Пенни глубоко вздохнула.
— Какой там добрый! — проговорила она. — Джерри вышвырнули.
— Э?
— Уволили. Выгнали. Рассчитали. Леди Констанс сказала, что завтра утром…
— Ну, ну?
— Она спустит на него собак.
— О чем вы говорите?
— О том, что вы слышите.
— Да это же чушь какая-то! За что? Почему?
— Леди Констанс рассердилась, когда застала его у себя в спальне.
— Где?
— Если хотите, в шкафу. А шкаф в спальне.
— Что он делал?
— Прятался.
— Прятался?
— Да.
— В шкафу?
— Да.
— У Конни в спальне?
— Да.
— А он у вас не слабоумный?
— Нет, не слабоумный. А вот лорд Эмсворт…
— Не без того, — согласился Галли. — Но при чем он тут?
— Понимаете, он написал письмо вашей Моди.
— Письмо?
— Да, и дал его Джерри, чтобы он положил ей в комнату. Джерри спросил, где она, а он сказал: вторая справа. Ну, Джерри отнес, а потом лорд Эмсворт попросил его забрать.
— Почему?
— Он не сказал.
— Так… Ну и что?
— Джерри пошел за письмом, а тут кто-то идет. Естественно, он спрятался. Наверное, он шевелился в этом шкафу, потому что дверь открылась, и там стояла леди Констанс.
— А что она делала у Моди?
— Не у Моди. У себя. Когда Джерри с ней поговорил, то есть — она с ним поговорила, он вернулся к лорду Эмсворту, а тот подумал и сказал: «Вторая дверь справа? Я имел в виду вторую слева».
Галли горестно крякнул.
— Кларенс, как живой, — сказал он. — Некоторые считают, что его уронила нянька. Не думаю, он управился сам. Не мешай природе — и пожалуйста, она сформирует человека, который говорит «справа», когда имеет в виду «слева». Джерри рассердился?
— Не без того. Собственно, он назвал лорда Эмсворта старым ослом. Расстались они сухо. Теперь нет никакой возможности подружиться с любимым хозяином и заметить при случае: «Брат мой, не одолжишь ли две тысячи?» Что ж, пойду к озеру.
— Зачем?
— Утоплюсь. Надо же занять время..
Не успел Галли заметить, что это недостойно Доналдсонов (он только пощелкал языком, в виде вступления), как на террасу вышел горестный Джерри.
— А, Джерри! — сказал Галахад. — Я вот рассказываю Пенни про дело Воспера—Солт, а она — про вас с нею. Печально, печально. Что собираетесь предпринять?
Джерри скорбно поглядел на него.
— Вернусь в Лондон.
— Смешно!
— А что же еще?
Галли фыркнул, сокрушаясь о молодом поколении, у которого начисто нет воли к победе.
— Торчать тут. Кто знает, что будет завтра? В Лондон, еще чего! Вы переедете в «Герб Эмсвортов» и будете ждать, как все повернется.
Джерри немного повеселел.
— А что, хорошая мысль…
— Блестящая, — поправила Пенни. — Ты можешь пробираться сюда, ко мне.
— Могу.
— Например, в розовый сад.
— Очень хорошо! Ожидай меня среди роз, когда солнце встает поутру. Идет?
— Еще бы!
— Пенни!
— Джерри!
— Давно пора, — сказал Галли. — Ну вот, дорогой мой. Отчаиваться — глупо, пора бы знать. Пенни давала мне ваши книжки, и больше всего мне понравилось, что ни убийцы, ни мексиканцы, ни кобры не могут помешать истинной любви. Помните, у вас в «Пиве для Барни»? Герой отвоевал свою девицу у злодеев, перед которыми сестра моя Констанс — просто ангел. Что ж, не хочу мешать. Пока.
Он ушел, бодро думая о том, что самое время потолковать с Конни. Предубеждение против грубых свар куда-то исчезло. Свары он хотел, и чем грубее, тем лучше.
Назавтра, в девять часов вечера, Бидж сидел у себя и пытался утишить портвейном то смятение, которое породили в его душе недавние дела. Портвейн, всегда помогавший без промаха, почему-то утратил свои волшебные свойства.
Бидж не был малодушен, был — услужлив, но всему есть пределы. Когда вводишь племянницу в дом под чужим именем и перетаскиваешь с места на место украденную свинью, можно и устать. Глаза у Биджа были в черных кругах, при каждом звуке он вздрагивал. Ко всему этому его нежное сердце не могло вынести, что все вокруг страдают.
Недавняя беседа с Пенни очень огорчила его, вид лорда Эмсворта — еще больше. Прислуживая за обедом, Бидж понимал, что не только хлеб, но и все блюда обращаются для него в пепел.[113]
Мистер Галахад и тот был невесел, а Моди, которая бы внесла какую-то радость, уехала в Матчингем. Единственным утешением была болезнь леди Констанс. Она заразилась от брата и лежала в постели.
Бидж наполнил еще один бокал, третий. Портвейн был старый, прекрасный — казалось бы, пляши вокруг комнаты, разбрасывая розы; но нет. Проку было не больше, чем от ячменной воды. Он думал над тем, где найти отраду, если портвейн не помогает, как вдруг увидел, что уединение его нарушено. В комнату входил Галли, и на его выразительном лице дворецкий увидел что-то вроде надежды.
И не ошибся. Весь день, особенно обед, Галли посвятил проблемам, которые встали перед небольшой группой мыслителей. Мозг его был натренирован долгим общением с членами клуба «Пеликан», а это немало. То, что Бидж принял за печаль, на самом деле было мыслью. Теперь она принесла плоды.
