Это не первое его упражнение в драматической форме. Еще до революции он с братом писал комические пьесы для «Летучей мыши» и других театров малых форм. Две из них, «Вид из нашего окошка» и «Верный Иаков», были напечатаны в пражской «Воле России» (1924, № 6 и 1925, № 6–7) за подписью «Б. де Люнель»: этот же трубадурский псевдоним встал потом и над «Расколотыми». Сюжеты были библейские, действующие лица в «Виде…»: Адам, Ева, Лилит, ангелы, дьяволы, софистический искуситель; в финале – гром и молния, голос Божий («сразу со всех сторон»): «Адам, где ты?» Стилизаторское искусство Ярхо выработалось на переводах: еще в 1925 году он написал для группового подношения к юбилею М. Волошина десять блистательных стихотворных поздравлений от лица Калидасы, Эгиля Скаллагримссона, Гильена Аквитанского (NB), Спиридона Дрожжина и проч.289 Главная тема новой пьесы – откуда в мире зло? Вопрос естественный после такой жизни, какую пришлось ему прожить. Религиозен он не был, женат он не был («я не имею права жениться, пока не уверен, что прокормлю семью»), – выговариваться о Боге и о любви ему пришлось в первый раз. Просветленная концовка «Расколотых» после мрачного вступительного стихотворения – это преодоление душевным и умственным трудом тягот жестокого существования.
«Расколотый» мир между Богом, творцом всего духовного, и дьяволом-Сатанаилом, творцом всего плотского, – представление манихейское, сложившееся в христианстве под влиянием иранского дуализма. В VII веке оно жило у сирийских павликиан, в X веке перекинулось к болгарским богомилам, в XI веке стало распространяться в южной Европе; здесь, в южной Франции, приверженцы его получили прозвище «катары», «кафары» – по-гречески «чистые» (связь с catus, «кот» – народная этимология). Многие феодалы поддерживали в своих владениях катарство – аскетизм этих «еретиков» и отрешенность их от всего земного делали из них более удобных соседей, чем церкви и монастыри, крепко держащиеся за свои земли. Искоренить эту «ересь» удается только через сто лет – жестоким карательным походом из северной Франции в 1209–1213 годах. Покамест же Тимофей из «Расколотых» (лицо вымышленное), болгарин, провел молодость в придунайских степях («пустее»), учился в Софии (Средеце) у «дедеца», главы богомильской церкви, а в пору гонений, поднятых против богомилов константинопольским императором, уехал на Запад, принятый в свиту Гильеном Аквитанским, возвращавшимся из крестового похода.
Время действия пьесы – 1105 год. Только что кончился I крестовый поход, Иерусалим отбит у мусульман (1099), часть рыцарей осела на новозавоеванных местах, остальные разъезжались по домам. На другом фронте борьбы с неверными, в Испании, дела хуже: только что умер Сид (упоминаемый каталонкою-аббатисою), и христиане потеряли Валенсию. Действие пьесы – в Пуату, на луарской окраине огромного аквитанского герцогства. За пределы этих южных мест интересы действующих лиц почти не выходят. Там, в северной Франции («у французов» – для южан это другой народ), правил Филипп I, сын известной русскому читателю Анны Ярославны; в Англии Генрих I борется за власть с братом; в Германии, среди «зарейнских бургграфов», Генрих IV (тот, который ходил в Каноссу) борется за власть с сыном. На севере, в парижской школе только что появился ненадолго молодой диалектик Абеляр – ему двадцать шесть лет, но он уже привлек множество слушателей. На юге входит в славу Салернская медицинская школа, особенно после того, как там проездом излечился от сарацинской раны Роберт Нормандский. В самой Аквитании шумит двусмысленной славой новооснованное аббатство Фонтевро (1100): его основатель, аскет Роберт Арбриссельский, по рассказам, ради умерщвления плоти спал невинно со своими монахинями, но общество понимало это совсем иначе.
Анахронизмов в сочинении такого знатока, как Б. И. Ярхо, очень мало; некоторые сомнительные места он сам, работая без книг, отмечал квадратными скобками. Так, Абеляр в это время еще не написал своего знаменитого сочинения «Да и нет» (о противоречиях в Писании) и не был оскоплен за любовь к Элоизе; вряд ли уже была открыта (даже в Салерно) разница функций головного и спинного мозга; сдвинут возраст юного Маркабрюна – на самом деле он в это время, по-видимому, только что родился; арагонский король, выручивший из осады будущую аббатису, был, видимо, не Педро Рамирес, а Санчо Рамирес (1063–1094); и, наконец, по оплошности на сто лет сдвинуто мимоходное упоминание о знаменитой Алиенор Аквитанской, любвеобильной жене сперва французского, а потом английского короля, – на самом деле она приходилась Гильену IX внучкою.
