Научное исследование какого угодно предмета есть, конечно, безусловно свободное, отнюдь не предрешающее своего результата. И в данном случае, при широком глубоком научном изучении влияния алкоголя на животный организм не может с самого начала быть исключена возможность, что алкоголь и в малых дозах, не говоря о больших, окажется вредным для человека и, на основании этого, придется, может быть, впоследствии принимать меры для постепенного вытеснения его из человеческого обихода. А потому институт, ставящий себе непременною целью открыть безвредное употребление значительного количества алкоголя, по всей справедливости, не имеет права именоваться, или считаться научным институтом. Институт с такой задачей, очевидно, представлял бы собой своеобразную, постоянную рекламу казенной продажи питей, или, в лучшем случае, коммерческую лабораторию при казенной продаже питей. А потому мне кажется, что все те, кому дороги государственные средства, здоровье населения и достоинство русской науки, имеют обязанность поднять свой голос против учреждения института такого назначения. Можно надеяться, что голос «первенствующего ученого сословия Российской империи» в этом вопросе научно-государственного значения должен иметь особенно большой вес.
Вторая записка о проекте устройства лаборатории для изучения влияния алкоголя на организм
(Декабрь 1912 г.)
B Ф и з и к о - м а т е м а т и ч е с к о е г д е л е н и е Академии Наук [175]
Имею честь довести до сведения Отделения о нижеследующем. В заседании 16 мая текущегода я обратился к Отделению с предложением вынести свое решение о записке под заглавием «Об устройстве лабораторий для изучения влияния алкоголя на организм и для изучения алкоголизма в населении". Эта записка была приложена к докладу по смете Главного управления неокладных сборов и казенной продаже питей на 1912 (г.), на предмет ассигнования 300 000 рубл. на устройство только что упомянутых лабораторий, и сопровождала указанную смету в законодательных учреждениях. Прибавлю, что эта записка была составлена, по официальному заявлению, гг. профессорами Психоневрологического института, а проектируемый алкогольный институт должен был принадлежать к составу этого института. В моем обращении к Отделению 16 мая я находил, что цель проектируемых лабораторий противонаучна, так как по записке предполагалось притти к заранее определенным результатам. Отделение согласилось с этим моим мнением и свое решение вместе с моим докладом препроводило к г. министру финансов. От г. министра был получен на это довольно неблагосклонный ответ, в котором между прочим стояло, «что мой доклад носил полемический характер и что на мнении, в нем выраженном, Отделению не стоило останавливать своего внимания». 22 истекшего ноября в клубе общественных деятелей состоялось публичное сообщение д-ра Владычко от имени Психоневрологического института о вреде алкоголя, борьбе алкоголизмом и целях проектируемого алкогольного института. Ввиду полной противоположности этих целей института с целями его, изложенными в вышеупомянутой записке, к представителям Психоневрологического института был обращен вопрос: с какими целями алкогольного института следует считаться при обсуждении вопроса. На это обращение последовало, в присутствии гг. профессоров врачей Психоневрологического института и его президента акад. B. B. М. Бехтерева, от имени института, заявление ученого секретаря института проф. Гервера, что ранняя записка совершенно не рисует тех задач, которые лежат в основе учреждения, что при рассмотрении вопроса об учреждении алкогольного института можно брать все что угодно, но только не эту записку, и что, наконец, эта записка есть случайный патологический продукт. Привожу эти выражения по фонограмме этой речи.
Смею думать, что, таким образом, получено вполне бесспорное доказательство того, что я был прав, приглашая Отделение поднять свой авторитетный голос против этой записки, как программы деятельности проектируемого алкогольного института.
Академик Ив. Павлов
Владимир Валерианович Подвысоцкий[176]
(26 января 1913 г.) 2 [177]
По мудрому старому правилу перед окончившейся жизнью надо в одних случаях говорить, в других - молчать; здесь можно, здесь должно говорить...
Покойный Владимир Валерианович, блестяще закончив приготовительный период жизни на медицинском факультете, вступил на путь научного исследователя и академического учителя. Его научная деятельность на первых же порах была отмечена талантливостью, естественно привлекшей к нему внимание и быстро приведшей его к университетской кафедре. Вооруженный современными способами исследования, литературно образованный, увлекающийся и увлекающий других, он, естественно, сделался здесь центром научной школы, где царило богатое воодушевление и откуда впоследствии вышли видные деятели медицинской науки. Вскоре Владимиром Валериановичем было составлено руководство по предмету его специальности - общей патологии. О достоинстве этого руководства достаточно свидетельствует то, что оно выдержало несколько русских изданий и было переведено на многие иностранные языки. Таким образом Владимир Валерианович явился учителем большого ряда поколений врачей не только отечественных, но и иноземных. Его научные труды, труды его учеников и это руководство составляют его научный памятник.
