И сказал Господь Михаилу:
«Иди, будь в доме Авраама, увидишь ядущего его, ешь и пей с ним. Я вложу память смертную в сне Исааку на сердце ему».
Архистратиг вернулся к Аврааму и нашел великое пиршество.
И ел архистратиг и пил с Авраамом.
И когда окончилась вечеря, велел Авраам Исааку приготовить постель гостю. И возжег светильник и повел на покой гостя.
И вот когда после полночи, потрясшей вселенную великим священным ужасом, наступил час покоя всего живущего, встрепенулся Исаак от сна и с криком бросился к Аврааму.
— Отопри мне, отец! Ты жив еще? Еще не отняли тебя!
Авраам отпер дверь.
Исаак припал с плачем к отцу.
Заплакал и Авраам.
И архистратиг, видя плачущих Авраама и Исаака, начал плакать с ними, и падали слезы его, как огонь.
Вошла Сарра.
— Что такое? Дурные вести или Лот помер?
— Нет, Сарра, — сказал архистратиг, — я не принес дурных вестей о Лоте: Лот жив.
И поняла Сарра, не похожа речь архистратига.
И сказала Сарра Аврааму:
— Перестань плакать, или не разумеешь о госте? Зачем слезы, или не видишь, какой светит свет в нашем доме?
— Откуда ты знаешь, что этот человек от Бога?
Отвечала Сарра:
— Он один от тех трех, что отдыхали у нас под дубом, ты им заклал тельца.
— Правда, и я, омывая ноги, подумал: «Эти ноги я омывал тогда под дубом!»
И Авраам и Сарра смотрели на своего гостя.
И сказал Авраам архистратигу:
— Кто ты?
Архистратиг стал перед Авраамом.
— Я сын света, архистратиг сил небесных, Михаил.
И было видение тела его, как сапфир, а взор лица его, как хризолит, а волоса на голове его, как снег, и кидарь на голове его, как облак, и одеяние риз его, как багор, и жезл золот в руке его.
Авраам смотрел на гостя, дивился свету.
— Открой же, зачем ты пришел к нам?
— Пусть тебе скажет сын твой.
И сказал Исаак:
— О, что приснилось мне! Я видел столп посреди двора — солнце и месяц, как венец, на голове сияли моей. И вот велик муж сошел с небес, светящийся, как сам свет, взял солнце с головы моей, а лучи оставил у меня. Заплакал я: «Господи, не отнимай от меня света моего!» И сказал мне Господь: «Не плачь, я взял свет дому твоему, он пойдет от труда на покой, от низа вверх, от тесноты на простор, к свету от горькой тьмы». «Господи, бери и лучи с ним!» И сказал мне Господь: «Я возьму лучи, когда скончает семь тысяч лет, а тогда воскреснет всякая плоть!»
— Воистину, — стал архистратиг, — солнце, Исаак, отец твой, возьмется на небеса дух его, а тело останется на земле. Авраам, распорядись о доме своем, час грядет.
И сказал Авраам Михаилу:
— Если исход мой близок, хотелось бы еще в жизни сей прежде смерти взойти на небеса и видеть дела все, какие сотворил Господь на небеси и на земле.
Отвечал Михаил:
— Сам не могу я исполнить желания твоего. Я скажу Владыке, Богу всемогущему, и да будет воля его.
И взошел архистратиг на небеса.
И повелел Господь архистратигу:
«Вознеси Авраама и покажи ему все, и чего ни попросит, исполни, друг он мне».
Силою духа поднял архистратиг облако и на облаке понес Авраама за твердь на Окиан-реку.
И увидел Авраам двое врат: малые и великие, а между вратами на престоле мужа в сонме ангелов, то плачущего, то смеющегося.
— Кто это велик муж на престоле, ангелы окрест его, плачет и смеется, и плач его в семькрат больше смеха?
И сказал Михаил:
— Ты видишь тесные врата и другие врата широкие: тесные врата ведут в жизнь вечную, а широкие в пагубу, муж же, сидящий на престоле, Адам, первый человек. Богом ему назначено созерцать души, исходящие из телес. Когда видишь его смеющегося, разумей, видит он души, ведомые в рай, а когда видишь плачущим, разумей, видит он души, ведомые в пагубу, а что плач его заглушает смех, разумей, в семькрат больше душ идет в пагубу.
— И не может никто широкими вратами пройти в рай?
— Никто.
И воскликнул Авраам:
— Горе мне! Не пройти мне через тесные врата: телом велик я, а в такие разве дети пройдут?
— Не тужи, ты и все подобные тебе, вы войдете в них.
Смотрел Авраам и дивился.
И вот показалось: ангел Господен провожал семь тем душ и одну душу держал на руках. И вогнал ангел семь тем душ в широкие врата.
— Неужто все в пагубу? — удивился Авраам.
— Пойди и испытай, — сказал Михаил, — если найдешь достойную, выведи.
И повел архистратиг Авраама к широким вратам к душам погибельным.
Пытал Авраам о делах их и ни одной не нашел достойной.
А та душа, что держал ангел Господен в руках — грех ее был равен добродетели ее и не было ей места ни в раю, ни в пагубе — осталась душа обоюдная стоять между врат до последнего суда.
— Ангел Господен, провожавший семь тем душ, он и душу вынимает из тела? — спросил Авраам.
— Нет, смерть ведет душу на судное место.
— Покажи мне судное место, хочу видеть все.
И повел архистратиг Авраама к месту, где творили суд.
