Демонской силой Он отвел глаза человекам и всей подлунной, погрузил души их в бесовский сон, и темный бесной сон сковал вселенную ужасными видениями.
Вскликнулись, взбросились бесы, совлекли со Христа плащаницу, разделили пречистое тело: плоть — земле, кровь — огню, кости — камню, дыхание — ветру, глаза — цветам, жилы — траве, помыслы — облакам, пот — росе, слезы — соленому морю, и, развеяв благовонные масти, растлили останки. Звучало, бучило злое море дьяволов. Кишели, тешились ехидные, свирепые — сила несметная из темных ям — шелудяки, поползни, боробрющи, уродье, горбоногие и творили беззаконство, топча и лягая, насильничая и надругиваясь.
Куски бездушного мяса, прогноившись, смрадом наполнили гроб.
И вот в полночь с шумом открылось все небо, и воспылало над землею ярое солнце, какого никогда не бывало.
Выволокли демоны тело Христово из нового гроба и, убрав Его в дорогие царские одежды, вознесли на высочайшую гору на престол славы.
И там на вершине у подножия престола встал Сатанаил и, указуя народам подлунной — всем бывшим и грядущим в веках — на ужасный труп в царской одежде, возвестил громким голосом:
— Се Царь ваш!
А с престола на метущиеся волны голов и простертые руки смотрели оловянные огромные очи бездушного разложившегося тела. И в ярком свете — в этот внезапный ясный день, яснее и светлее всех дней, видно было, как распадались составы, и под одеждой колебалось затхнувшее мясо и, вместо ответа на мольбы и вопли, лебедями гоготала забродившая гниль раздувшейся утробы.
Отчаяние стягивало пространства и казалось, мера земле — четыре шага.
Из страны в страну, из земли в землю, выметывая раздолья, сквозь поля и луга, по городам, прорезая толпы всех времен и народов и царств, неслась на борзых конях колесница, и в колеснице — скелет в терновом венце.
— Се Царь ваш!
И замглились светлые одежды народов, смех перелился в плач, падали люди, умирая друг с другом, и охватившись брат с братом, и дитя умирало на коленях матери, а мать охватившись с дочерью.
От крика и стенания погнулась земля, расселись неплодные камни, разверзлись великие пропасти, и восплакалось море, и реки, и вся глубина и преисподняя.
Тогда высоко, в удольнем месте над ярым солнцем, в ярких лучах последним обетованием возник на небеси Крест, а на Кресте пригвожден безобразный истерзанный труп.
Восседая на крыльях ветряных, Сатанаил дунул в Крест — и Крест с трупом обратились в прах.
— Се Царь ваш!
И не осталось вольного воздуха, иссякли источники, деревья от смрада сбросили листья, солнце померкло, и злоба изъела земную кору.
Так два дня, две ночи безумствовал Сатанаил, вселяясь на сердца, на тайные, зажигая мятеж, отравляя сердца отчаянием.
Жестокий сумрак безлунный безмолвием облек город. Мертвые бродили по дворам, стучались в двери и, как в дни мора, люди не смели выходить из домов, а на безлюдных улицах являлись всадники, и лица их не были видны, и кони их не были видны, лишь мелькали копыта коней. И по безлюдью с пустынной Голгофы от Креста разносился по миру плач Богородицы.
Сердце у матери ужаснуло, — трепещется, голова вкруг обходит, язык мешается, и очима не можно ей на свет глядеть.
— Встань, проснись, вскинь свои очи, промолви... Крепко спишь, не проснешься. Ты скрепил свое сердце крепче горючего камня, нигде тебя не завижу... Трудно мне — возьми меня!
А рядом с Богородицей на Палач-горе Голгофской, поклонив ко Кресту голову — молодая жена, и до рассвета третьего дня, как встать заре и взойти воскресшему солнцу и Ангелу явиться отвалить от гроба камень — настать Христову дню — Пасхе, Она не отходила от Креста — неутолимая Смерть прекрасная.
— Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое!
ПРИМЕЧАНИЯ{*}
Повесть состоит из рождественской колядки и вертепа: пляс Иродиады. В Сибири есть обычай колядовать с вертепом: сначала колядуют, потом представляют «Пляс Иродиады». Так и эта повесть. Начинается она колядкой про Рождество Христово, поклонение волхвов, избиение младенцев. Хор подхватывает колядским припевом: «Белые цветы». Затем открывается вертеп. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада пляшет. Занавес опускается. Снова выступают колядовщики: рассказывается об усекновении головы Ивана Крестителя. Хор подхватывает колядским припевом: «Белые цветы!» Занавес подымается: несут голову Ивана Крестителя. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада выкалывает Ивану Крестителю глаза и намеревается поцеловать голову. Голова оживает. Все рушится. Музыка играет. Вертепщик рассказывает злополучный исход повести Иродиадиной.
Устройство вертепа: прямоугольный ящик в ширину, глубину и высоту по аршину с чем-нибудь. Передняя стенка открывается и опускается вниз во время представления. Верх сведен конем с резьбой. Снаружи лубочные картинки; тут подходящи «возрасты человеческой жизни». Внутренность богатая. Стены и потолок оклеены золотой и серебряной бумагой. По бокам и вверху подвешены разноцветные фонарики для освещения сцены. Пол покрыт черным мхом, чтобы скрыть движения кукол на проволоках. У задней стены, посередине, стоит разукрашенный трон царя Ирода со ступеньками. Около трона по сторонам воины в полном вооружении. В правом углу от зрителя сделан вертеп с новорожденным Младенцем и над ним повешена воссиявшая звезда Когда приходит время всему провалиться, вертеп с Младенцем закрывается занавеской. В правом и левом боку прорезано по двери, в которые под конец влетает ведьма с сестрами и наползают черви.
