Человек разговаривает как можно проще с публикой; с другим человеком, с глазу на глаз он разговаривает сложнее; и уже совсем сложно — с самим собой.
Поэт в лачуге, — покой.
И не с «натуры», а с тишины… — и отчаяния, подобного слепящей «невидимости».
И глядя на сосны……. — сердце — все медленнее — по небу.
Словно высох источник, начинающий — Волгу… — так, мелос умирает — в поэзии (и без чего-то, подобного «сердцу», будет — народ).
Несколько соломинок — по ветру, этого достаточно — для утешения-и-счастья — от мира.
И всюду ходит по Земле Он, — N. убийц.
Терпеливо стать «конченым», — продолжать трудиться, приняв это «качество».
Лечебница души моей, — лес.
И снова алее закатный свет — на кланяющейся голове.
|июнь-июль 1995I
Тверская область
деревня Денисова Горка
ветер по травам (кое что из российского бельманизма)
Эпистола Игорю Улангину —
вспоминая его бельманиану
когда за взорвавшейся паникой ласточек
в сердцевине Дня
мерещится некое Поле-Окраина
(некой Земли «святой»)
следы и остатки многонародных убийств —
здесь — в деревне тверской — трепещущие
березы как мысли о казни
а беспокойные маки наклоняют сердце
и голову —
(…к исчезновению…) —
смотрю на солнце «как давно его нет Нерваля» —
и «музыка покидает нас тихо как Бог»
(старая «зависшая» строка —
никуда не вошедшая)
и — тогда —
вспоминаю я бельманиану шубашкарского
художника — где:
будто переживается сердцем —
шея трущаяся о воротник
и движение женской спины с порывистостью
скопасовской
словно повесть о страсти и одиночестве —
и:
будто рассматриванием грустным
невыброшенной («тороистической»)
кружки
тремся мы сами — душой-засыпаньем —
о теплую изъеденность жизни
и радуемся (будто возможно чуть-чуть
заморить червячка)
вечно-простой простоте
скажем жестянки
«ручной» деревяшки
тряпья —
«чуда»-иль-«простенькости» —
(вновь — этот шепот: «шапочка где-то валяется
всегда поднимать тяжело
душу свою поднимаешь») —
и «дошедшесть» и «конченность»
человека честнее
(как у Педэра Эйзина)
современных «персоналистских» побед… —
. —
и вспоминая все это — вызываемое
бельманианой Игоря Улангина
об этом искусстве
шутя говорю интимизм (жаль что звучит
это плохо а
впрочем многое в истории «измов» звучало
не лучше) —
(…а «когда-то» ведь так и писалось-и —
рисовалось:
— нечто «человечье-и-божье» — «с натуры»)! —
. —
и как же «разворачивается» это? что — далее?
вот — за взорвавшейся паникой ласточек
свет-Дня-как-«вечность»
подрагивает — ровен! —
а по вечерам —
по улице продвигается твой голос синего цвета
(это я говорю Г.Б.)
и туман — как стадо — входит через мост
в деревню —
и жалкость жизни тепла и прекрасна
(и хочется спрятаться в некий
охраняющий свет) —
.
. —
здесь — постскриптум — Игорю Улангину
— и еще вспоминаю как мы с тобой наблюдали
Алкогольный («рабочий») Лаокоон
долго (с паденьями и подъемами)
пересекавший
улицу Бельмана (быв. Дзержинского)
в городе Шубашкаре:
(ох и натура!.. — антология — справочник —
спектакль — экспозиция
стонов гримас спотыканий) —
а кончилось тем что оставшийся из них
в одиночестве
сидел — посреди дороги (шарахались
машины) в молитвенной позе —
с воздетыми к небу руками
а навстречу шло — стадо студенток
(шарахались машины):
о Боже! о Фредман!
о интимизм —
мировой-шубашкарский… —
.
. —
и — пост-посткриптум:
— это все умирающее во мне и есть
теперешние мои леса и дороги
(чуть «сердечнее» выплывают —
лишь иногда — овраги)
|август 1996|
д. Денисова Горка
примечания автора к циклу «ветер по травам»
вспоминая его бельманиану — речь идет о серии иллюстраций художника Игоря Улангина к чувашскому изданию однотомника шведского поэта-трубадура Карла Микаэля Бельмана (1740–1795).
Шубашкар — чувашское название города Чебоксары.
скопасовской — относящейся к древнегреческому ваятелю Скопасу (4 в. до н. э.).
