Два года прошло, сбыл Аника Ванюшку, кажется, теперь чего ему бояться? А сердце непокойно: ест ли, пьет, Ванюшка из памяти не выходит, так и видится ему баня, на бане надпись:
«Рожаница лежала Наталья Котова, родила мальчика — этому мальчику Аникиным добром и казной владеть».
И во сне Ванюшка снится. Ой, как страшно: стоит перед ним, как живой, ничего не скажет, только смотрит неотступно, как судьба безотступна.
«Рядит судьба человеку долю, судьбы конем не объедешь!».
— Вот что, старуха, поеду—ка я в монастырь проведать, не убег ли Ванюшка?
Собрался Аника и поехал, повез монахам угощенье.
— Ну, что, как Иван?
— Жив, живет хорошо, в монахи постригаем.
— Что вы говорите: в монахи? — у Аники от радости дух захватило.
Тут подскочили к Анике, высаживать его пустились из коляски.
— Ах, — говорит Аника, — беда какая: деньги-то я дома забыл. Отпустите Ивана с письмом, пусть он сходит домой, а я у вас погощу.
Ну, монахи, что угодно, известно: для богатого да щедрого на голове пойдешь, — притащили и бумаги и конвертов.
И написал Аника старухе: как будет Иван домой, послала б его в лес, а след за ним Шалапуту, чтобы там его и кончил.
Запечатал письмо, подал Ивану.
— Снеси старухе, передай в руки, никому не показывай!
С письмом Аникиным пошел из монастыря Иван. Идет леском. Задумался. Роботко что-то. Глядь, старичок навстречу.
Ласково посмотрел старичок.
— А, здорово, Аникин приемыш!
— Какой я Аникин приемыш, я — монах.
— А покажи, что несешь?
— Письмо.
— Дай, покажи.
— Да как я покажу? Аника не велел.
— Да дай же, говорю тебе.
Да так строго и праведно смотрит — это Никола был Угодник, печальник о всех гонимых.
Иван письмо ему и подал.
Разорвал старик письмо.
— Вот, не давал, а тут бы тебе смерть была! — сам отошел в сторону, стал у сосны.
Иван уж и смотреть боится.
— На тебе письмо, иди с Богом.
И пошел Иван, понес старухе письмо не Аникино, а Николино.
Пришел в дом Аникин, подал старухе письмо. А в письме будто пишет Аника, чтобы, не дожидаясь света, шла б к попу да просила б попа обвенчать дочку с Иваном до света.
Схватилась старуха, вывела дочку, благословила Ивана с Софьей.
А сама к попу. Поп было уперся: так скоро! Ну, она ему волю Аникину сказала, поп и размякнул.
Известно, для богатого да щедрого все можно, — до света Ивана с Софьей обвенчали.
И живут молодые день и другой и третий, полюбили друг друга, дней не замечают.
А Анике не терпится, хоть бы узнать поскорей, прикончил ли Шалапут Ивана? Прожил Аника в монастыре три дня, отблагодарил монахов — деньги-то при нем были — и домой поехал.
Весел Аника: теперь уж окончательно развязался — лежит Иван где под кустом в лесу, мертвого едят его звери.
Смешно Анике, смеется, — вот она, судьба-то!
— Я — Аника!
Доехал до ворот, да к дверям.
— Я — Аника!
Распахнул дверь, а на пороге Иван с Софьей под руку, а за ними старуха.
У Аники в глазах помутилось: как стоял, так и остался.
Вот она, судьба-то!
Едва отошел, присел на лавку.
— Что ты наделала, старуха!
— Твоя воля, Аника.
— Да я ж его велел в лес завести Шалапуте.
Старуха — письмо: «обвенчать дочку с Иваном до света».
Его рука, сам и писал, сам и подписывал.
Ничего понять не может Аника. Уж не снится ль ему, или он ума решился?
— Я — Аника! — вскочил Аника, да опять на лавку и повалился.
А когда очнулся, призвал Ивана. И рассказал ему Иван о старике чудном.
— Никто, как Никола Угодник.
Не может Аника помириться, нет, сам он спросит Николу, так это или обманывают его? И посылает Ивана: пусть идет, отыщет Николу и попросит для него письмо — хочет Аника видеть Угодника.
Помолился Иван Николе.
Ранним утром простился с женою и отправился в путь: пусть Никола будет ему водитель.
Шел Иван путем—дорогой — близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, доходит до речки. На речке перевоз: сидит в лодке девица, почернела вся под ветром, сидит, держит весла.
— Перевези меня, красавица! — крикнул Иван.
— А куда пошел, Аникин приемыш?
— А иду я к Николе. Не знаю, найду ли?
— Найдешь, найдешь, Ванюша, перевезу тебя на тот берег, пойдешь берегом, выйдешь в лесок и будет направо избушка, тут и увидишь.
Сел Иван в лодку. Перевезла его девица.
— Послушай, Ванюша, как будешь ты у Николы, спроси, сделай милость, долго ли мне перевозить еще, ой, устала! ни стать мне и рук не разомкну.
Пообещал Иван — он не забудет, спросит Угодника о сроке, — и пошел, как указала девица. И по тропочке дошел до избушки, а там сидит старичок тот самый, что в лесу стрелся.
— Далеко ль ты, Аникин приемыш, пошел?
— Николу Угодника ищу.
— Самый я и есть Никола. Что тебе, Ванюша, нужно?
— Аника послал к тебе: просит письмо от себя, хочет спросить у тебя. Мне не верит.