И Гильен IX, «первый трубадур», и Гиларий, «первый вагант», и Маркабрюн – лица исторические. Гильену в момент действия тридцать четыре года (а наследнику, жизнью которого ему приходится клясться, – шесть лет); он действительно был разбит сарацинами в Палестине, едва избежал плена и только три года как вернулся на родину; он действительно не в ладах с церковью из‐за вольнодумства, бывал под отлучением, а среди нескольких сохранившихся его песен есть такие, которые за непристойность предпочитают не переводить. Гиларий – фигура более туманная, он автор религиозных песен и драм, а собственно вагантские стихи приписываются ему без достоверности; этот образ Ярхо пришлось домысливать больше всего. Низкое происхождение и женоненавистничество Маркабрюна засвидетельствованы биографическими легендами о нем, а в стихах своих (позднейших) он резко противопоставляет «высокую любовь» и «низкую любовь» – тема близкая основной проблеме пьесы Ярхо. Даже весконт Эбле II Вентадорнский историчен: он тоже один из первых трубадуров, хотя песни его не сохранились. «Песня ни о чем» действительно есть среди стихов Гильена Аквитанского (но с совершенно другим содержанием), а «Чин голиардский» – одно из самых популярных произведений анонимной вагантской поэзии (здесь он тоже переложен очень вольно). Некоторые дальнейшие подробности о вагантской и трубадурской культуре современный русский читатель может найти в двух томах известной серии «Литературные памятники»: «Жизнеописания трубадуров» (1993) и «Поэзия вагантов» (1975).
Симпатия Б. И. Ярхо к монастырской культуре и антипатия к приходящей вслед за ней городской, епископской чувствуются в драме очень заметно; таковы же они и в проспектах его курсов и спецкурсов. Этот клерикальный мир латиноязычен; поэтому Париж иной раз называется здесь по-латыни Лутецией, Пуатье – Пиктавием, Регенсбург – Ратисбоной. Автор охотно подчеркивает архаические черты изображаемой эпохи: кельтский облик мужика Гареля, тюркский облик болгарина Тимофея, ирландское происхождение клирика Фергуса (хотя ирландская эмиграция на материк к этому времени почти замерла), память графа Гильена о готской графине Дуоде (IX век), «первой поэтессе новой Европы», чьими стихами Ярхо занимался как филолог. Вставные стихотворные номера воспроизводят средневековые формы с идеальной точностью, в песне монахинь и в «Исповеди голиардской» передан даже силлабический стих.
Первое упоминание «Расколотых» появляется в письме Б. И. Ярхо из Сарапула в Самарканд к матери и брату 31 декабря 1941 года, за четыре месяца до смерти. До сих пор его письма были энергичны и ободрительны; но встает вопрос о его переезде в Самарканд, и приходится признаваться: сарапульское жилье его – 6 квадратных метров; лучшее, что о нем можно сказать, – это что соседи не воруют; у него несахарный диабет, он не подымет и пяти кило, как ехать? «О своей жизни не пишу: это огорчительно и бесполезно. Есть и светлые пятна: написал драму; усердно двигаю „Слово о полку Игореве“. Эти работы спасают меня от полного отчаяния… У нас морозы. Ты, вероятно, удивишься, как я от них до сих пор еще не сдох во всем летнем. Представь себе, что человек живуч: мучится, но не умирает». 10 января 1942 года: «…Мое тело беспомощно, душа истрепана семью годами лишений. А планов, научных идей, драматических проектов – уйма: так и роятся в голове… Мне кажется, что я могу написать бесконечно много. Обидно погибать в самом расцвете умственной потенции. Но выхода не вижу». 7 февраля 1942 года: «…У меня такая болезнь, что я теряю в день больше жидкости, чем принимаю; проще сказать, я весь высох, как Кумская сивилла… Если это может тебя утешить, то знай, что… у меня… новая, во всяком случае, очень оригинальная трагедия „Расколотые“, где главным действующим лицом является трубадур граф Гильен ду Пуатье (1105 г.). Вся она полна трубадурских и вагантских тем в очень отделанной форме. Действие начинается in medias res и идет со все нарастающим напряжением и оригинальными ситуациями. Комических мотивов там – множество. Кроме того, ты знаешь, что мои мотивы никогда не трафаретны…». 10 февраля 1942 года: «…в здешнем театре… мне очень сочувствуют… Может быть, на днях я буду в кругу избранных артистов читать свою трагедию „Расколотые“. Практических результатов это иметь не может (все единогласно говорят, что это слишком несовременно), но мне это служит некоторой моральной поддержкой, укрепляет меня в сознании, что из меня еще может выйти недурной драматург».
Чтение состоялось; историк Е. А. Миллиор, занесенная в Сарапул прихотью эвакуации, тридцать лет спустя помнила песенку: «…Вот так будет молочко!» 20 марта 1942 года Ярхо пишет: «…Скучно мне нигде не будет… я всегда что-нибудь пишу, а люди хвалят, но последнее неважно…». 16 марта: «Зачем нам Самарканд? Зачем нам библиотеки? Разве нам еще надо учиться? Я вот – один из образованнейших людей в Союзе, а ничего, кроме горя, от этого не вижу… Вчера я справил седьмую годовщину своих скитаний. Пора отдохнуть на земле или в могиле». 26 марта ему исполняется пятьдесят три года. 28 марта он оглядывается на жизнь: «В жалком теле – жалкая душа… О чем мне, в самом деле, еще осталось мечтать после крушения всей жизни, после неудачи во всех начинаниях, после разрушения физического организма? Только немного покоя! Немного тепла физического и морального. Вот зачем я обращаюсь к вам, дорогие мои… Пожалейте меня, как я вас жалею. – Боря». Последнее письмо – карандашом, неровными строчками, из больницы: «Помимо общего истощения, у меня, должно быть, что-то серьезное… Пролежу, надо думать, долго… В больнице кормят отлично. Уход внимательный, отношение сердечное…». Это – 27 апреля 1942 года. Диагноз был – милиарный туберкулез. 3 мая 1942 года Б. И. Ярхо умер.