Никакого корабля. И он принялся рубить деревья: из бревен сделает плот и пустит на воду.
Лев гонялся за зверем. Ждать — пождать, нету. Брунцвик стал на плот, отпихнулся и плывет — лев тащит вепря и как увидел, плывет, бросился в море, да лапами за плот, а влезть не может. Брунцвик помог, и чуть было оба и с плотом вверх тормашками не угодили на дно.
Ночью на море холодно и чтобы согреться, лев положит голову на колени Брунцвику — да такого отопления не сыщешь.
Плыли они среди черных гор и вдруг глаза им ожгло, такой был яркий блеск по пути. И когда плот поравнялся с блестящей горой, Брунцвик ударил мечом и отшиб кусок — светящийся камень скатился на плот.
«Гора Коровий кулуб», вспомнил Брунцвик из рассказов Балада, и Балада он вспомнил: где-то странствует и жив ли?
А лев помалкивает, камень в лапах зажал, нюхает и удивляется: самоцвет!
А за Коровьей горой открылся город: набережная горела в самоцветах. Дома с перебросами и перекидами — воздушные сады. Все располагало на отдых и развлечение.
Брунцвика со львом, не спрашивая, пропустили в город.
Свободно проходил он со львом улицами, засматриваясь на диковинки. Но, когда проник во дворец и увидел короля и королевскую свиту, взяла его оторопь.
Король Алем в рост — горный волот, четыре пары глаз: зеленые спереди — озимый цвет и под теменем голубой бирюзы; руки рябиновая кисть и на каждой пятерне по десять, гнутых серпами, пальцев.
А стража: одноглазые, одноногие, рогатые, двуголовые, песьи, лисьи, свиные и пестрые. Лай, урч, шум, зук, помело.
Брунцвик хотел было на попятный и стал пятиться к выходу, но король заметил его и зыкнул. И вся челядь замолкла.
«Брунцвик! сказал Алем, я знаю твое имя и имя твоего отца. Волею ты пришел или нуждою?»
«Волею», ответил Брунцвик.
«Так будем жить в дружбе. Я пропущу тебя через железные ворота в твою землю, освободи мою дочь, мою единственную Африку. Ее похитил змей и живет она у змея на острове Арапии — пустынное море, куда корабли не заходят, а живут одни змеи».
«Ты знаешь мое имя и имя моего отца, меня не пугает что говоришь о своей дочери. Обещай пропустить меня через железные ворота и я добуду тебе твою дочь».
«Даю верное слово!» сказал король.
Три дня угощают Брунцвика. Уж и в душу не лезет, а все подваливают, и все такое невиданное, какой-то мармелад финиковый, но очень вкусное. И льва не забывают, что говорить, льва окормили подсолнухами. И пришлось отложить поездку.
Брунцвик велел снарядить корабль, взял запасов на полгода, погрузил льва, и с провожатыми отплыл на остров Арапию.
Дорога без приключений, только очень пить хотелось и отпаивались лимоном, да мало действует: теплый, а льда, по тем местам, не достать ни за какие деньги. Кое-как добрались до Арапии.
Брунцвик сошел с корабля, привязал канатом к цепной тумбе и со львом направился к воротам. Тут и начались передряги.
Трое ворот, три заставы.
У первых ворот на серебряных цепях два зверя: с лица человек, туловище коня, а хвост свинячий — «манитрусы».
Они поднялись и встряхнулись и весь город содрогнулся. Не будь льва, мечом не одолеть было.
Покончив с манитрусами, идут дальше.
У вторых ворот их встречают два зверя: остророгие «кляты». Бьются кляты одним рогом, а другой на хребте лежит и когда рог ему сломишь, пустит в ход хребтовый и тут только держись, раненый беспощаден; и каковы они на земле, таковы и на воде сильны.
И опять лев, его зубы колки и пырее рога, и этих зверей посшибал Брунцвик.
Третьи ворота.
Два страшные зверя — «нимфодоры»: по шерсти медведь, зубы коня, рога копытчика, а челюсти — не одного, двух схапнет, не поморщится, нимфодоров все звери боятся.
Не без труда проскочили и эти ворота и попали в город.
Улицы украшены, не Прага, а и на Москве такого не увидишь и повсюду золото и серебро, горы навалены золотые и серебряные.
И когда Брунцвик вошел во дворец и проник в королевские палаты, его встретила Африка.
Все в ней было величественно, в во́лота отца, и поверх платья поясом до полу два змеиные хвоста: на рудом ярь.
— Кто ты и откуда пришел и как твое имя?
«Я, Брунцвик, королевич чешской земли, меня послал за тобой твой отец король Алем».
Она удивилась:
— Как ты сюда попал, разве звери спят?
«И долго будут спать».
— Так беги скорей, пока не проснулись. А отцу скажи, что я здорова.
«Быть мне живу или умереть, хорошо ли будет или худо, но без тебя я не уйду».
Она внимательно посмотрела на него.
— Правда? и поцеловала его.
Брунцвик почувствовал, как будто чем-то приторно-сладким, она помазала его по губам. «Змеиный поцелуй!» подумал он, и погладил ее.
— Я дам тебе перстень, сказала она, отвечая ему, этот перстень — сила — бесстрашный, наденешь и не будет у тебя никакого страху. Но как ты хочешь вывести меня? Посмотри, я опоясана двумя заклятыми гадовыми хвостами. Всякий день он меняет их. От темной зари до рассвета он лежит со мной — его тело скользкое и горячо. Нет, беги, плохо будет.