— Ну, что ж, напишу, да чтобы скорее сам приходил.
И написал Угодник письмо Анике.
Взял Иван письмо, стал прощаться.
— Да вот еще что: перевозила меня девица, почернела под ветром, заказала спросить у тебя, долго ли ей перевозить еще, устала она, ни стать ей и рук не разожмет.
— А скажи ей Ванюша: как придет Аника, и станет она со скамейки и руки отстанут от весел. Да скажи ей, будет перевозить Анику, чтобы сказала: Аника, мол, богатый, погреби сам, я отдохну малость.
Попрощался Иван с Николой, тропочкой вышел к берегу, а там уж девица ждет. Сел Иван в лодку.
— Ну, что, Ванюша, когда мне срок?
Он ей все, — все слова Николины.
— Скоро будешь свободна.
Поблагодарила девица — черна от ветра.
— Спасибо тебе, Ванюша, дай тебе Бог счастья.
Вернулся Иван домой, подает письмо Анике.
Обрадел Аника: сам Никола Угодник письмо ему написал, велит к себе ехать.
— Я — Аника! — кричал Аника, — старуха, пеки пироги, суши сухарьки! Меня сам Никола Угодник приказывает.
Рассказал Иван Анике путь—дорогу до Николы, и пошел Аника, понес мешок с пирогами да с сухарьками. Дошел до речки. На речке перевоз. Он в лодку.
— Аника богатый, погреби сам, я отдохну малость! — сказала девица и тотчас поднялась со скамейки и руки отошли от весел.
Аника сел на ее место. И как сел, точно влип, и руки приросли к веслам.
Доехали до берега. Встала девица, да на берег.
А Аника хочет подняться, и не может.
— Ты куда, девка?
— Я тридцать лет перевозила, устала, теперь ты перевози свой век, мне будет.
И пошла, не оглянулась.
Аника порвался, порвался, нет, не может стать, и рук не оторвешь от весел. И остался свой век тут жить.
А Иван с Софьей зажили богато: все добро, вся казна Аникина перешла Ивану — нареченная доля.
НИКОЛА-НОЧЛЕЖНИК{*}
Нищего накормит, напоит, а ночевать не просись, нипочем не пустит, — богатый мужик Егорычев. Всех ко вдове отправлял беднеющей, к Адриановне.
А приходит в вечеру гость незванный — Никола Угодник. Стучит к богачу. Пустили нищего. Поужинал старичок, да на лежанку.
— Нет, брат, погоди, — говорит хозяин, — у нас этак не водится! Иди к Адриановне, там тебе ночлег.
А старичок забрался на лежанку.
— Мне, — говорит, — и тут хорошо.
И заснул.
И, как ни будили, ничего не поделают. Ну, хоть силком стаскивай. Так и отступились.
Поутру поднялся старичок и пошел. И весь день проходил, а к вечеру опять стучится.
Пустили. Поужинал и опять к лежанке.
— Нет, уж! — забранилась старуха, — моду нашел! Сказано: иди к Адриановне, там ночлег.
А старичок и ухом не ведет, забрался на лежанку.
— Мне, — говорит, — и тут хорошо.
Да только и слышали, — спит.
Обозлилась старуха: расквилил ее нищий.
— Уж погоди, явишься ужотка, полетишь за дверь!
Проспал старичок ночь, вышел, день по дворам околачивался, а ввечеру к Егорычеву — гость незванный.
Отказать совестно. Уломал хозяин старуху. Пустили. Только старуха не дура, стала у лежанки: подступись—ка!
Поужинал старичок, да к лежанке, на старуху и наперся.
— Иди к Адриановне, — заорала старуха, — говорю тебе: у нее ночлег.
А старичок изловчился, да через старуху и махнул на лежанку.
— Мне и тут хорошо!
Заснул старичок.
И уж глодала ж старуха хозяина всю-то ночь.
— Нипочем не пущу. И не проси. Или сама сбегу. Попомнишь тогда. Нашел приятеля.
Поутру поднялся старичок.
— Ну, — говорит, — Зиновей Григорьич, я у тебя загостился. Приходи же ты ко мне в гости.
А старуха усмехается.
— Мало, — говорит, — к нищему ходят в гости.
— Ну, что ты, Никифоровна, чем богат, тем и рад. Может, я попотчую и хорошохонько.
Попрощался старичок и пошел.
День за днем успокоил старуху. И позабыли б о нищем старичке: мало ли их всяких у Егорычева кормится. И вдруг прибегает конь под окно, на седле письмо. Распечатал хозяин, диву дался.
— От кого это тебе?
— А помнишь, старуха, ночлежник-то нищий старичок, в гости зовет!
— Что ж, поезжай, погости! — усмехнулась старуха, — долго-то больно не загостись! — усмехается.
Конь ждет под окном. Хозяин сел на коня и поехал.
И привез его конь к дому, — большой дом, богатый.
Встречает тот нищий старичок.
— А, — говорит, — Григорьич, пожаловал!
И стал его угощать: от роду такого кушанья не едал Егорычев. А после угощения на отдых: завел старичок в комнату, да на ключ, одного и оставил.
А в комнате ни стула, ни постели, пусто. И такой холодина, всю ночь продрожал несчастный.
— Околею я тут без покаяния!
Показалась ему ночь за год.
Наутро выпустил его старичок и опять в тепло, и опять за угощенье — пей, ешь, чего душенька взнимет, всего довольно. И ничего-то не убывает.