Когда ведьмы пляшут, а черви едят царя Ирода, для пущего страха можно пустить Черта: он обшит черной овчиной; рот, нос, глаза и уши красные; при рогах и при хвосте.
Красная кумачная занавеска закрывает представление.
Время вертепного действа — навечерие новолетия — щедрая кутья Васильева вечера, когда, как говорит поверье, счастье разливается по свету.
Приурочение усекновения главы Ивана Крестителя к святкам допустимо поверьями и народными обычаями. Известны два Ивана: летний (24 июня) и зимний (27 декабря) — последний хоть и не Креститель, а Богослов, но на это не смотрят. Оба Ивана приходятся на повороты солнца — важные переломы народного земледельческого года: 24 июня (Рождество Ивана Крестителя) — купальские огни, 27 декабря (Иван зимний) — рождественские огни.
Правда, настоящее усекновение главы (29 августа) держится крепко, но это день постный, проходит келейно и скучно, с него взять нечего. К этому же времени к концу святок подходит празднование памяти избиения младенцев (28, 29 декабря). Кроме того, празднование Рождества и Крещения до IV века совпадало. Это могло иметь свои влияния. Крещение Иисуса Христа многими было понято совсем не по Евангелию: крестился Иисус Христос младенцем, крестила Его Богородица, кумом был Иван Креститель. В одной малорусской колядке купает — крестит Христа Богородица, пеленает в шелковые пеленки; в болгарской: Богородица просит Николу окрестить Сына, но Никола отказывается, посылает Ее к Ивану.
Действующие лица: Царь Ирод и дочь его Иродиада. Царь Ирод козар (жид, жидовин). Он живет на черной горе в белых теремах. Ирод — один, другого никакого Ирода не было: он и младенцев перебил, он и голову Ивану Крестителю посек, его живьем и черви съели. Иродиада не дочь Аристовула, сына Ирода Великого, не племянница Ирода Антипы, а родная дочь царя Ирода. Про Саломию ничего не говорится, апокриф такой не знает.
Пьют и едят в Иродовом дворце по-русскому. Обычаи в корне «русские»; не русские — западные вводятся для выделения Иродовой поганости — чужеземства: присутствие, например, византийских удонош (фаллофоры), немецких «мартынов» и т. д. Иродиада — панна: и за красоту панна и за свою «поганость». Царевны в святцах поминаются, царевны — русские; пускай же будет панна — царевна.
Сказание об обращении Иродиады в вихорь послужило основанием других сказаний о дочерях Иродовых — трясавицах.
Стр. 5. «Белогрудая птица» — символ Богородицы.
Стр. 5. «Семьдесят две страны» — символическое число стран земли. В одной старонемецкой песне шпильманского пошиба говорится: «Nu sage mir meister Trougemunt, zwei und sibenzec lant diu sint dir kund»... и т. д.
Тоже упоминается и в «Бѣсѣде трех Святителей»: «Колко острововъ великихъ? — Семьдесятъ и двѣ, а языковъ разныхъ толко же, а рыбъ разныхъ толко же, а птицъ разныхъ толко же, а деревъ разныхъ толко же»... и т. д. (См. также поэмы о короле Ротере и об Ортните).
Стр. 5. «Волхвы отошли иным путем в страну свою персидскую». В «Сказании Афродитиана о чуде в Персиде» рассказывается, как персидские волхвы ходили на поклонение; они не только поклонились Младенцу и принесли дары Ему, но умудрились сделать изображение Христа и Богородицы. Ими же записана на золотые листы история Рождества; листы хранятся в кумирнице. См. П. Е. Щеголев: Очерки истории отреченной литературы. Сказание Афродитиана. СПБ. 1899—1900. Изв. Отдел. Рус. яз. и Словес. Имп. Акад. Наук.
Стр. 6. «Корочун». Древн. рус. карачун, корочун, корочюн; малорус. керечун; происходит от «крачити», «крак» — шаг, нога. Олицетворение навечерия Рождества. Древн. рус. название Солноворота — 12 декабря, Филипповок — 15 ноября по 24 декабря.
Когда пришло время рожать Богородице, никто не приютил Ее, один старик Корочун приютил Ее. За это румынская колядка отводит Корочуну (Кречуну) высокое место на том свете: старый купается вместе с Иваном Крестителем в реке Крещения Иордане; в ней купается и сам Господь Бог, только повыше; в ней купаются и святые угодники, только уж пониже. Купается Корочун, моется, в белую одежду облекается, миром помазуется.
В великорусских говорах Корочун — злой дух, смерть, нечто враждебное Рождеству. См. А. Ремизов: Посолонь. М. 1907. Изд. «Золотого руна».
Стр. 6. «Конь подъел под Младенцем сено». В хлеву у Корочуна водились кони. Проголодался ли конь или так дурковатый какой, озорства ли ради, только взял да и съел все сено в яслях под Младенцем. Вот почему на постную кутью в Рождественский сочельник сено, которым покрывают стол, не следует давать коням, волам же быкам можно. См. Крачковский: Быт русского селянина. Драгоманов: Малорусские народн. предания и рассказы. П. П. Чубинский: Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край. 1872—1878.