и может быть уличен <…> Франц<узского> вод<евиля> я в глаза не видал, да и наз<ван> он оригин<альным> не мной, а Самойловым, на произвол которого оставил я пиесу, уехав из Петерб<урга><…> Может быть, пришлю статейку». Однако этого намерения писатель не осуществил.
«Актер» произвел впечатление на серьезных литераторов и деятелей театра. Во всяком случае, в произведениях Писемского и Островского можно усмотреть отзвуки этой пьесы. В написанном в 1851 г. рассказе «Комик» А. Ф. Писемский изобразил столкновение актера с дворянами — «любителями» театра, претендующими на утонченный вкус, но равнодушными к искусству и глядящими на Гоголя как на автора фарсов, а на актера-комика как на шута. Любопытная особенность сюжета рассказа — сочетание в нем мотива оскорбительного барского высокомерия и попытки комика «проучить» господ с эпизодом выступления барыши и Фанни с балетным номером качучи — дает основание предположить, что в рассказе Писемского отразилось впечатление от спектакля, в котором «Актер» исполнялся со вставным номером качучи.
Мотивы третирования дворянами артиста как шута и мистификации актерами богатых обывателей содержатся в комедии «Лес» (1871) Островского. В другой пьесе того же автора — «Последней жертве» (1878) — можно отметить перекликающийся с «Актером» Некрасова мотив интриг ростовщика-татарина, устраивающего браки своих должников — мотов и волокит с богатыми невестами. В пьесах Некрасова и Островского совпадают реплики: «Про невест наводим справки, Как стакнемся с женихом. От булавки до булавки Всё приданое сочтем» (см. выше, с. 128); «Аль ты свадьбы-то смотришь, как мы, грешные? Мы так глаза-то вытаращим, что не то что бриллианты, а все булавки-то пересчитаем» (Островский А. Н. Полн. собр. соч., т. IV. М., 1975, с. 327).
…в среднюю блузу… дублет в угольную… карамболь… — термины игры на биллиарде. Блуза (луза) — отверстие в углу биллиардного стола (угольняя) или в середине длинного борта (средняя) с привешенной к нему сеткой. Дублет (дуплет) — удар, при котором играемый шар должен попасть в лузу, отразившись от борта. Карамболь — удар, при котором ударяющий шар попадает по двум другим, отскоком.
Как это вы попали ~ благородному званию артиста. — Высмеивая барское пренебрежение к актеру и утверждая идеал актерской деятельности как сознательно избранного служения искусству, Некрасов полемизировал не только со взглядами великосветской публики и театральной администрации, но и с понятиями части актеров. Чиновничье отношение к своей службе, искательство, низкопоклонство перед сильными мира сего были присущи некоторым артистам императорских театров, угождением начальству стремившимся упрочить свое положение. «В основу труппы и оркестра им<ператорских> т<еатров> вошло много крепостных актеров и музыкантов богатого барства, таким образом, непривлекательный холопский элемент утвердился на сцене», — писал А. Н. Островский, вспоминая труппу 1840-х гг. (цит. по кн.: Лакшин В. Я. А. И. Островский. М., 1976, с. 259).
И Гаррик, и Кин, и Лекень, и Тальма! — Дэвид Гаррик (1717–1779), Эдмунд Кин (1787–1833) — знаменитые английские трагики, Анри-Луи Лекен (1729–1778) и Франсуа Жозеф Тальма (1763–1826) — крупнейшие актеры Франции.
Явл. 7-8. — Создавая образ мнимой помещицы Сухожиловой, Некрасов ориентировался на традиции Гоголя и предвосхищал социальные типы драматургии Тургенева («Завтрак у предводителя»). Острота комического образа Сухожиловой состоит в том, что по самой сценической ситуации чванливый помещик Кочергин признает ее за свою нареченную сватью и таким образом «удостоверяет», что в изображении архангельской помещицы нет шаржа.
Явл. 12. — Изготовление на продажу статуэток являлось распространенным промыслом, а разносчик с лотком таких изделий был привычной фигурой на улицах Петербурга. В. С. Садовников в Своей известной панораме Невского проспекта 1830-х гг. изобразил в числе других ремесленников и разносчика статуэток (см.: Панорама Невского проспекта. Воспроизведение литографий, исполненных И. и П. Ивановыми по акварелям В. С. Садовникова… Изд. подгот. И. Котельникова. Л., 1974). Как характерные представители беднейших слоев петербургского населения разносчики статуэток привлекли внимание писателей «натуральной школы». В 1843 г. молодой Д. В. Григорович, работая, по заданию Некрасова, над очерком «Петербургские шарманщики» для сборника «Физиология Петербурга», тщательно изучал быт итальянских ремесленников, в том числе разносчиков статуэток в Петербурге. В сборнике «Физиология Петербурга» была помещена иллюстрация Е. Ковригина, изображающая итальянца-«фигурщика», на лотке которого помещаются не только упомянутые в очерке Григоровича статуэтки кошки, Наполеона и «вечного амура с сложенными накрест руками» (Григорович, т. 1, с. 11), но и названные в водевиле Некрасова статуэтки Тальони в роли Сильфиды и Эльслер, танцующей качучу. В очерке Григоровича отмечено, что многие итальянские шарманщики в Петербурге, сколотив некоторые средства, основывали небольшие предприятия, такие, например, как «фабрика гипсовых фигур, как известно, раскупающихся плохо и за бесценок» (Григорович, т. 1, с. 14). Многочисленные полукустарные фабрики такого рода и поставляли разносчикам товар. Однако в большинстве случаев гипсовые копии отливались в формах, изготовленных по бронзовым и другим статуэткам с оригиналов хороших художников на специализированных предприятиях России и Европы. Статуэтка Ж. А. Барре «Фанни Эльслер, танцующая качучу», отлитая в Париже в 1836 г., была высоко оценена многими французскими газетами и журналами (см.: Ehrhard Auguste. Une vie de danseuse. 2-me ed. Paris, 1909, p. 265–266). Барре выполнил затем и статуэтку Тальони в роли Сильфиды. В России эти статуэтки имели большой успех и неоднократно копировались в гипсе.