Но в душе Владимира Валериановича жила и другая струя: его тянуло к более сложной жизненной деятельности. На празднике его 25-летнего юбилея в ответной речи он отметил, как казалось, не без горечи, это свое как бы отступничество от чистой науки. Зачем же горечь? . . Не главный ли наш долг дать выход, найти приложение (лишь бы общественно-полезное) всему тому, что вложила в нас природа? Первое полупрактическое дело Владимира Валериановича - это основание им русского журнала научной медицины. Несмотря на всю вложенную Владимиром Валериановичем энергию, оно разбилось частью о косность, а частью о бедность (материальную) нашей врачебной среды.
Затем Владимир Валерианович взял на себя труд устроить открывавшийся в Одессе медицинский факультет. Надо было добыть достаточные материальные средства (а до Государственной Думы это было очень и очень нелегко) и выполнить в высшей степени сложную строительную задачу; а затем следовал соответствующий подбор профессорского персонала. И то, и другое, и третье было достигнуто Владимиром Валериановичем вполне.
В последнее время Владимир Валерианович организовал Русский отдел на Международной гигиенической выставке в Дрездене. По всем отзывам, отдел этот по полноте и интересу непосредственно следовал за отделом хозяев выставки, и это должно быть признано за очень высокую оценку. Умер Владимир Валерианович среди приготовлений к Всероссийской гигиенической выставке. Все давало основание верить в ее полный, больше блестящий успех.
Разве все это - не служение тому же медицинскому делу, которому покойный посвятил себя с молодых лет? Удачное устройство нового рассадника медицинских сил в нашей, столь бедной медицинской помощью, родине - большая заслуга. А гигиеническая выставка? Ведь это благодатный посев в широкую человеческую массу доступных медицинских сведений из могущественного отдела медицины, предупредительной медицины.
Во всей жизни покойного отражаются следующие общие черты: Владимир Валерианович неизменно оставался на всех позициях жизни одним и тем же. А это - многостоящая черта между нами, которые так легко и недостойно меняемся в различных положениях и отношениях. Но поистине поразительны были в Владимире Валериановиче его доброта и отсутствие памяти зла. Вы сегодня могли притти с ним в очень крупное столкновение, а назавтра от этого не оставалось и следа, и вы получаете от него что-либо приятное или полезное, как будто между вами ровно ничего не произошло.
Наконец это был в высшей степени живой человек как в слове, так и на деле, можно бы сказать - почти суетливый. Сначала, при первом знакомстве, это производило даже иногда отрицательное впечатление; мы ведь так нетерпимы в отношении всякого особенного проявления личности. . . Но затем вы убеждались, что это - действительно только выражение неугомонной деловой энергии.
Дорогой товарищ! Ты принес в нашу жизнь свою частицу пользы и добра. Из этих частиц складывается великая основа и краса человеческого общежития - общественное благо, а потому спи спокойно, спи удовлетворенным. Из твоего последнего жизненного этапа, Института экспериментальной медицины, тебя провожает общая любовь... А нам, естественно, остается печаль утраты, столь неожиданной и преждевременной, достойного соработника в жизни. . .
Предисловие к русскому переводу книги Вильяма Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных»[178]
Физиологи, натуралисты вообще да и все образованные люди должны быть очень благодарны за появление этой книжки доктору-физиологу К. М. Быкову, сделавшему перевод ее с латинского подлинника.
Эта книжка есть одно из великих творений английского ума, английского ясновидения действительности. Триста лет тому назад (до точного юбилея книжки осталось 4 года - как бы хотелось дожить до этого!) среди глубокого мрака и трудно вообразимой сейчас путаницы, царивших в представлениях о деятельности животного и человеческого организмов, но освященных неприкосновенным авторитетом научного классического наследия, врач Вильям Гарвей подсмотрел одну из важнейших функций организма - кровообращение - и тем заложил фундамент новому отделу точного человеческого знания - физиологии животных. Таким образом, юбилей этой книжки будет вместе с тем и юбилеем этой науки. Читатель книжки имеет в ней перед собой высокий образец естественно-научного мышления: зоркое, не затуманенное предвзятостью наблюдение действительных явлений и сейчас же анализ, проверку наблюдаемых отношений простым, но вполне целесообразно рассчитанным опытом.