И ему показалось, змеиные хвосты шевелятся, и стало страшно.
— Надень перстень!
И сама она горячий и влажный надела ему на палец. И сладкий яд он почувствовал на своих губах.
— Держись! крикнула она, твой час!
И что тут поднялось — зашатался пол и все передвинулось, буря ли, свист ли, все вместе — ползло, и падало с потолка, змеясь. И сквозь слекот и шлеп угрожающие дьявольские голоса.
И показался трехглавый змей-дракон.
Брунцвик взглянул, да это тот самый! — и змей узнал его.
«По твоей милости, воскликнул он, я трехглавый, а теперь покатится твоя башка. А вот и старый знакомый! И жалом змей показал на льва, этой матрешке без гривы бегать».
И он дыхнул огнем.
Но Брунцвик не дрогнул. И выхватив меч, метко ударил и с маху две головы счистил, а лев поднялся на задние лапы и, вскоча, задушил змея.
С Африкой вернулся Брунцвик к королю Алему. У Железных ворот встретил их король. И не знай, кому больше радовались: Африке, Брунцвику, льву.
Лев чего-то подозрительно забегал вперед и все обнюхивал.
«Хотим дочь нашу Африку дать тебе в жены!» сказал король.
И, не дожидаясь согласия, благословил Брунцвика и Африку всей своей десятилапой пятерней.
А у Брунцвика одно на уме: слово короля — пропустить через Железные ворота домой. Пробовал заговаривать, да у Алема один ответ: «погости, успеется!»
Подбиралась Африка к бесстрашному перстню: «у нее будет сохраннее». Но Брунцвик запрятал его в задний карман с «видом на жительство» и сговорной грамотой.
Лев сказать не может, но чего-то беспокоится, из комнаты на двор не погонишь, все около Брунцвика и в глаза засматривает.
Ее поцелуй медовый, ее втягивающий мура́шечий подмах, но что странно: почему она никогда не снимет пояс — змеиные хвосты? И даже на ночь? Она говорит: «украшение».
«Разве тебе это мешает? Ведь и ты не расстаешься со своим мечом».
Ночью он вышел из спальни и попал не в тот чулан. Чулан оказался пустой и только в углу под тяжелой паутиной старинный меч. И не раздумывая вложил он его в свои ножны, а свой меч поставил на его место. Вернулся и лег. Думает, что бы это значило — непростой меч?
Африка проснулась.
«Какой это меч в чулане?» спросил он.
Она повернулась к нему змеиными хвостами и не отозвалась. А как увидела, что он спит, сейчас же в чулан — и заперла на двенадцать замков.
Наутро Африка говорит:
«Ты поминал со сна о мече, тебе он приснился. Я знаю, о чем ты говоришь, но тот чулан за двенадцатью замками».
— А что же это за меч?
«Меч-самосек».
— Самосек?
«Не всякому он в руки дается, надо его заслужить».
— Какой же заслугой?
«Подвигом», сказала Африка.
— Я тебя освободил от змея, почему бы мне не владеть мечом?
«Освободил меня не ты, а твой лев: льву меч ни к чему. Ты от меня не уйдешь: моя любовь — бесстрашный перстень и беспощадней меча».
И когда Брунцвик это услышал, он понял свой приговор: живым ему не вернуться. Он обнажил волшебный меч и только подумал, как на его глазах невидимая рука подняла меч на воздух — и голова Африки молча упала с плеч.
И он видит, как ее змеиный пояс распался и поползли, налитые кровью, змеи.
С мечом выскочил Брунцвик из спальни и, не помня себя, к королю.
Король уже поднялся и перед зеркалом над ним трудились его чу́лые слуги: какой-то одноногий, жерляня и дуя, красил его узловатую и растопыренную пятерню, а псоголовый, подвывая, промывал розовой водой теменной бирюзовый глаз.
«Управиться с королем и уйти!»
Это решающее единственное желание свободы подняло волшебный меч — и огромная голова волота, не мы́кнув, бацнулась об пол.
Брунцвик видел как королевская челядь, изумясь вытянулась рогом и беспомощно воет.
Под вой вышел он из дворца: на его пальце бесстрашный перстень, в руке меч-самосек — кто его остановит?
Лев неотступно следовал за ним.
Свободно прошли они через весь город. И распахнулись Железные ворота — путь чист.
Плывите! — Плывут. Но куда? — а море безмолвно.
Издалека музыкой манит остров.
«Не попытать ли счастья? — думает Брунцвик, — спрошу путь в Прагу».
И направил корабль к берегу — что за чудеса! весь берег танцует: танец, подымаясь с земли, стаей вьется над морем.
«Остров Трипатрита, — вспоминается Брунцвику, — вечное веселье».
И когда ступил он на берег, береговые с криком подплясывая, окружили его.
«Брунцвик! Победитель! как ты сюда попал? Ты будешь танцевать с нами».
И какой-то закорютчатоно́гой схватил его за руку и крепко сжал, припаивая. Со львом было проще: ему навязали на хвост погремушку и он, дымчатым сибирским котом, закружился.
Брунцвик знает: стоит только поддаться, и ничем уж не остановишь — нога в плясе безответственна. А высвободить руку не может. Кое-как левой вытянул меч — подумал — и видит: заковырчатоногой без головы сам собой волчком вертится и все круче, отдаляясь.