пом это знал и сопротивлялся слабо, – в силу традиций.
Когда между лекторами и лицом Ромэна лег свежий пласт «обработанных» к подписи, Ромэн посмотрел на часы и задумался: стало ясно, что сегодня он не очистит стола. Явилось показание к ночной работе. Снес исполненные номера начу, сдал рассыльному. Принял лекторов.
– Товарищ Ромэн, – сказал один из них, теребя затасканную фуражку, – вот когда я соглашался читать, вы обещали четыре рубля за лекционный час, а сейчас даете только три. Как же так?..
– Ничего не могу сказать, – отвечал Ромэн, стараясь глядеть твердо. – Не от меня зависит, сами знаете… Распоряжение… Недостаток средств… Экономия, экономия во всем…
– Согласен, товарищ Ромэн, но не на наших тощих животах…
Ромэн вспомнил, что через пять минут нужно быть в горкоме, но лектор в самом деле был тощ и жалок.
– Товарищ Ромэн, – продолжал тот вяло и неотвязно, как отравленная муха, – вы должны войти в мое положение. Я бы не просил, сами знаете: пять человек детишек, жена, мать-старуха. Экономия, о которой вы говорите… Эх, да что там! Вот, смотрите… – лектор стал загибать худые нервные пальцы, откладывая на них что-то.
Ромэн следил за ним строго-внимательно, но думал о постороннем.
– Я, товарищ Ромэн, наверное не стал бы вам надоедать, – тосковал лектор, – но посудите сами: фунт мяса – шесть миллионов рублей, фунт хлеба – один миллион, фунт картошки…
«Когда он замолчит? Ну, что я могу сделать? – раздражаясь понемногу, но еще владея собой, думал Ромэн и, чтобы подавить злые чувства к несчастному лектору, припоминал дальнейшую программу дня. Сейчас – в горком, к четырем с половиной – на собрание по поводу событий в Германии, в шесть – лекция на курсах, в семь… что такое в семь? – Кажется, политпроверка. А там еще попутно нужно исполнить пять-шесть дел, из них два свои, личные. Нужно забежать в редакцию получить гонорар. Ах, черт, редакция только до четырех. Опоздал, опоздал…»