И слышно было, как чья-то душа вопияла в муках:
— Помилуй, помилуй меня!
Сказал судия:
— Как мне тебя помиловать? Ты сестру свою грешную не помиловала.
— Я не при чем, меня оклеветали, — брыкалась жестокая.
Сказал судия:
— Принесите записи.
И херувим принес книги — две книги.
А был там муж велик, имея на голове три венца — венец на венце, держал он в руке златую трость, а призвали его свидетельствовать.
Сказал судия:
— Обличи грехи сей жестокой души.
И разгнув книги и поискав грехи души той, отвечал:
— О, жестокая, говоришь, оклеветали тебя? Не ты ли во лжи и лести прожила жизнь свою? Где милости, сотворенные тобой? Кого ты утешила? С кем радовалась, с кем ты печалилась? Никого не пожалела — ни единого от несчастных в горьком мире сем.
И грех за грехом стал обличать, какие совершила душа, и в какой час.
— Горе, горе мне! — вопияла жестокая, — вижу, ничего не забывается.
А два гневных демона, слуги судные, взяли душу и мучили.
— Кто судия и кто свидетельствует?
— Судия — Авель, а свидетельствует Енох, учитель небесный и книгочий праведный. Поставил его Господь записывать беззакония и правду каждому.
— А может ли Енох по жалости душу выгородить?
— Невозможное! Не от себя Енох свидетельствует, Господь свидетельствует. Взмолился Енох к Богу: «Не могу душам свидетельствовать, да никому не буду в тягость!» И сказал Господь: «Повелеваю тебе, пиши грехи в книги и да обличится всякая душа делами своими и получит по делам своим!»
И облак понес Авраама с места судного на твердь.
Посмотрел Авраам на землю и как ясно ему скрытое там от глаз человеческих и какая ложь, и какое предательство, и какой обман, какая низость душевная, нищета духа и бессовестье, все увидел он по всем земным концам.
Он увидел обманщика: клялся человек человеку, чтобы обольстив сердце клятвою, зло надругаться над сердцем уверенным.
— Да снидет огнь, — воскликнул Авраам, — и изожжет его!
И сошел огнь.
И увидел Авраам клеветника: хотел человек выгородить подлость свою и валил вину на невиновного.
— Да разверзнется земля, — воскликнул Авраам, — и поглотит его!
И потряслась земля.
И увидел Авраам человека лукавого, вышедшего на торжище обольщать словом души малых сих.
— Зверь пустынный, — воскликнул Авраам, — приди, растерзай его!
И прибежал зверь пустынный и растерзал обольстителя.
И другие беззакония и первое — бессовестность, недуманье, безжалостность, черствость сердца, подлость человеческую Авраам нещадно карал.
И видя Господь, что, мало видя, погубил Авраам в гневе немало из живущего на земле в горестном веке сем, воззвал к архистратигу:
«Верни Авраама на землю, погубит он живую тварь. Не он создал, не ему и карать. Аз долготерпелив, щажу создание мое и воздаю всякому по судьбе его».
И по слову Господню вернул архистратиг Авраама на трудную землю.
И когда наступил последний час, последние минуты жизни, сказал Господь архистратигу:
«Укрась смерть беспощадную, пошли ее прекрасной к другу моему, да не устрашит его, а будет нежна, как мать!
И исполнил архистратиг повеленное: цветом моря и вечерней зари нарядил Михаил разлучницу, вдохнул в ее гробную грудь свежесть росных полей, пролил липовый мед в ее гиблый яд.
И она, горестная, она в неземной красе, в венке из пестрых цветов полей родных, стала перед другом Божиим, нежна, как мать.
Авраам поднялся в тревоге.
— Кто ты?
И смутился дух в нем.
— Я не для всех прихожу такая, — сказала смерть.
— Откуда венок у тебя — поля мои родимые!
— Нет никого изгнилее меня! — шептала смерть.
Она все ближе подходила к другу Божию.
Все ближе подходила последняя земная минута жизни Авраама.
— Открой же, кто ты?
— Аз есмь гроб, аз есмь плач, аз есмь пагуба.
— Имя твое?
Авраам опустился на землю.
Последние силы жизни покидали его.
— А перед другими какая ты? — спросил Авраам, он с болью раскрыл глаза и смотрел в лицо смерти: больно было смотреть глазам.
— Му — у — у — ча — аю! — ощерилась разлучница и венок полевой упал к ногам.
Авраам простер руки —
А смерть, как пустынный вихрь, столбом закрутилась над ним.
— Дела человека сплетают венец мне, в том венце я и явлюсь.
И цвет моря и заря вечерняя развеялись.
И зашипела голова змеевая.
— Я, как змея, я жалю и душу, пока не за-а-му-ча-аю!
И вдруг ножи сверкнули на месте головы.
— Я режу, терзаю, пока не за — аму — ча — аю!
И пламя выпыхнуло из оскаленного рта и языками, как венец, оплело пустую кость.
— Я палю, я жгу, пока не за-аму-ча-аю!
Авраам на один миг открыл глаза: венок из пестрых цветов — поля родимые! лежал на голове разлучницы. И нежные руки закрыли ему усталые его глаза.
— Из всей твари, созданной Богом, я не нашла подобного тебе ни в ангелах, ни в архангелах, ни в началах, ни во властях, ни в престолах. И во всех живущих на земле и в водах нет подобного тебе. А когда ты появился на Божий свет, воссияла на востоке звез