— Выпиваем? — спросил Галли, косясь на графин. — Налейте и мне. О, Господи! Да это урожай девяносто восьмого года! Хорошо живете, Бидж. А почему бы вам не жить хорошо? Сотни раз я говорил, что равного вам нет. Описывая вас, я обычно употребляю прилагательные «стойкий» и «верный». Если меня спрашивают, я говорю… что я говорю?.. Да! «Бидж никогда не откажет другу, он пойдет в огонь и в воду, он…»
Нельзя сказать, что Бидж побледнел — такие лица, цвета вишни, бледнеть не могут. Скажем иначе: на гостя он смотрел точно так, как ягненок из Шопенгауэра смотрит на мясника.
— Еще… еще что-нибудь, мистер Галахад? — едва проговорил он.
Галли сердечно рассмеялся.
— Ну что вы! Разве что…
— Сэр?
— Можно поймать Бурбона и пытать, чтобы выдал, где Императрица. Как, готовы?
— Нет, сэр.
— Запереть его в холодном подвале?
— Нет, сэр. Простите.
— Ваше дело, дорогой, ваше дело. У каждого свои вкусы. Придумаем что-нибудь еще. А, вот! Моди действительно выходит за молодого Парслоу?
— Да, сэр.
— Он ее любит?
— По ее словам, очень любит, сэр.
— Тогда ее слово для него — закон.
— Вероятно, мистер Галахад.
— Ну что ж, все просто. Пусть выведает у него, где наша свинья. Если захочет, сможет. Вспомните Самсона и Далилу. Вспомните…
Мы не знаем, какие примеры привел бы Галахад, ибо раздался звонок, а телефон, аппарат вредоносный, может затворить уста самому отъявленному златоусту.
Бидж подпрыгнул, опустился на пол и взял трубку.
— Бландингский замок, — сказал он. — У телефона дворецкий лорда Эмс… О, добрый вечер, сэр… Да, сэр… Хорошо, сэр… Это мистер Вейл, мистер Галахад. Он просит передать мисс Доналдсон, что уезжает из «Герба»…
— Дайте-ка трубку, — резко сказал Галли.
— Уже отбой, сэр.
— А где этот Вейл? Куда он переезжает?
Бидж подошел к столу и дрожащей рукой наполнил четвертый стакан.
— Он снял коттедж, сэр.
— Да? Где же? Какой коттедж?
Бидж выпил. Глаза у него совершенно вылезли.
— «Солнечный Склон», сэр, — с трудом проговорил он.
Глава девятая
Клуб «Пеликан» тренирует своих сынов. Посещая его год за годом каждую субботу, человек закаляется, и почти ничто не может поразить его. Галли вздрогнул, да, — но член «Атенеума» просто ударился бы головой о потолок.
Когда он заговорил, голос его был спокоен. «Пеликан» бы им гордился.
— Вы шутите, Бидж?
— Нет, сэр.
— «Солнечный Склон»?
— Да, сэр.
— Едет туда?
— Вот именно, сэр.
— А там… — Галли умолк и протер монокль. — Нехорошо, Бидж.
— Ужасно, сэр.
Галли кивнул. Он умел смотреть фактам в лицо.
— Да, хуже некуда. Кризис настал. Джерри — писатель, а все мы их знаем. Неуравновешенны. Ненадежны. Неразумны. Потому я и не включил его в наш совет. Он разнесет слухи по всему Шропширу. Надо его перехватить.
— Конечно, сэр.
— Что говорить, писатель… Вот мы с вами, Бидж, нашли бы свинью в кухне — и не шелохнулись бы. Мы, но не писатель! Выбежит, схватит первого прохожего и скажет ему: «Простите, сэр, у меня тут свинья. Что делать?» А потом — крах, отчаяние, гибель. Вести дойдут до Парслоу, он кинется к этому «Склону». Бежим, Бидж! Несемся в самый центр вихря! Что вы стоите?
— Я должен отнести в гостиную поднос с напитками, сэр.
— Что?
— Поднос с напитками, В половине десятого, сэр. Виски, а для дам — ячменный отвар.
— Черт с ними. Пусть едят пирог. Какие напитки, тем более — отвар!
Бидж застыл. За долгие и славные годы служения (конечно, мы не считаем двух недель, которые он провел у моря) он внес в гостиную поднос с напитками примерно 6 669 раз, и голос искусителя, естественно, обратил его в камень.
— Боюсь, мистер Галахад, это невозможно, — сказал он. — Я охотно присоединюсь к вам, когда буду свободен. Одолжу у Ваулза велосипед.
Галли не стал тратить время на споры. Зачем спорить с человеком, чей девиз — «Служу»?
— Ладно, — сказал он. — Приедете, как только сможете. Кто знает, что нам еще предстоит!
И, кинув напоследок: «Нет, это подумать! Ячменный отвар!» — он побежал к гаражу.
Решение Джерри Вейла было связано с некоторыми недостатками прославленной гостиницы. Как и многие ее сестры, она специализировалась на пиве, если же требовалось что-то иное, теряла к клиентам интерес.
Возьмем постели. Конечно, вам давали постель, однако новый постоялец содрогнулся при мысли, что придется на ней спать. Индийский факир — пожалуй, но не он, не Джерри Вейл.
Плохо было и то, что он не мог бы работать. Ни бумаги, ни перьев, а что до чернил — странное вещество, привезенное, видимо, из болот Флориды. Когда оказалось, что в общей комнате кишат к тому же коммивояжеры, обсуждающие ту или иную сделку, Джерри отправился в жилищное агентство, и мы этому не удивимся.