«тороистической» — имеется в виду рассуждение о «пригодности старой кружки» в книге «Уолден, или Жизнь в лесу» американского писателя и философа Генри Дейвида Торо (1817–1862).
Педер Эйзин — чувашский поэт (1943 г. рождения). Привожу здесь в моем переводе характерное для него стихотворение, переведенное на ряд европейских языков:
И мы — молодцы,
и вы — молодцы,
более, чем мы, молодцы
еще есть.
И мы — богаты,
и вы — богаты,
более богатые, чем мы,
еще есть.
И мы — дураки,
и вы — дураки,
более глупых, чем мы,
больше нет.
Г. Б. — Галина Борисовна Куборская-Айги.
улица Бельмана (быв. Дзержинского) — улица Дзержинского в Чебоксарах была переименована в улицу Бельмана в «Дни Бельмана» в апреле 1995 года.
Фредман — полулегендарный персонаж «Эпистол Фредмана» и «Песен Фредмана» К. М. Бельмана.
сон-и-поэзияразрозненные заметки
Декабрь — и когда бы мы ни бодрствовали — днем или ночью, — все время за окнами — декабрьская тьма.
Жизнь — выдерживание этой тьмы.
Подобная тьма расширяет пространства, как бы включая их в себя, а сама она — бесконечна. Это больше, чем город и ночь — тебя окружает некая единая, безграничная Страна-Ненастье.
Тебе надо выдержать еще несколько часов одинокого труда. Ты — один из стражей ночи, — говорит Кафка.
Но ты помнишь о возможности Укрытия, даже — Спасения, — от тоски, навеваемой Ненастьем-Страной.
Наконец-то ты натягиваешь одеяло поверх головы, другой конец подворачиваешь под ноги. И вот уже ждешь, чтобы Сон со всех сторон окружил тебя. Заключил в свое Лоно. Вряд ли ты думаешь о том, на что это похоже… Какое-то возвращение? К чему? Куда?
В «Литературной газете» — огромными буквами — заглавие: «Разгадка тайны Морфея?»
Может быть, скоро прочтем: «Разгадка яви?»
Почему человек — весь — из яви и явь, а сон — не только он, человек, но и что-то еще «другое»?
Почему мы — как бы чужие самим себе, когда имеем «дело» со сном?
Видно, мы не можем прощать сну забвение, «потерю» в нем нашего «я», — то самое, чего мы, в то же время, так жаждем.
Как будто мы играем с ним «в Смерть», не зная самого существенного о Смерти, — как дети играют в войну, не зная об убийстве.
Но вспомни перед тем, как внутренний сон сплавится с внешним — с Ненастьем-Сном, — перед тем, как стать, помня и не-помня себя — существующим и как бы «не-рожденным», — вспомни «о тех, кто в пути».
И вспомни, вздрогнув, Нерваля: в стуже, на пустынной улице… — Нерваля, стучащегося в дверь ночлежного дома. Не запомнившего, не помнившего — мать…
Сон-Прибежище. Сон-Бегство-от-Яви.
Говоря о связях Поэта с Публикой, с Читателем, мы будем иметь здесь в виду лишь позднейшие времена в определенных пространствах.
И, пользуясь заданностью темы, спросим себя: где, в какой литературе больше всего сна?
Его много — в «не-ангажированной» поэзии.
Явь — настолько «все», что ей не выделили отдельного Бога, как сну.
Между тем не идет ли речь лишь о разном освещении одного и того же безбрежного Моря — мыслимо-и-не-мыслимо-Существующего?
Бывают периоды — весьма недлительные — когда правда поэта и правда публики совпадают. Это — время публичного действия поэзии. Аудитория переживает то же, о чем заявляется поэтом с эстрады, трибуны. И тогда мы слышим — Маяковского.
Публичная правда — правда действия. Аудитория хочет действий, поэт призывает к действию. Место ли тут — сну? У футуристов нет сна (бывают лишь сновидения, чаще — зловещие).
Сон-Любовь-к-Себе.
«Безгрешный» сон, казалось бы, возможен на необитаемом острове. Однако мы знаем: Робинзон Крузо, на своем острове, сразу же нашел себе обязанности перед другими живыми существами. Не забудем и о его молитвах к Творцу.
У Поэзии нет отступлений и наступлений, Она — есть, пребывает. Лишив «общественной» действенности, невозможно лишить ее жизненной