Белинский, поясняя понятие «беллетристика», использовал факт популярности подобных статуэток: «…беллетристика относится к искусству, как статуйки для украшения каминов, столов, этажерок и окон, бюстики Шиллера, Гете, Пушкина, Вольтера, Жан-Жака Руссо, Франклина, Тальони, Фанни Эльслер и проч. относятся к Аполлону Бельведерскому, Венере Медической и другим памятникам древнего резца…» (Белинский, т. IV, с. 148–149).
Петербургский ростовщик*
Печатается по ЦР.
Впервые опубликовано: куплеты Ростомахова (явл. 10) (в ином, чем в водевиле, варианте) — ЛГ, 1844, 31 авг., № 34; куплеты Лоскуткова «Было года мне четыре со Плутни — капитал!» (явл. 2) (с вариантами; на шесть строф полнее театрального текста, по с изъятием, очевидно по цензурным соображениям, ст. 23–24 и 31, с заглавием: «История ростовщика. Из нового неизданного водевиля» и подписью: «П-ре-й <Перепельский>» — см.: наст. изд., т. I, с. 410–412, 684) — ЛГ, 1845, 4 янв., № 1 (перепечатано: ПА, с. 28–31, без подписи); куплеты Лоскуткова о пощечине (явл. 13) (с вариантами ст. 19 и 23) — ПА, с. 36–37, без подписи; полностью — Собр. соч. 1930, т. III, с. 310–337.
В собрание сочинений впервые включено в последнем из названных изданий.
Автограф не найден. Цензурованная рукопись (ЦР; писарская копия) — ЛГТБ, I, VI, 3, 43, № 4049. Была подана в Контору императорских театров для препровождения в цензуру 14 ноября 1844 г. режиссером Александрийского театра Н. И. Куликовым. Заключение цензора М. Гедеонова, подпись которого проведена через всю рукопись пьесы, было не вполне благоприятно. Считая, что в водевиле нет ничего предосудительного и разрешая его, Гедеонов тем не менее утверждал, что пьеса «довольно грязная». В соответствии с этим взглядом Гедеонов произвел довольно много изъятий наиболее резко обличительных куплетов и фривольных выражений и потребовал некоторых изменений в тексте с целью устранить упоминания о боге, религии и черте. Цензором вычеркнуты следующие строки и отдельные слова: с. 137–138, строки 32-1: «вам, когда пятнадцать лет пройдет, пряжку за беспорочную службу дадут…»; с. 138, строки 19–20: «я уж о других расходах не говорю…»; там же, строки 36–38: «вы вот только через пятнадцать лет пряжку за беспорочную службу получите»; с. 139, строка 9: «(крестится)»; с. 140, строки 37–40: «Вот черта так совсем в свете нет ~ верь тут ученым!..» (в связи с вычеркиванием этой фразы заменено: «черт тебе их не даст» на «никто тебе их не даст» — с. 141, строка 2); с. 141, строка 5 — с. 142, строка 20: «Было года мне четыре ~ Плутни — капитал!»; с. 144, строка 42: «моим богом»; с. 145, строка 25: «Подлинно рука провидения…»; с. 146, строка 23: «богом божусь»; с. 149, строки 5–6: «подлецы вы, мошенники!» (вместо этого вписано: «обман…»); с. 149, строка 19: «богу»; с. 152, строки 2–3: «Господи! Мать пресвятая богородица!..»; с. 152, строка 6: «мошенник!».
Рукопись отражает особенности бытования пьесы на сцене (режиссерские пометы об исполнителях и реквизите).
Разрешение поставить пьесу «Ростовщик» с указанными выше цензурными изъятиями и исправлениями было дано Дубельтом 8 декабря 1844 г. (ЦГИА, ф. 497, он. 1, № 9937, л. 92). Она была представлена на сцене Александринского театра под названием «Петербургский ростовщик». Таким образом, название этого водевиля совершило эволюцию, обратную той, которая привела к превращению «Петербургского актера» в «Актера».
Замысел изобразить ростовщика как петербургский тип и как принадлежность социального быта столицы связывал этот водевиль более тесно и непосредственно, чем «Актера», с «натуральной школой» и с издательскими начинаниями молодого Некрасова, способствовавшими ее становлению.
У Некрасова было намерение включить водевиль «Петербургский ростовщик» в программный сборник «натуральной школы» «Физиология Петербурга». 12 ноября 1844 г. «Русский инвалид» (№ 256) в фельетоне «Журнальные отметки», сообщая о подписке на «Физиологию Петербурга», перечислял статьи будущего сборника, Фельетон этот скорее всего был составлен Некрасовым, сотрудничавшим в «Русском инвалиде», или основывался на сведениях, от него полученных. Среди перечисленных в фельетоне статей «Физиологии Петербурга» указан и водевиль «Петербургский ростовщик» Перепел